Было то во время оно,
Коли галицкое лоно
Заливали струи слезъ,
Коли бури, громы грали,
Зойки стоны досягали
Ажъ подъ хмары до небесъ

Коли гордый родъ вельможный
Позабылъ на законъ Божій,
На христіанскую любовь,
И надъ своимъ меньшимъ братомъ
Сталъ тираномъ лютымъ катомъ,
Точилъ съ него живу кровь.

Тогда вдовица Олеся
Село — (я забылъ якъ звеся)
Рѣшилася на тотъ крокъ,
Ити въ панскую палату
Милосердія благати
Для себе и сиротокъ.

Бо дворскіи посѣпаки,
Злобны, люты, якъ собаки
Уже больше якъ пять лѣтъ,
Гонятъ вдову сиротину
На панщину на всю днину
Хоть у ней земли нѣтъ.

Несчастная бѣдакиня,
Подъяремная рабыня,
Жертва шляхоцкихъ утѣхъ,
Въ недѣленьку встае рано,
Збираесь, иде до пана
И падаетъ ему до ногъ.

И проситъ го со слезами
«Пане! Яжъ- съ сиротками
Млѣю и пухну съ бѣды,
У мене земли ни скибы,
Въ хатѣ хлѣба мы не видимъ,
Жіемъ съ квасу, лободы.

А тутъ майже каждой днины,
Менѣ бабѣ, сиротинѣ,
Робити ити велятъ,
Панщину четыредневку,
Хоть я пухну въ передновку,
Ажъ костоньки дроготятъ.

Змилосердѣтся надо мною,
Несчастливою вдовою,
Тажъ у мене земли нѣтъ,
Здѣлайте же тую ласку
И мене крайню жебрачку
На панщину не женѣтъ».

Но у кого въ сердцѣ холодъ,
Той не знае што то голодъ,
Што сиротство, што бѣда,
Онъ убогого не знае,
Бо занадто много мае
Збожа, хлѣба и гроша.

Онъ пьетъ меды и шампаны,
Ѣсть ласощи, марципаны,
Што забагне лишь душа.
Онъ не знае курну хижу,
Ей нужду наготу.
Та гдежь ему о томъ знати,

Якъ жіется въ курной хатѣ,
Якъ терпятъ тамъ нищету.
И на штожь ему тое знати,
Тажъ онъ себѣ панъ богатый,
Ему Парижъ ночь и день
Съ мысли и съ души не сходитъ.

Онъ узрѣвши ту нужденну,
Нагу, босу, пригнобленну
Людску постать въ лахманахъ,
Крикнулъ люто съ цѣлой силы
Што ажъ шибы зазвонили
Въ великихъ дворскихъ окнахъ.

«Маршъ пся крефъ, ты дябелнича,
Хамье, мудью, чаровницо.
Ты нье здыхашъ зъ глоду, ты лжешъ.
То нье правда, ты удаешь,
Во воды, повьетржа машъ
Ажъ занадто. Чего хцешъ?
Вьенцъ за те два элемента,
Машъ бестыйо, ты пшекльента
Робиць, цо накаже двуръ.
Во якъ тобье дамъ литосцьи,
То южъ не позбьерашъ косьцьи,
Маршъ пся крефъ и мильчъ якъ муръ».
Такъ панъ гукнулъ съ цѣлой силы,
На гукъ гайдуки явились,
И нужъ жваво съ нагайками
Выкинули за двѣ брамы —

— «Охъ! Господи Милосердный,
Спасителю Божественный,
Врачу болезней и ранъ,
Глянь на раны и обиды
Опомнись за всѣ тѣ кривды
Яки здѣлавъ мнѣ тиранъ».

Такъ вдовица зарыдала,
Богу себе поручала,
А по лицѣ струи слезъ
Цюркомъ на землю сплывали
Охъ! «Бігме!» Они взывали
Мести Божой съ небесъ.

А слезъ подобного роду
Съ очей русского народу
Знаетъ о томъ цѣлый свѣтъ,
Лилося безъ числа, мѣры,
Бо ихъ всяки Казимиры
Вытискали пятьсотъ лѣтъ.