1. ОТЛЕТЪ. Послѣ цѣлой недѣли ливней — чудная погожая суббота, 11 іюля 1931 года. Передъ полуднемъ звонокъ изъ Бриджпорта: въ Вилкесъ-Барре летитъ самая малая амфибія, но на ней есть еще одно мсѣто... Сборы коротки, всѣ дѣла и встрѣчи, даже назначенные, — побоку. Полетъ съ испытанными чудодѣями И. И. Сикорскимъ и Б. В. Сергіевскимъ кому не вскружитъ голову? Очередные думы мгновенно освободились отъ заботъ и стали легкими, какъ вольный вѣтеръ. Черезъ сорокъ минутъ, срѣзавши всѣ попутные углы дорогъ, нашъ Вилли остановился возлѣ одного изъ свѣтлыхъ, изъ стекла и стали, зданій завода Сикорскаго, на нѣсколько секундъ опередивъ самого Игоря Ивановича, который на своемъ новомъ Бюикѣ безшумно подкатилъ съ семьею вслѣдъ за нами.

Вскорѣ изъ ангара медленно и граціозно вышла й направилась по длинному узкому молу къ устью рѣки Хусатоника воздушная яхта-бэби, четырехмѣстная. Въ ней сидѣли и беззаботно лепетали двое маленькихъ Сикорскихъ: Сережа и Коля. Самый малый, полуторогодовалый Игорь Игоревичъ, къ которому мы всѣ особенно неравнодушны, своимъ присутствіемъ не удостоилъ: время послѣ обѣденное, «старикъ» въ постели..

На молу немного обождали: капитанъ корабля, Борисъ Васильевичъ, леталъ сегодня съ семи утра, участвуя въ правительственныхъ испытаніяхъ новой воздушной, заказанной морскимъ вѣдомствомъ, и какіе то формальности его задерживаютъ. Но какъ только онъ появился, дѣти охотно уступили намъ кабину въ амфибіи. Послѣ нѣкотораго колдованія нашего механика, котораго нашъ капитанъ зоветъ милымъ именемъ Юры, моторъ запѣлъ и пропеллеръ сдѣлался невидимымъ. Крылатая лодка медленно спустилась по покатому мостку въ воду, проплыла, разогрѣвая моторъ, немного вверхъ по рѣкѣ, завернулась и, точно вознегодовавшая на тѣсноту рѣки, рванулась по направленiю къ заливу вспѣнила подъ собою длинную косу воды, но, поровнявшись съ моломъ, неожиданно бросилась къ берегу и надъ самыми головами провожавшихъ насъ, взвилась въ воздухъ, окативши нашихъ женъ и дѣтей и друзей цѣлымъ ливнемъ брызгъ отъ воспорхнувшихъ своихъ перьевъ.. И пошла, круто забирая высоту, надъ побережьемъ живописного Бриджпорта..

2. НАДЪ МЕЖЕЙ ЗЕМЛИ И МОРЯ. ... Эхъ ты мать земля зеленая, хороша ты въ пору лѣтнюю, дорога ты сердцу всякому, сердцу старому — за все минувшее, сердцу юному — за все грядущее, сердцу пахаря за даръ трудамъ его, сердцу путника за волю вольную. Такъ сами собой складываются слова пѣсни — былины при видѣ съ высоты всей писаницы Божіей на землѣ. Руками и думами людскими написалъ Господь свои причудливые словеса дорогами, намѣтилъ пути плодородія голубыми прохладительными рѣками, остановилъ раздумье человѣка высотами горъ, поставилъ титла — знаки возлѣ оазисовъ отдохновенія лазоревыми точками озеръ и прикрылъ суровую наготу земную цѣломудренною ризою лѣсовъ и травъ. И воскрылилъ Господь человѣка свѣтлымъ разумомъ, устремленнымъ въ высоту небесъ, дабы увидѣлъ человѣкъ во всей красѣ твореніе Божіе и согласился бы съ Творцомъ, что это хорошо.

А впереди передо мною двое: одинъ въ бѣлой рубашкѣ, другой въ серомъ пиджакѣ. Но они не просто люди для меня. Подъ плотью тѣлъ ихъ бьются не обычные сердца, а сосуды драгоцѣнные, впитавшіе въ себя сокровища духа и разума. Они поочередно ведутъ корабль и громко перекликаются, показывая другъ другу вдаль, выбирая прямѣе путь. Но мнѣ представляется, что глаза ихъ, видѣвшія иныя дали, умилявшіеся просторами родныхъ равнинъ, видятъ впереди не только намѣченное водяное пятно, но всю планету, какъ завоеванную ими новую отчизну. Для меня они давно уже не русскіе и вовсе не американцы — они лишь мимоходомъ пролетаютъ надъ этой неспокойною планетой, сдѣлали ей честь своимъ творческимъ пристанищемъ и неудовлетворенные, несытые въ устремленіи глаза ихъ, ищуть направлніе въ другія сферы бытія. Въ нихъ сейчасъ воплощено все значеніе Человѣка съ его эволюціей и потому они имѣютъ право немножко презирать возлюбленную мною землю. Потому что для ихъ полета надъ землей такъ много помѣхъ. Мизерненькіе, расовые, политическіе, религіозные, финансовые и иные паутины, оказывается, могутъ помѣшать вотъ этимъ людямъ стать сверхчеловѣками. И думается, что они, какъ тотъ Послѣдній Ангелъ, на картинѣ Рериха, въ самомъ дѣлѣ вправѣ ее, дремлющую подъ зелеными покровами, планету-мать и хочется, чтобы море-океанъ, что обнимаетъ ее голубыми крыльями не допустило бы сгорѣть землѣ даже и въ огнѣ священнаго гнѣва. Какъ мать, родившая, вскормившая и напитавшая мечтами разумъ Человѣка, пусть да спасется и да простят ей грѣхи и мелочность земная..

