Нѣсколько лѣтъ тому назадъ я познакомился съ Вильямомъ Леграномъ. Онъ происходилъ изъ старинной протестантской фамиліи, когда-то дуже богатой, но потомъ обѣднѣвшей. Нужда и непріятности заставили Леграна покинути Нью Орлеансъ и поселитися на островѣ Сюливанѣ, близъ Чарлстона, въ Южной Каролинѣ.

Этотъ островъ одинъ изъ самыхъ странныхъ. Онъ состоитъ исключительно изъ морского песка и имѣетъ три мили въ длину и не болѣе четверти мили въ ширину. Онъ отдѣляется отъ материка едва замѣтнымъ проливом, заросшимъ камышами и затянутымъ иломъ, въ которомъ постоянно пребываютъ дергачи. Растительность на таком песчаномъ островѣ, разумѣется, дуже бѣдна, даже ничтожна. Съ западной стороны около форта Мультри и нѣсколькихъ беѣдныхъ деревянныхъ домиковъ, которыи дачники изъ Чарльстона нанимаютъ на лѣто, чтобы избѣжати пыли и лихорадки, встрѣчаются маленькіи колючій пальмы. Но весь островъ, кромѣ этого западнаго конца и песчаного берега покрыть густымъ кустарникомъ пахучей мирты которую англійскіи садоводы высоко цѣнятъ. Кусты эти достигаютъ иногда пятнадцати и двадцати футовъ вышины. Они сплетаются до купы и наполняютъ воздухъ ароматомъ.

Посреди этой гущи, неподалеку отъ восточнаго, или самого отдаленного края острова, Легранъ самъ выстроилъ для себе хижину, въ которой онъ жилъ, когда я въ первый разъ случайно съ нимъ встрѣтился.

Наше знакомство обратилося скоро въ дружбу. Легранъ получилъ хорошее образованіе, но, хотя и теперь онъ имѣлъ много книгъ, онъ не читалъ ихъ. Обыкновенно онъ ходилъ по берегу на охоту (полювачку), занимался ловлей рыбы и собиралъ раковины на морскомъ берегу. Энтомологическая коллекція Леграна могла бы возбудити зависть даже въ Сваммердамѣ. Постояннымъ спутникомъ Леграна въ его экскурсіяхъ былъ старикъ-негръ по имени Юпитеръ. Юпитеръ, хотя и былъ освобожденъ, не хотѣлъ покинути своего «массу Вилліама». Можетъ быти, что и родители Леграна вліяли въ этомъ случаѣ на старика, потому что они считали Леграна немного расшатаннымъ нервами и боялись оставити его безъ присмотра.

Хотя зима на островѣ Сюлливанѣ рѣдко бываетъ суровой, но въ половинѣ октября 18.. года дни были уже значно холодны. Одинъ разъ передъ заходомъ солнца я отправился къ моему другу, которого я не видалъ уже нѣсколько недѣль. Въ то время я жилъ въ Чарльстонѣ, за девять миль отъ острова, до которого дороги не были тогда такъ удобны, якъ теперь. Когда я дошелъ до хижины, я застукалъ, а не получивши отвѣта, я началъ искати ключъ, ибо я зналъ гдѣ они его ховали. Я отмкнулъ дверь и вошелъ въ хижину.

На очагѣ весело палился огонь. Это былъ для меня очень пріятный сюрпризъ. Я снялъ пальто, прйдвинулъ ближе къ огню кресло, сѣлъ и сталъ терпѣливо ждати хозяевъ.

Они вернулися вскорѣ послѣ захода солнца и видимо были рады меня видѣти. Юпитеръ усмехался, растягивая ротъ до ушей, и занялся приготовленіемъ дичи къ ужину, а Легранъ сіялъ отъ удовольствія, что поймалъ якого то жука, которого онъ хотѣлъ показати мнѣ на следующее утро.

— Почему же не сегодня вечеромъ?—спросилъ я, потирая руки передъ огнемъ, въ душѣ посылая къ черту всѣхъ жуковъ.

— Ахъ, если бы я зналъ, что вы здѣсь! — вскричалъ Легранъ. — О, я такъ давно не видалъ васъ! И могъ ли я предвидѣти, что вы придете ко мнѣ именно сегодня вечеромъ? Возвращаясь домой, я встрѣтилъ поручика Г. изъ форта и по глупости отдалъ ему жука, такъ что до завтрашняго утра вамъ нельзя будетъ увидѣти его. Останьтесь у меня ночевати. Я съ восходомъ солнца пошлю за нимъ Юпитера. Ничего не можетъ быть прекраснѣе его.

