То было позднею весной. Въ 10 часовъ вечера я возвращался домой, просидѣвъ до того времени у сельского учителя. До дому было около двухъ километровъ. Въ тотъ часъ въ деревнѣ весь народъ почиваетъ, нигдѣ не было видно ни свѣтла, ни людей по дорогѣ. Иду и думаю о прошломъ и о будущемъ. А можно было укладати планы на будущность, такъ якъ то было еще во время спокоя, далеко до міровой войны, о которой никто еще не думалъ.

Дорога вела по при хаты селянъ, такъ что я долженъ былъ минати и подорожное хозяйство нѣкоего Ивана, которого звали Божіимъ человѣкомъ, и перейти возлѣ нужденной хатины еврея Натана. Иванъ былъ небогатый, а Натанъ очень бѣдный. Одаренный одиннадцатью дѣтьми и не имѣя ни пяди земли, онъ работалъ у помѣщика X за 20 центовъ въ день, да и то только лѣтомъ. Нужда и голодъ у Натана были такъ тяжелы, что дѣти его опухли съ голоду и живились только выпрошенной картошкой или рѣпой. Хатина Натана стояла напротивъ жилища Ивана. И я якъ разъ перехожу между тѣхъ двухъ жилищъ.

Луна освѣщала ярко позицію тѣхъ двухъ жилищъ, такъ что всю обстановку было ясно видно, якъ днемъ. Вдругъ вижу, что за деревомъ въ огородѣ Ивана просунулась тѣнь. То мене встревожило, сердце начало скорше битись. Уже давно кружила вѣсть, что въ сосѣднихъ селахъ появилися якіи то злочинцы, которыи окрадываютъ бѣдный народъ, а даже и кого-то, ограбивъ, убили. Быти можетъ, — насунулась менѣ тревожная мысль, — они и здѣсь. Нервы не спокойны, все равно хочу знати, кто то такіи. Иду впередъ и приглядываюсь тѣни, а она, въ мѣру того, якъ я приближаюсь и гляжу въ ея сторону, ускользаетъ въ другую сторону за дерево. Я приступилъ смѣло ближе и увидѣлъ человека.

— Кто то такой? — спросилъ я громко.

— Я! — отвѣчаетъ человѣкъ.

По голосу я узналъ, что то Иванъ.

— А что вы ту такъ поздной порой? — спрашиваетгь Иванъ.

— Что же вамъ за неволя, —- отвѣчаю я стояти за деревомъ и скрыватися передъ очима людей, а то и въ ночи?

— Нѣтъ чего скрыватися, — отвѣчаетъ Иванъ: — вѣдъ вы видите, что весь народъ почиваетъ давно.

— Правду кажете, Иване, но я любопытенъ, зачѣмъ вы не ушли почивати по весеннихъ работахъ, вѣдь теперь въ день дѣла въ полѣ всплошь.

— Но то покойной ночи, иду и я почивати, — отвѣчалъ онъ и пошелъ въ сторону хаты.

Мене удивило одно: у Ивана подъ сѣракомъ что-то высувало, такъ якъ бы онъ что-то скрывалъ за пазухой.

Я пошелъ своей дорогой, но любопытство задержало мене за закрутой дороги между зарослями, откуда я могъ докладно видѣти рухи Ивана. Я, скрываясь тамъ, ожидалъ, что будетъ. Вижу, Иванъ выходитъ на середину дороги, а одновременно къ нему направился бородатый человѣкъ, который, оглянувшись кругомъ, видимо, со страхомъ, приступилъ къ Ивану. Иванъ вытащилъ большой тлумочокъ съ чѣмъ-то и передалъ его бородатому человѣку. Я разглядѣлъ, что бородатый человѣкъ былъ еврей Натанъ. Натанъ взялъ тлумочокъ, поклонился низко Ивану и пошелъ въ свою хатину.

Мое любопытство возросло еще больше. Я выскочилъ изъ по за корчей и приступилъ къ Ивану, уходившему теперь спокойно ночевати.

— Иване, Иване, — тихосенько вздерживалъ я его пока онъ не ушелъ въ свою хату.

— А что же васъ такъ сегодня толче по селу? — повѣдаетъ Иванъ.

— Ничего, я только хотѣлъ узнати, что вы передали Натанови?

— А что вамъ за неволя знати? Хочете, чтобы все село увидѣло? Большая часть села скаже, что я расточаю мое майно, другіи скажутъ — вотъ христіанинъ спасаетъ еврея отъ голода, а еще иныи будутъ говорити, что я что-то недоброе затѣваю для громады съ евреями и т. д. А то вещь ничего не стоящая, прямо слезы той бѣдной семьи побуждаютъ мене подати имъ хлѣба, чтобы утолити голодъ. И если бы вы жили здѣсь, якъ я, вблизи его страданій, и вы подали бы ему лишній кусокъ чтобы спасти его и его семью отъ голодной смерти.

— Но вѣдь это не наша вѣра, — сказалъ я ему нарокомъ.

— Вѣрно, — отвѣчаетъ Иванъ: — но моя вѣра есть ученіе Христа, которое повелѣваетъ мнѣ такъ дѣлати. А вашъ законъ якій? — сердито закончилъ онъ.

— Успокойтесь, Иване, — кажу я: — вы правы.

На томъ мы разошлись оба дружно.

Идучи домой, я застонавливался надъ дѣлами и чувствами простого человѣка, и думалъ, можетъ ли онъ, неученый, совершати дѣла любви, не имѣя высшихъ наукъ и не читавъ всего, въ чемъ нуждается человѣкъ прогресса для улучшенія доли голодного брата? Зачѣмъ народъ называетъ Ивана человѣкомъ Божьимъ? Вѣдь мы всѣ Божіи дѣти. Но Иванъ спеціальный тотъ титулъ получилъ отъ своихъ собратій крестьянъ тому, что онъ всю жизнь свою жилъ только для другихъ. И Богъ его благословилъ: у него кромѣ нѣсколькихъ морговъ земли, хатины и пары штукъ скота не было ничего больше, но онъ былъ въ состояніи вывѣновати три дочери, устроити сына на хозяйствѣ и спокойно жити въ любви съ семьей и односельчанами, а еще кормити голодныхъ. «Вѣра моя христіанская такъ повелѣваетъ» — то правило его жизни. Любовь къ ближнему, которая походитъ изъ начала любви, то есть невидимого Творца, выразившаго свое имя, свое величіе, свою силу и красоту во Христѣ, Словѣ своемъ, пришедшемъ на время на землю открыти великую тайну Божественной воли, — та любовь живетъ въ человѣкѣ и руководить имъ, его дѣлами и чувствами.