Мелкими, все мельче, съ удаленіемъ въ высоту, кажутся на побережьи люди. Они купаются, какъ мошкара кишать на пляжахъ и только ихъ многочисленные автомобили, уставленные тѣсными рядами у дорогъ, кажутся разорванными и разбросанными монашескими четками. Какъ будто былъ когда то здѣсь великій монастырь, его отмыло и похоронило море, и ушелъ въ иные обители гигантъ-монахъ, и только чет ки его море выбросило на берегъ и прибило вдоль бѣлой волны прибоя.

Бѣлымъ вычурнымъ узоромъ бѣжитъ споръ морской воды съ земною сушей на десятки и на сотни миль и всюду желтые пески, какъ отзвучавшіе неисчислимые слова, лежать между землей и моремъ. Былъ этотъ песокъ когда то камнемъ, крѣпкимъ кварцемъ и гранитомъ и сталъ прахомъ моря.. Была когда то творческая Богоносная Мысль, данная землѣ, какъ благо и истекла въ песокъ и въ прахъ ненужныхъ и невѣжественныхъ словъ.. И пролетаютъ надъ землей и моремъ творцы сказки чудодѣйственной и нѣту у живущихъ на землѣ достойнаго умѣнья радоваться достиженью разума. Просыплется благая вѣсть объ этомъ въ мелкихъ строчкахъ на бумагу и печатная бумага эта проживетъ до слѣдующаго заката быть можетъ не прочитанной, и утучнить собою мусорь пляжей или улицъ. О, славная волна морская, столь безконечная въ своемъ узорѣ, ты поднимешься и захлестнешь и смоешь берегъ отъ объѣдковъ и окурковъ человѣческихъ!... Ты въ неустанномъ вздохѣ своемъ надъ землею не забудешь простонать о всечастно попираемой красивой вѣсти о вѣчномъ подвигѣ Человѣка, пролетающаго высоко надъ буднями земли, и созидающаго въ неизвѣстности.

Въ такихъ словахъ и образахъ пытался мыслить я о тѣхъ, кто осчастливилъ меня пріобщеніемъ къ сказкѣ.

3. НАДЪ ЛѢСАМИ И ГОРАМИ. Противъ Стэмфорда, на глади залива, точно стая бѣлыхъ чаекъ, цѣлая флотиллія парусныхъ яхтъ, можетъ быть сто, а можетъ быть и больше, уходять въ даль, къ Лонгъ Айланду. Это гонки парусныхъ яхъ. А мы идемъ все выше вслѣдь за солнцемъ, къ западу. Подъ нами бирюзовые резервуары около Вайтъ-Плейнсъ со знаменитой дамбой Кенсико, а тамъ уже видѣнъ и величественный Гудзонъ. Пролетая надъ Гудзономъ, мы видимъ вдалекѣ грандіозные стальные башни нового моста, а за нимъ въ туманѣ причудливо и призрачно маячать небоскробы мірового великана города. Но что это внизу, прямо подъ нами? Какой то волшебный садъ изъ тысячъ пѣнящихся высокихъ фонтановъ, съ цѣлыми аллеями, какими то кругами и въ границахъ симетрично расположенныхъ высокихъ стѣнъ. Оказывается, что это чудо нашего столѣтія, грандіознѣйшій бассейнъ, въ которомъ озонируеются милліоны галоновъ питьевой воды, чтобы напоить гигантъ Нью Іоркъ.

Какъ широко раскинулись пустынные лѣса. Какъ мало касалась ихъ рука человѣческая. Лишь кое гдѣ протянется ниточка прямой дороги или лѣсная тропа вьется по холмамъ. Не вѣрится, что это въ такой близости отъ многомилліоннаго города. Какъ молода и дѣвственна еще Америка!

Вотъ красно-розовая узкая и длинная лента рѣки Делавверъ, являющаяся границей между штатами Нью Джерзи и Пеннсильванія, а тамъ опять дѣвственность лѣсовъ и полей, лишь кое гдѣ обработанныхъ рукою фармера и садовода. — Домики разсыпаны гнѣздами, возлѣ нихъ все вырисовано четко и подробно, — видѣнъ каждый штрихъ насажденій и раскрасокъ. Тамъ, гдѣ городокъ побольше, дома столпились возлѣ храма и въ этомъ есть еще идиллія пастушества: пастырь посреди своего стада, а стадо среди зеленыхъ полей и лѣсовъ. Молода еще Америка и хорошо надъ нею пролетать вмѣстѣ съ піонерами ея строительства. Когда то прослыветъ и наше поколѣнье пилигримами и нашъ Колумбъ-Сикорскій будетъ оспариваться Америкою у Россіи, какъ великій сынъ этой страны, а Сергіевскій, давшій Америкѣ первенство въ побѣдахъ въ воздухѣ уже и теперь присвоенъ американцами. Не будемъ спорить, отдадимъ Америкѣ лучшее: она въ долгу не будетъ. Въ какой другой стране могли бы развернуться наши геній? Тѣмъ болѣе, что мы богаты юродивой жертвенностью и великимъ терпѣніемъ. Когда настанетъ нашъ часъ, наши Гонцы Сикорскіе и Сергіевскіе и Рерихи и Рахманиновы и многіе, творящіе во всвхъ алтаряхъ разума и духа, соберутъ и пошлютъ къ намъ пилигримовъ со всѣхъ концовъ земли. И, послѣдніе да будуть первыми, и знамена всѣхъ Колумбовъ свѣта приспустятъ флаги своихъ кораблей подъ ласковыми вѣтрами морей Россійскихъ. И это будетъ также вѣрно, какъ вѣрно то, что я лечу на этомъ коврѣ-самолетѣ на яву, а не во снѣ и не въ мечтѣ. Это будетъ потому, что и у Америки мы не въ долгу, ибо плотимъ ей и творчествомъ и самымъ тяжелымъ и многоскорбнымъ трудомъ. Вонъ показались темные припухлости каменноугольныхъ насыпей. Кто вынесъ ихъ изъ подземелья? Кто вотъ сейчасъ, когда мы пролетаемъ надъ поверхностью земли на высотѣ пяти тысячъ футовъ, тамъ, глубоко подъ землею сгибается подъ молотомъ и тачкою? Тамъ тысячи и тысячи нашихъ славянъ, на глубинѣ до тысячи и болѣе футовъ строять благополучіе Америки. Это они завтра въ полдень, смывши угольную пыль съ суровыхъ лицъ, одѣнутся въ свои праздничные наряды и будуть ждать съ высоты прилета своихъ національныхъ героевъ — Сикорскаго и Сергіевскаго. Это для нихъ поетъ моторъ амфибіи, приближая виновниковъ торжества къ городу, построенному надъ тысячами темныхъ пропастей каменноугольныхъ шахтъ, где многіе и многіе наши сородичи слалвяне навѣки погребли себя во имя завтрашнего торжества. Пусть празднуютъ живущіе, но пусть торжествуетъ духъ и всѣхъ погибшихъ и ушедшихъ, ибо въ монументѣ славы покоятся ихъ кости и цементируетъ крѣпость современнаго фундамента ихъ кровь.