— Чего? Восхода солнца?

— Ахъ, нѣтъ... жука. Онъ блеститъ якъ золото и величиною якъ большой орѣхъ, съ двумя темными пятнами внизу на спинѣ и съ долгими пятнами повыше. Щупальцевъ....

— Яки тамъ щупальцы, масса Виль, — прервалъ его Юпитеръ: — жукъ тотъ точно изъ литого золота; я никогда въ жизни не видѣлъ такого тяжелого жука.

— Положимъ, что такъ, Юпитеръ, — серьезнѣе чѣмъ слѣдовало сказалъ Легранъ, — но зачѣмъ же жечь дичь? А цвѣтъ, — обратился онъ ко мнѣ, — чистѣйшаго литого золота, якъ говорилъ Юпитеръ. Трудно представити себѣ что либо болѣе блестящее. Ну, да завтра сами увидите. А теперь я постараюсь вамъ нарисовати его.

Говоря это, онъ сѣлъ за столикъ, гдѣ были перо и чернильница, но тамъ не нашлось бумаги. Онъ поискалъ въ ящикѣ, но и тамъ не было.

— Ну, все равно, — сказалъ онъ наконецъ: — можно и на этомъ. — И онъ вынулъ изъ кармана жилета грязный обрывокъ бумаги и сталъ на немъ рисовати. Я сидѣлъ въ это время у огня, такъ якъ все еще не могъ согрѣтися. Когда онъ кончилъ рисунокъ, онъ протянулъ его мнѣ, не вставая съ мѣста. Въ ту же минуту, якъ я его взялъ, послышалось ворчаніе и въ комнату вбѣжала громадная собака Леграна и, бросившись ко мнѣ на грудь, стала ласкатися, такъ якъ я ее всегда добре обходилъ. Когда собака угомонилась и поглянула на бумажку, то и она якъ бы удивилася тому рисунку.

— Жукъ этотъ, признаюся, удивительный, совершенно для меня новый, я никогда ничего подобного не видалъ . . . Это совершенный черепъ. . . чeловѣчeскій черепъ.

— Черепъ, — повторилъ Легранъ: — да если хотите. . . онъ на рисункѣ немного напоминаетъ черепъ. . . Верхніи пятна можно принята за глазныи впадины, нижніи продолговатыи — за ротъ. . . но вѣдь форма его все таки овальная.

— Можетъ быти, — надо думати, Легранъ, что вы плохой рисовальщикъ. Я ужъ лучше подожду, пока самъ не увижу насѣкомое, я тогда переконаюсь о немъ.

— Не знаю, — сказалъ онъ, нѣсколько обиженно: — я думаю, что я добре рисую, или по крайней мѣрѣ я долженъ бы рисовати порядочно, потому что я учился у хорошихъ учителей и я не совсѣмъ неопытенъ.

— Въ такомъ случаѣ, милый друже, вы шутите, — сказалъ я — это настоящій черепъ и дуже хорошо сдѣланный черепъ, и вашъ жукъ долженъ быти совершенно необыкновенный. Можно на поимкѣ его основати якой нибудь поразительный предразсудокъ. Я думаю, что вы назовете жука: “Scarabeus caput hominis” или что-нибудь въ этомъ родѣ. Такихъ названій въ естественной исторіи не мало. Но гдѣ же щупальцы, о которыхъ вы говорите?

— Щупальцы? — вскричалъ Легранъ, начинавшій горячитися: — неужели вы не видите щупальцевъ? Я нарисовалъ ихъ дуже уважно и этого, думаю, достаточно.

— Можетъ-быти, можетъ-быти, — сказалъ я, подавая ему бумагу: — только я не вижу ихъ.

Я не хотѣлъ раздражати его, былъ крайне удивленъ всѣмъ его поведеніемъ. Что же касается жука, то положительно на рисункѣ не было жука, а былъ нарисованъ черепъ.

Легранъ съ недовольнымъ видомъ взялъ бумажку, хотѣлъ ее смяти и, вѣроятно, кинути въ огонь, но взглядъ его остановился на рисункѣ, и вдругъ лицо его сдѣлалося багрово-червоннымъ и сейчасъ потомъ покрылося смертельной блѣд ностью. Нѣсколько минутъ Легранъ осматривалъ рисунокъ на паперѣ съ великимъ вниманіемъ, потомъ всталъ, взялъ свѣчу со стола и сѣлъ на сундукъ (куферъ), который стоялъ въ другомъ концѣ комнаты.. Тамъ онъ снова началъ внимательно осматривати бумажку со всѣхъ сторонъ.

