Темная, осенняя ночь. Вихры проносились по верхушкамъ соломенныхъ хатъ. Деревья погина лись и скрипѣли, какъ погребная пѣсни, отъ сильнаго нажима вѣтра.

Настала полночь — время, когда повылазываютъ страшила нзъ своихъ жилтищъ.

Юрко Лывчъ и Дикунъ Митро — кумовья и сосѣди изъ верхняго конца села Диканки, послѣдними оставили корчму Бурихлайба. Отъ самаго вечера сидѣли въ корчмѣ и запивали свое кумовство. Въ корчмѣ было пріятно тепло, а на улицѣ холодно, морозомъ пробираетъ, то кумамъ не хотѣлось выходить изъ корчмы. Корчмаръ ждалъ, не говорилъ ничего, ибо Лывчъ и Дикунъ были его постоянными гостями. Почти каждаг одня заходили на стаканчикъ. Но когда уже настала полночь, а кумовья не пили, только говорили между собой о семъ, о томъ, то выбросилъ ихъ изъ корчмы. Кумовья пожжавъ руки Бурихлайбу, вырушились счастливо домой.

Пьяные бредутъ по улицѣ словно на возѣ лывчъ. Взялись по-подъ руки и ласково говоря между собой, волоклись. Отъ пьянства начались изъ одной стороны улицы на другую, а нѣсколько разъ и свалились на землю. Немножко полежавъ, намучившись они опять вставали и брыли дальше домой.

А вѣтеръ вѣетъ и словно: рѣжетъ верховинскимъ холодомъ и бьетъ въ лицо кумовьевъ. Морозъ разыгрался. Но кумовья не чувствуютъ холодъ. Имъ и теперь тепло. Имъ не больно ни въ лицо, ни въ руки.

Псы, куда кумовья проходили лаяли имъ въ слѣдъ, но они обращали на нихъ вниманіе. Они шли дальше, иногда пѣсяю подъ носъ бормотя.

Счастливо миновали церковь и сельское кладбище. Всюду въ селѣ пусто — нигдѣ живой душѣ не встрѣтишь. Всѣ спятъ. Не то, что живаго существа, но и страшилъ кумовья не встрѣчали. Тому они и радовались.

Идя возлѣ кладбища они притихли, чтобы не дать знать “нечистому” о себѣ. Итакъ, смотря на всѣ стороны, спѣшно перекрались улицей.

Такъ добрались они чуть не домой — на вышній конецъ Диканки. И вдругъ, проходя мимо забора Зареваннаго Юры они услышали ревъне-то козла, не-то черта, не-то человѣка.

Кумовья пріостановились. “Что-то можетъ быти?” подумали. “Зареванный Юрко еще не спитъ? Или-же “пужало”? Хорони Богъ!”

Пошли, несмѣло, прячась одинъ за другаго, ближе къ забору, чтобы увидѣть кто это заревалъ у забора.

Пришли къ забору и отъ видимаго сразу пропянѣли: у забора никто иной, какъ самый полный чертъ стоялъ припершись. Бородка у него висѣла по грудь. Рожки такъ стрычали изъ головы, словно у цапа. Еще и хвостомъ перебрасываетъ то въ ту, то въ эту стороны.

Кумовья остыли. Волосы у нихъ стали дыбомъ. Настрашились. Морозъ по спинѣ проходитъ.

— Куме, се чортъ! закричалъ Лывчъ.

‘ Антихристъ! Сатана!... Онъ, онъ, самъ дьяволъ!... — кричалъ на все горло Дикунъ.

А якій черный, якъ бы изъ самаго пекла пришелъ! — объяснилъ несмѣло Лывчъ.

— Исчезъ бѣсь! Твъ-твъ-твъ — до тричѣ — бормоталъ Дикунъ. — Се не фиглѣ! Се чортъ, куме!...

Всѣ щенѣ съ нами ! — и перекрестившись, началъ Лывчъ трястись отъ страха.

Но чертъ никакъ не настрашился кумовьевъ, ни ихъ проклинаній. Стоялъ опершись дальше и не сводилъ съ кумовъ глазъ. Все время ревалъ къ нимъ козлиннымъ голосомъ.

— Есе цропасть, куме! — говорилъ Дикуну въ ухо Лывчъ.

— Что туй робити? И я боюся — неволился Дикунъ.

— Мусиме утѣкати!

— Бѣжимъ! — и что только силъ хватило кумовья побежали домой прочь отъ черта.

Непростясь съ собой, побежали домой. И только въ постели осмѣлились и каждый настрашенъ, говорилъ своей женѣ о страшилѣ, о чертѣ, который ревалъ у кумовья Юрка.

Утромъ, когда еще все село спало, кумовья, чтобы посмотрѣть на то мѣсто, гдѣ вчера имъ указался чертъ, пошли обое.

Пришли къ забору Юрка Зареваннаго. И что тамъ видятъ: на заборѣ еще и теперь стоялъ опершись великій козелъ Янчулинъ. И рожки и борода и хвостъ тотъ-же самый, что и у вчерашняго черта.