Завтра въ полдень славянскіе народы воочію увидятъ награду за труды свои и результаты своей вѣры: завтра среди нихъ появится, спустившись изъ подъ облаковъ, ими сотворенные герои, сыны народа, кровь и плоть славянства, новые и мирные завоеватели Америки, Игорь Сикорскій и Борисъ Сергіевскій.

Съ этой мыслью въ сверканіи яркого предвечерняго солнца смотрѣлъ я внизъ, когда спускался нашъ корабль на аэропортъ города Вилкесъ-Барре, гдѣ, какъ оказалось, уже ожидала депутація отъ русской и всеславянской колоній во главѣ съ отцомъ протоіереемъ Іоанномъ Крашкевичемъ. Изъ воздушной яхты прилетѣшіе гости пересѣли въ превосходный Кадилакъ, принадлежащій одному изъ прихожанъ о. Іоанна и самъ хозяинъ мистеръ Іосокъ съ привычнымъ спокойствіемъ повелъ машину по живописнымъ окрестностямъ города, къ озеру, вокругъ котораго завтра соберутся народы на русскій праздникъ.

Послѣ прогулки, во время которой сопровождавшій насъ отецъ Іоаннъ знакомилъ своихъ гостей съ бытомъ, съ особенностями колоніи и общественной работой, мы проѣхали центръ города и остановились возлѣ великолѣпной, каменной, съ чудесно выдержанными въ стилѣ древности куполами русской православной церкви. А послѣ краткаго пребыванія въ церкви мы были приглашены подъ гостепріимный кровъ дома отца протоіерея и, какъ водилось въ старину въ Россіи, не только хлѣбомъ-солью, но и съ комнатами для ночлега и не только гости именитые, но и ихъ невѣдомые спутники нашли здѣсь свой радушный пріють и ласку.

4. ВВЕДЕНІЕ ВО ХРАМЪ.

Рано утромъ я проснулся отъ колокольнаго звона. Я поспѣшилъ въ церковь. Отецъ протоіерей началъ раннюю обѣдню. Храмъ былъ почти пустъ, у прихожанъ сегодня, видимо, была одна забота — попасть спозаранку на озеро, за 18 миль и выбрать тамъ мѣстечко поудобнѣе для созерцанія торжества. Въ храмѣ скамьи для сидѣнья — уступка современной молодежи, которая желаетъ сидѣть во время молитвы. Но всѣ молящіеся стоятъ. Храмъ украшенъ богато и голосъ сослужащего псаломщика звучитъ необычно. Видно, что это опытный пѣвець. Особенно значительнымъ было чтеніе имъ Апостола и самый текстъ Посланія былъ выбранъ знаменательно. Апостолъ Павелъ пишетъ къ Коринфянамъ о томъ, какіе гоненія и униженія терпить онъ для прославленія Новаго Завѣта и какъ легко ему итти этой тропою испытаній, ибо знаеть онъ, что «унижалъ себя, чтобы возвысить васъ». Въ уголку храма стоить старушка и все время читаетъ свои молитвы, самозабвенно и со вздохами покаянія и покорности. Читаетъ она по своему, на какомъ то смѣшанномъ нарѣчіи и по временамъ, кажется, что это твердитъ молитву и вздыхаетъ пустота храма, въ которой такъ одиноко звучатъ священные возгласы и слова Евангелія. Но вотъ происходить малозамѣтное, обычное церковное событіе, которое, одндко, наполняетъ тишину церкви глубокимъ содержаніемъ. У порога церкви появляется женщина съ младенцемъ на рукахъ. Священникъ въ полномъ облаченіи проходить къ ней отъ алтаря и послѣ краткой молитвы принимаетъ на руки ее младенца. Онъ несеть это маленькое завернутое въ бѣлыя пелены существо къ алтарю со словами:

— «Воцерковляется младенецъ Николай во имя Отца, и Сына, и Св. Духа». .

И вспоминается древній обычай, пришедшій отъ временъ Іоакима и Анны, когда вносили и вводили дѣтей въ храмъ, чтобы посвятить ихъ Богу и служенію благу на землѣ. Молодая мать становится въ это время на колѣнй передъ алтаремъ и молится, а священникъ вносить маленького человѣка въ алтарь и, протягивая его впередъ, повторяеть тѣ же слова посвященія человѣка Богу. И лишь по выходѣ изъ алтаря онъ снова возвращаетъ младенца матери. Вся эта картина производить на меня большое впечатлѣніе своей символической значимостью. Какъ знать, быть можетъ именно этотъ младенецъ, принесенный въ храмъ впервые въ присутствіи стоявшаго здѣсь большого русского героя И. И. Сикорскаго, станетъ однимъ изъ великихъ служителей Богу й человѣку. Смыслъ жизни пріобрѣтаетъ болѣе красивые очертанія й жалко всѣхъ тѣхъ, кто по темнотѣ или упрямству лишены этого одухотворенія своей жизни. Во всякомъ случаѣ такъ не разумно отрицать огромное значеніе религіи и церкви для народовъ, среди которыхъ столько еще рыхлой, не нашедшей себя и своихъ лучшихъ идеаловъ массы, не знающей куда пойти и какъ творить благое для самихъ себя. И пусть они приходятъ въ свои храмы и вводятъ въ нихъ своихъ дѣтей по законамъ древнимъ, но для воспріятія Завѣта Новаго, лучше котораго еще не явлено ничто изъ современныхъ толкованій и ученій объ Истинѣ И смыслѣ жизни.