Все это онъ дѣлалъ молча, и поведеніе его до крайности удивляло меня, но я не хотѣлъ раздражати его якими нибудь новыми разспросами. Потомъ онъ вынулъ изъ кармана бумажникъ, осторожно положилъ въ него рисунокъ и заперъ бумажникъ въ письменный столъ. Послѣ этого онъ сдѣлался совершенно спокойнымъ, и его прежнее возбужденіе совершенно исчезло. Теперь онъ былъ не такъ не въ духѣ, якъ разсѣянъ. Съ наступленіемъ вечера онъ впалъ въ такую задумчивость, что ніякій мои штуки не могли развлечи его. Сначала я хотѣлъ остатися ночевати, якъ то бывало прежде, но, когда я увидѣлъ хозяина въ такомъ настроeніи духа, я думалъ, что лучше будетъ, если я пойду домой. Онъ не уговаривалъ меня оставатися, но прощаясь, онъ пожалъ мнѣ руку крепче, чѣмъ обыкновенно, и я ушелъ домой.

Уплыло около мѣсяца съ того времени, и вотъ ко мнѣ въ Чарльстонъ пришелъ Юпитеръ. Онъ былъ такъ разстроенъ, что я даже испугался.

— Якъ здоровье твоего хозяина? — спросилъ я съ безпокойствомъ.

— Ахъ, сказати по правдѣ, онъ не такъ здоровъ, якъ бы слѣдовало, — отвѣтилъ печально негръ.

— Право? На что же онъ жалуется?

— Онъ никогда не жалуется. . . Тѣмъ не мeнѣe онъ очень боленъ.

— Очень боленъ, Юпитеръ? — Почему ты раньше не сказалъ мнѣ объ этомъ Лежитъ онъ въ постели?

— Нѣтъ, нѣтъ. . . Это-то меня и безпокоитъ! Я очень боюсь за массу Виля.

— Юпитеръ, я не понимаю, что ты говоришь. Чи онъ не сказалъ тебе, что съ нимъ?

— Знаете, масса, отъ этого можно съ ума сойти. Масса Виль не говоритъ, что съ нимъ. . . Но зачѣмъ же онъ ходитъ съ опущенной головой и бѣлый якъ гусь и все время царапаетъ?

— Царапаетъ, что?

— Царапаетъ цифры и разныи странныи знаки. Съ него теперь не можно глазъ спустити. Недавно онъ ушелъ отъ меня до заката солнца, и я хотѣлъ даже побити его палкой, но у меня духу не хватило. У него былъ такой несчастный видъ.

— Нѣтъ, Юпитеръ, это не дѣло. Будь къ нему снисходителенъ. . . Что же съ нимъ случилось и съ якихъ поръ?

— Да случилось съ тѣхъ поръ, якъ вы были у насъ.

— Не понимаю, о чемъ ты говоришь!

— Я говорю о жукѣ. Я увѣренъ, что масса Виль былъ укушенъ золотымъ жукомъ.

— Почему ты такъ думаешь?

— Потому что жуку есть чѣмъ кусатися. . . Я еще такого кусаки никогда не видѣлъ: онъ вцѣпляется во все, что ему попадетъ. Я видѣлъ, якъ онъ его поймалъ и потомъ кинулъ, а я взялъ кусочекъ бумажки и ею ухватилъ его и въ нее завернулъ его.

— И ты думаешь, что господинъ твой укушенъ золотымъ жукомъ?

— Я не думаю, а увѣренъ въ этомъ. Иначе почему бы онъ только и бредилъ, что золотомъ. Я много слыхалъ о жукахъ.

— Почему же ты знаешь, что онъ бредитъ золотомъ?

— Якъ почему знаю? Да онъ и во снѣ все говоритъ о немъ.

— Можетъ быти, ты и правъ, Юпитеръ. Якому счастливому случаю обязанъ я твоимъ приходомъ теперь?

— Якому случаю, масса?

— Ты пришелъ съ порученіемъ отъ мистера Леграна? Сказати мнѣ что?

— Нѣтъ, масса, я принесъ эту записку.