5. ПОДВИГЪ ОТЦА ІОАННА. Считаю долгомъ въ этомъ очеркѣ хотя бы кратко отмѣтить культурную работу среди русскихъ въ Вилкесъ Барре отца протоіерея Іоанна Крашкевича, на плечахъ котораго несомнѣнно вынесена вся отвѣтственная и громоздкая организація столь огромнаго событія, какъ это замѣчательное торжество русской культуры и русского имени въ Америкѣ. Совсѣмъ не сильнаго сложенія, но съ несомнѣнно сильной волею и яснымъ разумомъ, этотъ еще сравнительно молодой человѣкъ является водителемъ тысячъ крайне разнообразной, часто несговорчивой, разномыслящей и разнопонимающей массы и видимо ведетъ ее такъ, что изумляются и восхищаются наблюдающіе со стороны американцы. Онъ является редакторомъ газеты «Свѣтъ», ведетъ большое типографское дѣло, работаетъ въ мощномъ Р. П. Обществѣ Взаимопомощи, являясь въ то же время настоятелемъ и священнослужителемъ одного изъ самыхъ старыхъ и самыхъ большихъ православныхъ храмовъ въ Америкѣ. Я видѣлъ и чувствовалъ, какъ всюду онъ долженъ былъ успѣть въ короткіе часы и при огромныхъ разстояніяхъ. Надо было не только ни на минуту не упустить главного въ событіи, но и подавать гостямъ автомобиль, помочь матушкѣ по дому; не показывая поспѣшности, привѣтливо отвѣтить на всѣ вопросы неособенно спѣшившихъ любопытныхъ и при томъ быть можетъ что-либо доложить еще и изъ своего кармана, такъ какъ праздникъ былъ организованъ не съ цѣлями дохода, а главнымъ образомъ для укрѣпленія добраго русского имени среди своихъ и чужихъ, когда въ смыслѣ денежномъ надо быть особенно щепетительнымъ. Поэтому работу такихъ дѣятелей, какъ о. Протоіерей Крашкевичъ, надо почитать, какъ подвигъ и всячески необходимо поощрять ее и поддерживать. И такихъ скромныхъ и не щадящихъ своихъ силъ для общаго блага и для прославленія русского имени въ Америкѣ не мало. Пора къ ихъ дѣятельности присмотрѣться, пора ихъ по заслугамъ оцѣнить и хотя бы добрымъ словомъ имъ помочь. Въ моихъ рукахъ случайно оказалась рукопись одного изъ такихъ подвижниковъ. Это трудъ отца протоіерея Веніамина Кедровскаго, настоятеля русской церкви въ гор. Гэри, Индіана. Въ этомъ трудѣ описывается исторія прихода въ Гэри за 20 лѣтъ. Я былъ изумленъ всей красотою этого упорного и тернистого пути священника въ Америкѣ, ибо именно такимъ путемъ создается не только исторія Американской Руси, но и будущая дружба двухъ великихъ народовъ Россіи и Америки. Поэтому я долженъ буду описать по возможности со стенографической точностью все то, что произошло на русскомъ торжествѣ въ Вилкесъ Барре 12 іюля. Какіе выступали тамъ наши друзья американцы и какъ искренно и высоко оцѣнили они не только чествуемыхъ гостей И. И. Сикорского и Б. В. Сергіевского, нои всю русскую колонію, ее значеніе и участіе въ строительствѣ благополучія Америки. Я былъ гордъ и счастливъ сознавая себя русскимъ, когда я слушалъ эти рѣчи и наблюдалъ за естественнымъ развитiемъ торжества, развернувшагося въ событіе огромнаго значенія для нашего дальнѣйшаго пребыванія и сотрудничества въ Америкѣ.

Ничто не можетъ быть записано такъ, какъ оно есть или бываетъ. Нельзя зарисовать теченіе и игру воды въ рѣкѣ. Невозможно передать никакими красками взгораніе утренней зари или положить на музыку шелесть свѣжей березовой листвы подъ дуновеніемъ полуденнаго вѣтерка. Вотъ почему я такъ долго собирался съ мыслями: какъ бы яснѣе и ближе къ дѣйствительности изобразить все то, что было на Русскомъ праздникѣ въ Вилкесъ-Барре 12-го іюля 1931 года. И все таки рѣшилъ написать простой отчетъ, передать все, что видѣлъ, лишь съ нѣкоторой вольностью выдѣливши яркіе мѣста въ событіи. Впечатлѣнія мои на этотъ разъ попадаютъ въ необычайно сложную лабораторію и при необычайной обстановкѣ въ связи съ массою ассоціацій, воспоминаній, невольныхъ сравненій, изумленій и восхищеній, пріобрѣтаютъ подчасъ довольно неожиданные испытанія..

6. ПОДЪЕМЪ СЪ ЗЕМЛИ. Яркое, тихое, теплое утро. На Вилкесъ-Баррскомъ аэродромѣ нѣсколько простыхъ стрекозъ, то и дѣло взлетающихъ и опускающихся. Они разныхъ цвѣтовъ и устройство ихъ въ сравненіи съ нашей амфибіей какое-то примитивное. Все равно, что рядомъ съ послѣднимъ выпускомъ Кадилака или Пирса видѣть выкрашенные старинные фордики. Много шума и треска. Летаютъ, но все-такй это уже не аэропланы, а только летуны. Я замѣчаю въ себѣ это чувство преувеличеннаго честолюбія — наша лучше потому, что наша, и молчу со скромностью несвѣдующаго человѣка. Точно угадывая мою мысль, Игорь Ивановичъ Сикорскій показываетъ на одинъ изъ летуновъ и говоритъ:

— Смотрите, какая простая конструкція и какъ все же хорошо летитъ. Но если вспомнить, какой рискъ бралъ на себя пилотъ при полетахъ на тѣхъ первыхъ аэропланахъ, которые строились двадцать лѣтъ тому назадъ! — Игорь Ивановичъ снимаетъ свою сѣрую кэпи, вытираетъ лобъ и остается съ непокрытой головою, подставляя ее подъ теплые лучи солнца. Намъ еще не время садиться въ аппаратъ и потому къ Игорю Ивановичу то и дѣло кто-либо подходить. Видна особая застѣнчивость въ глазахъ привѣтствующихъ его американцевъ. Съ особымъ робкимъ чувствомъ жмутъ его руку молодые люди, но не навязываются, произносятъ его имя, выразятъ, что очень рады его видѣть, еще два-три слова, и отходятъ. Подходятъ другіе. Большинство-же стоить за перегородкой и только смотрятъ, улыбаются, но подойти не рѣшаются. Наконецъ, подходить самъ управляющій аэродромомъ и послѣ ряда теплыхъ словъ, просить знаменитаго гостя, гдѣ либо при случаѣ замолвить слово о томъ, что въ Вилкесъ-Барре аэродромъ необходимъ. Нужна поддержка. Иначе аэродромъ можетъ закрыться потому что пока не даетъ дохода.

Когда мы остаемся на минутку одни, Игорь Ивановичъ перелета изъ Петербурга въ Кіевъ, на обратномъ пути въ Пемысленно переносится въ Россію и вспоминаетъ, какъ послѣ тербургъ, ему пришлось летѣть на «Ильѣ Муромцѣ».

— Попали мы въ такъ называемыя воздушныя ямы. Выбились изъ силъ, все время тянемъ его наверхъ, а онъ идетъ книзу. Еле-еле наскребешь 800 метровъ и смотришь — онъ опять срывается внизъ. Было очень трудно.. Да это и понятно — прошло съ тѣхъ поръ почти двадцать лѣтъ. Съ тѣхъ поръ техника воздухоплаванія ушла далеко.

Нашъ капитанъ между тѣмъ отдалъ послѣднее распоряженіе о приготовленій амфибіи къ полету. Былъ взять газолинъ, пущенъ моторъ. Мы стали садиться въ кабину. На этотъ разъ насъ оказалось пятеро, на одного пассажира болѣе, нежели полагается: И. И. Сикорскій и Б. В. Сергіевскій не могли отказать горячей просьбѣ одной русской дамѣ изъ Парижа. Ее рѣшили взять тѣмъ болѣе, что амфибія на этотъ разъ поднималась съ земли.

Я уже нѣсколько разъ поднимался съ земли, но не могу судить, что лучше: съ земли или съ воды. Но думаю, что самый спускъ на воду гораздо безопаснѣе и спокойнѣе. Я самъ ѣзжу на автомобилѣ и быстрота въ 60 миль, то есть въ 90 верстъ въ часъ, не кажется ужасающей, но вѣдь это только по прямому гладкому американскому шоссе. Ни одинъ безумець не рискнетъ по простому, дѣвственному, кочковатому, заросшему травою полю гнать автомобиль даже по 30 м. въ часъ. Кромѣ того у автомобиля четыре колеса, а у амфибіи только два съ половиной.. Между тѣмъ подняться на воздухъ можно лишь при быстротѣ не менѣе 50-60 миль въ часъ. И вотъ мы начинаемъ бѣгъ по небольшому, заросшему высокою травою полю и бѣжимъ обратно на аэродромъ. Все быстрѣе, все сильнѣе толчки въ ухабахъ, даже страшно за тонкій хрупкій аппаратъ. Въ звукѣ мотора наростаетъ сила моментъ самаго отрыва отъ земли и все-таки не успѣваю; мы и особая ярость въ вѣтрѣ отъ него. Я — стараюсь уловить уже оторвались, полетъ сразу кажется не такимъ быстрымъ, какъ это было на землѣ и самая земля уходить внизъ и въ сторону. Я еще вижу, какъ низко пригибается трава къ землѣ, уступая урагану отъ пропеллера, но корабль нашъ уже не прыгаетъ и не колеблется. Онъ пріобрѣтаетъ въ воздухѣ болѣе устойчивое положеніе.

7. ВЪ ВОЗДУХѢ. Можно ко всему привыкнуть. Можно, вѣроятно, привыкнуть ко всѣмъ совершеннѣйшимъ достиженіямъ нашего времени и даже находить еще какіе либо недостатки. Вѣроятно, можно придираться и къ самому Господу Богу. Пріѣдается людямъ ихъ благополучіе, потому что оно становится будничнымъ, привычнымъ. Привыкаютъ люди къ слѣпотѣ, глухотѣ, къ уродству, имъ сопутствующему. И это ужасно, что у людей такъ просто и такъ легко всякій праздникъ можетъ превратиться въ будни. Поэтому приходится внушить себѣ самому, какъ значительны и незабываемы тѣ или иные минуты подъ солнцемъ. Впрочемъ, я все время напряженно чувствую, что вотъ этотъ для всѣхъ доступный, простой въ обращеніи и со всѣми ласковый мой соотечественникъ изобрѣлъ вотъ этотъ самый воздушный корабль, на которомъ я лечу, какъ въ сказкѣ, надъ невѣдомымъ мнѣ до сихъ поръ американскимъ городомъ. Не только изобрѣлъ, онъ его вынесъ изъ суровыхъ терній, защитилъ всю сбыточность его воплощенія изъ мечты въ дѣйствительность. И болѣе того — самъ создалъ всѣ возможности его построенія и спуска въ облака.. Да, это праздникъ, великій русскій праздникъ, независимо отъ того, на который, какъ я вижу сверху, стремятся вереницы автомобилей по узенькимъ розоватымъ дорогамъ.

Земля и горы снова далеко внизу, какъ на рельефной картѣ, хорошо нарисованной чьей-то геніальной рукой. Хороша земля, зеленая, тучная лугами, и нивами, и лѣсами. Высоты на ней принизились — человѣкъ паритъ надъ ними выше орловъ, выше цѣпляющихся за вершины горъ утреннихъ тумановъ. Хороша ты, мать-земля, вскормившая человѣка, могущаго взирать на тебя изъ-за облаковъ.

Только что поднялись, какъ уже видѣнъ силуэтъ озера, на которомъ мы должны спуститься. Вчера мы объѣхали его — девять миль вокругъ озера, но съ высоты это только голубое лучеобразное пятнышко воды. И. И. и Б. В. бѣгло совѣщаются, какъ сѣсть на воду. Орлинный профиль Сергіевскаго зорко впивается то внизъ, то въ сторону. Глаза его становятся строго-острыми. Крутые горы вокругъ маленькаго водяного пятна. Могугь быть опасными при спускѣ. И вотъ пошла наверхъ вся дремь, вся синь небесъ качнулась внизъ и сине-зеленая глыба земли встала дыбомъ, и кренъ ея пошелъ на насъ, потомъ онъ повалился назадъ, за то небо опрокинулось. Но въ кабинѣ нашей ни одного толчка, ни признака, что она клонится. Земля и небо, какъ два необозримыхъ диска стали на ребро, а мы летимъ межъ ними въ безпредѣльность. Такъ, виражъ за виражемъ, и мы спускаемся все ближе къ зелени горъ.. Надъ самыми горами выправляется полетъ по горизонту и круто направляется въ ущелье, къ выросшему водяному пятну. Всѣ берега усыпаны яркими цвѣтами и гирляндами изъ разноцвѣтныхъ бусъ. Это тысячныя толпы замерли на берегахъ и возлѣ береговъ въ водѣ, наблюдая спускъ амфибіи Сикорскаго, которая, какъ бы играючи, опять извивается и кружится, выбирая поудобнѣе мѣсто или раздумывая — не подняться-ли и не улетѣть ли снова въ облака? Наконецъ, рѣшила, разсчитала и устремилась на воду. И вотъ отъ перваго скольженія вскипѣли два пѣнистыхъ фонтана, но амфибія опять скользнула надъ водою, точно забавляясь, понеслась надъ самою гладью, отражаясь въ ней, какъ въ зеркалѣ и лишь теперь коснулась и чудесно выплена собою длинную жемчужно-пѣнистую русалочью косу на водѣ.

8. ТОРЖЕСТВО НАРОДНОЕ. Было безъ пяти двѣнадцать полудня. Пока подплыли и причалили, было ровно двѣнадцать часовъ. Взглянулъ на берегъ, тамъ краснымъ по бѣлому было начертано «Добро пожаловать, Сикорскій!». Много тысячъ народу столпилось и замерло при видѣ медленно подходящей къ понтону воздушной лодкѣ, которая еще недавно бѣжала по землѣ, какъ автомобиль, летала по поднобесью, какъ птица и вотъ плыветъ по глади озера, какъ мирная ладья. Звуки музыки, мощный хоръ, крики ура, неистовые возгласы привѣтствій доносились съ берега, когда наверху амфибіи появился ея творецъ Сикорскій. Возгласы неудержимою волною захлестнули солнечное ликованіе, когда на понтонѣ показался Сергіевскій. Во главѣ съ протоіереемъ о. Іоанномъ Крашкевичемъ на понтонѣ вытянулась длиннымъ рядомъ делегація и комитетъ, большія корзины цвѣтовъ, нарядныя дамы, очаровательныя и восторженныя улыбки дѣвушекъ. Фотографы, корреспонденты, безконечныя пожатія рукъ, краткія слова привѣтствій, море солнца, удесятереннаго отраженіемъ въ чудесномъ озерѣ, — все это неизобразимо ярко и навсегда запомнилось. Надо перевоплотиться въ тысячи этихъ сердецъ, по преимуществу простыхъ, привыкшихъ тяжело биться отъ натуги въ темныхъ и глубокихъ каменноугольныхъ шахтахъ, чтобы понять всю силу торжества именно этихъ простыхъ и благодарныхъ людей. Всѣ они были одѣты, какъ въ пасхальный день. Лица ихъ были добры сегодня и глаза сіяли радостью. «Нашъ, глядите, самый онъ!» И онъ прилетѣлъ на собственномъ воздушномъ кораблѣ. И такъ близко, и такъ просто, вмѣстѣ съ нами, и голосъ его слышно, и ростъ, какъ у другихъ и походка, — все, какъ у обыкновеннаго человѣка.. А какъ же все невѣроятно и необыкновенно. И явно и невѣроятно. И оттого еще сильнѣй минуты празднества.

— Если вы въ Россію вотъ такъ-то прилетели бы, а?

— Богъ дастъ, полетитъ и въ Россію.

— Небось, тамъ встрѣтили бы тоже.

Такъ слышу я среди смѣшаннаго, славяно-американскаго говора. И вдругъ, когда мы уже въ толпѣ и плотною лавиною подвигаемся въ залъ собраній, какой-то молодой человѣкъ хватаетъ меня за руку и радостно кричитъ:

— Ну, какъ же тамъ, все-ли ладно, дома-то?

Пока я силюсь понять въ чемъ дѣло, мой новый другъ увѣряетъ меня:.

— Да вы же съ Россіи? Мы слыхали, писатель изъ Россіи долженъ прилетѣть!..

Я съ глубокимъ сожалѣніемъ долженъ былъ разочаровать его. Увы, я только изъ штата Коннектикуть.

Въ огромномъ залѣ, при многочисленной толпѣ началось молебствіе. Но никакіе молитвы, никакіе рѣчи и сильные слова не могли остановить разбушевавшееся море народное. Гулъ и волны возбужденія были неукротимы. Слишкомъ сильно было праздничное настроеніе. Но все же звучали слова священныхъ возгласовъ, звучали молитвы и великолѣпное пѣніе хора и многолѣтіе героямъ — русскимъ витязямъ: Игорю Сикорскому и Борису Сергіевскому и вѣчная память, животъ свой за Святую Русь положившимъ. Громко и горячо прозвучали слова русскихъ патрiотовъ, но еще громче и горячѣе прозвучали рѣчи двухъ представителей — Американскаго народа и американскаго правосудія. Замѣститель штатнаго сенатора Сардони, мистеръ Ванъ Горнъ привѣтствовалъ почтенныхъ гостей — Сикорскаго и Сергіевскаго отъ имени мѣстнаго общества благоустройства въ тѣхъ изысканнныхъ и полныхъ энтузіазма выраженіяхъ, на которые способны большіе, искренніе и широкіе въ своемъ гостепріимствѣ американцы. Но судья высшаго суда Б. К. Джонсъ даетъ болѣе полный просторъ для выраженія своихъ чувствъ и переживаній. Рѣчь его технически и по содержанію является сама по себѣ яркимъ событіемъ. Насколько я могъ припомнить его болѣе точныя выраженія, я постараюсь здѣсь воспроизвести его рѣчь, направленную, главнымъ образомъ, по адресу И. И. Сикорскаго. Онъ началъ съ шутки: «Я по своему положенію обязанъ быть человѣкомъ сдержаннымъ и исполняющимъ свое слово. Я далъ слово женѣ, что никогда не рискну своею жизнью и не поднимусь на воздухъ. Но когда я сегодня увидѣлъ, какъ граціозно и какъ совершенно безопасно спускалась на наше озеро эта волшебная птица, вами, мистеръ Сикорскій, созданная и построенная, я рѣшилъ нарушить всѣ мои обѣты. Теперь я полечу! И я нахожу, что не мы васъ, мистеръ Сикорскій, чествуемъ, а вы оказываете намъ честь.. Не только насъ, но и всей Америкѣ тѣмъ, что прилетѣли сюда и что удостоили нашу націю вашимъ здѣсь пребываніемъ и въ особенности вашимъ строительствомъ вашихъ волшебныхъ птицъ. О, Россія, Россія! Теперь я вижу, что и кого ты потеряла въ лицѣ такихъ изгнанниковъ, какъ Игорь Сикорскій и другіе геніи! Но какъ счастлива Америка, которая получила этихъ людей! Вотъ почему мы горды, что вы съ нами! Вы имѣете золотой ключъ отъ нашего сердца, мистеръ Сикорскій! Вы имѣете золотой ключъ отъ сердца всей Американской націи! И я не могу здѣсь не выразить своего восторга, что вы съ нами и что я люблю васъ отъ всего моего сердца. Да, я люблю васъ и я счастливъ васъ привѣтствовать отъ имени всѣхъ Соединенныхъ Штатовъ!...»

Послѣ многихъ рѣчей скромно поднялись на эстраду одинъ за другимъ И. И. Сикорскій и Б. В. Сергіевскій, но имъ не оставалось ничего другого, какъ только поблагодарить ораторовъ и публику за радушный пріемъ. Да и трудно было бы что-либо говорить: громъ апплодисментовъ потрясалъ весь залъ. Достаточно было видѣть своихъ героевъ и проливать на нихъ свой восторгъ. Вообще весь день былъ такимъ, что всякіе слова были блѣдны рядомъ съ явнымъ ликованіемъ и неукротимымъ гуломъ голосовъ.

9. БАНКЕТЪ. Около трехъ часовъ дня мы прибыли въ Яхтъ-Клубъ, гдѣ состоялся въ честь И. И. Сикорскаго и Б. В. Сергіевскаго банкетъ. Помѣстительный залъ былъ полонъ народу. Несмотря на просьбу И. И. не начинать рѣчей, рѣчи все-таки были начаты. На этотъ разъ русскіе ораторы выражали свою благодарность хозяевамъ и въ особенности хозяевамъ этой страны за ихъ широкое гостепріимство вообще и для русскихъ людей въ частности. Русскіе рѣчи достаточно умны и теплы и многочисленны, но меня опять-такк больше всего интересовало, что скажуть американцы. Одинъ изъ нихъ, если не ошибаюсь, мѣстныѣ комиссаръ полиціи, отмѣтилъ, между прочимъ, что онъ потому, въ особенности уважаетъ мѣстную русско-славянскую колонію, что члены ея почти никогда не безпокоятъ полицiю. Но наиболѣе серьезной, наиболѣе глубокой по содержанію была довольно продолжительная рѣчь судьи Дж. С. Файна. Красивый молодой человѣкъ началъ съ остроумныхъ шутокъ, которые все время прерывались громкимъ смѣхомъ слушателей. Коснувшись того-же вопроса, что русскіе и славянскіе колонисты въ Вилкесъ-Барре въ самомъ дѣлѣ оставляютъ безработными не только полицію, но и судей, онъ обратился къ присутствующему за столомъ протоіерею о. Іоанну Крашкевичу и сказалъ, что объясняетъ онъ мирное и семейственное поведеніе русскаго и славянскаго населенія тѣмъ, что почти всѣ они ймѣютъ такихъ духовныхъ лидеровъ, какъ отецъ Крашкевичъ. При встрѣчѣ почтенныхъ гостей на озерѣ судья Файнъ не былъ, но вся часть речи его, обращенная къ И. И. Сикорскому и Б. В. Сергіевскому, была почти точнымъ повтореніемъ судьи Джонса. Также, какъ и судья Джонсъ, мистеръ Файнъ сказалъ:

«Гостепріимство американцевъ лишь слабое выраженіе благодарности нашего народа за то, что вы не только помогаете намъ строить и украшать нашу страну, но вы насъ учите, какъ надо терпѣть, работать и созидать! Не для васъ честь быть съ нами, а для насъ великая честь имѣть васъ среди нашихъ избранныхъ гостей и среди лучшихъ гражданъ—.

Дальнѣйшіе слова были обращены къ И. И. Сикорскому. Судья Файнъ выразилъ особую радость по поводу того, что въ ближайшее время Америка будетъ горда новымъ созданіемъ перваго въ Америкѣ самаго большого воздушнаго корабля, который строился на заводѣ великаго пилигрима изъ Россіи и великаго гражданина Америки — мистера Сикорскаго.

Послѣднимъ изъ ораторовъ говорилъ Іаковъ Русинъ, являющійся представителемъ организованной русской молодежи. Онъ прочелъ адресъ Игорю И. Сикорскому отъ Русскаго Федеральнаго Православнаго Клуба Молодежи. Въ этомъ адресѣ И. И. Сикорскій названъ лучшимъ изъ солдатъ, лучшимъ изъ гражданъ, лучшимъ изъ творцовъ культуры. Въ ознаменованіе его пробытія въ Вилкесъ-Барре Клубъ Молодежи избралъ Игоря Ивановича своимъ пожизненнымъ почетнымъ членомъ и вручаетъ ему особый, напечатанный почетный билетъ. Слова молодого оратора были покрыты звуками многолѣтія, спѣтаго неожиданно и стройно вставшимъ изъ застолья русскимъ церковнымъ хоромъ съ участiемъ всѣхъ присутствующихъ.

Было около половины шестого вечера, когда мы снова сѣли въ автомобили, чтобы ѣхать къ мѣсту стоянки нашей воздушной яхты.

10. ОПЯТЬ НАДЪ ОБЛАКАМИ. Б. В. Сергіевскій, вѣроятно, не хотѣлъ показывать какихъ-либо новыхъ виражей въ воздухѣ, но вышло такъ, что наша амфибія, сначала медленно удалявшаяся на другую сторону озера, неожиданно вспорхнула въ воздухъ какъ разъ на обратномъ пути къ тому же месту, гдѣ она двѣ минуты назадъ мирно стояла на якорѣ. Взлетъ ее надъ берегомъ былъ такъ низко и такъ неожиданно свершенъ, что многотысячная толпа народа снова выкрикнула общимъ протяжнымъ гуломъ свой восторгъ и точно обрывокъ пѣсни этотъ возгласъ такъ и остался въ моей памяти. Смѣшавшись, съ вѣтромъ отъ пропеллера, онъ опускался внизъ вмѣстѣ съ озеромъ, горами и многокрасочными бисерами окружавшихъ озеро, народныхъ толпъ. И какъ бы желая что-то сказать этимъ толпамъ позабытое и недосказанное, Борисъ Васильевичъ скользнулъ круто внизъ и помчался надъ самой гладью озера, какъ бы намѣтивъ себѣ въ жертвы одну изъ моторныхъ лодокъ, только что отплывшую отъ берега. Но когда лодка замерла въ готовности погибнуть, онъ взвился надъ нею и, какъ бы всматривая иную добычу, помчался въ высь надъ озеромъ. Вскорѣ озеро уменьшилось въ размѣрахъ и исчезло въ зеленой дали. Въ дучахъ солнца мы пошли все выше и выше. За рулемъ опять сидѣлъ Игорь Ивановичъ и точно несытый раскрывающимися просторами, забиралъ все выше, выше. Уже тоненькими шнурочками бѣлѣли ровные шоссе, уже покрылась наружная сторона оконъ нашей кабины легкой отпотью — признакъ холода внѣ теплой кабины, а онъ все еще набиралъ высоту. Подъ нами уже только синь и необозримая даль земли въ лучахъ предвечерняго солнца, а лѣса и горы сгладились въ сплошную бархатную ткань. На альтиметрѣ уже девять съ лишнимъ Но этого мало русскому орлу. Вотъ внезапно мы оказались въ густомъ бѣломъ туманѣ — врѣзались въ одно изъ облаковъ. Вотъ снова вырвались: подъ нами легкая газовая пелена, тонкая и прозрачная, такъ что сквозь нее мы видимъ часть земли. Рѣка Делаваръ уже позади. Вонъ далеко голубой полоской чуть намѣтился Гудсонъ. А мы летимъ все выше, выше и земля становится такой большой и такой синей, почти призрачной, а солнце посылаетъ намъ вслѣдь свои незакатные лучи. На альтиметрѣ болѣе 11 тысячъ футовъ, подъ нами, значитъ, болѣе трехъ верстъ глубины. Но для испытанныхъ современныхъ авіаторовъ это лишь самая обычная высота для дальнихъ полетовъ. Въ кабинѣ нашей стало холодно, а впереди, на сѣверовостокѣ цѣлая стихія облачныхъ нагроможденій. Точно мы летимъ въ какое-то 6ѣлоснѣжное заоблачное царство, въ которомъ такой смѣлой рукою накиданы гиганты-горы, одна на другую, опаловые, агатовые, коралловые отъ лучей заката, а сверху выложенные бирюзою — это прогалины небеснаго простора. Мы мчимся въ это царство съ быстротою 125 миль въ часъ и вотъ мы утопаемъ въ этомъ перламутрѣ облаковъ, и нѣтъ уже земли, нѣтъ неба, только бѣлизна и пряди разорваннаго пара вокругъ насъ и бездна воли и простора..

Но вотъ опять густая синяя вуаль земли, уже темнѣющей — внизу давно уже солнце закатилось, но у насъ оно еще сверкаетъ пурпуромъ лучей и сплетаясь съ облаками и свѣтотѣнями въ синѣющихъ просторахъ, претворяетъ явную дѣйствительность въ ту сказку, о которой нельзя говорить человѣческими словами. Тамъ уже и думы могутъ быть лишь безглагольными. И безглагольно впереди меня сидитъ и править волшебнымъ кораблемъ творецъ этого чудеснаго сновидѣнія..