Юпитеръ подалъ мнѣ записку и я прочиталъ:

«Что это васъ такъ давно не видно, мой милый другъ? Неужели вы обидѣлися? Не можетъ быти. Вѣдь эти дни я былъ не совсѣмъ здоровъ, и старикъ Юпитеръ страшно надоѣдалъ мнѣ своею внимательностью. Повѣрите ли, онъ хотѣлъ меня побить за то, что я ушелъ отъ него и провелъ день на материкѣ. Мнѣ сдается, что только мой разстроенный видъ спасъ меня отъ побоевъ.

«Приходите вмѣстѣ съ Юпитеромъ, если вамъ можно. Приходите, приходите! мнѣ необходимо видити васъ сегодня же вечеромъ по очень важному дѣлу.
Вашъ Вилліамь Легранъ.»

Тонъ записки болѣзненно отозвался въ моемъ сердцѣ, — онъ такъ не походилъ на обыкновенный тонъ Леграна. Что онъ опять думаетъ? Якая новая фантазія засѣла ему въ голову? По якому это дуже важному дѣлу ему необходимо меня видѣти? Юпитеръ такъ странно отзывается о своемъ массѣ, что я начинаю боятися, не сходитъ ли мой другъ съ ума.

Не надумуючися ни минуты, я сейчасъ же пошелъ съ Юпитеромъ. На днѣ лодки, которая ожидала насъ около берега, лежали коса и три заступа (шуфли).

— Что это такое? — спросилъ я.

— Коса, масса, и заступы.

— Это я вижу, но зачѣмъ они?

— Эту косу и заступы масса Виль велѣлъ мнѣ купити въ городѣ и я заплатилъ за нихъ кучу грошей.

— Ради всего таинственнаго въ мірѣ скажи мнѣ, на что они твоему господину?

— Этого я не знаю, да и чертъ меня возьми, если самъ онъ знаетъ. Всему причиной золотой жукъ.

Когда я увидѣдъ, что я ничего не дознаюся у Юпитера, въ головѣ котораго засѣлъ жукъ, я сѣлъ въ лодку и поднялъ парусъ.

Довольно крѣпкимъ вѣтромъ насъ принесло въ маленькій проливъ къ сѣверу отъ форта Мультри, и, пройдя двѣ мили, мы добрались до хижины. Было три часа по полудни.

Легранъ ждалъ насъ съ нетерпѣніемъ. Онъ нервно прививался со мною, что еще больше утвердило меня въ моемъ подозрѣніи насчетъ его умственного разстройства. Онъ былъ мертвенно блѣденъ, а впавшіи глаза его неестественно сверкали. Справившись о здоровьѣ, я не зналъ съ чего начата. Потомъ я спросилъ его, вернули ли ему золотого жука.

— Да, вернули, — отвѣтилъ Легранъ и сильно почервонѣлъ — я взялъ его на слѣдующее же утро, и ни за что въ мірѣ не разстануся съ нимъ. . . Знаете, вѣдь Юпитеръ былъ совершенно правъ.

— Въ чемъ? — съ замираніемъ сердца спросилъ я.

— Въ предположеніи, что жукъ изъ настоящаго золота. Ему предназначено судьбой дати мнѣ состояніе. . . Что вы смотрите съ удивленіемъ? . . Если судьба угодно было вручити его мнѣ то мнѣ остается только знати, якъ воспользоватися моимъ счастьемъ. Юпитеръ, принеси жука.

— Жука, масса?! Да я не хочу и дотрагиватися до него. Возьмите его сами.

Легранъ торжественно всталъ и досталъ жука изъ стекляной коробочки, въ которой жукъ сидѣлъ. Это былъ дѣйствительно замѣчательный жукъ, въ то время еще совершенно неизвѣстный натуралистамъ и, конечно, весьма цѣнный съ научной точки зрѣнія. На спинѣ у него были два круглыхъ пятнышка и два продолговатыхъ. Крылья его были необыкновенно тверды и блестящи и очень походили на литое золото. Насѣкомое показалось мнѣ замѣчательнымъ и по своей тяжести. Принимая все это въ соображеніе, я находилъ весьма естественнымъ, что Юпитеръ считалъ его золотымъ, но ніякъ не могъ поняти, что Легранъ одного съ нимъ мнѣнія.

Я пригласилъ васъ, — сказалъ Легранъ: — чтобы посовѣтыватися насчетъ моей судьбы и жука. . .

— Милый Легранъ, — прервалъ я его: — вы право нездоровы. . . лягте лучше въ постель; я останусь у васъ пока вы не поправитесь. У васъ лихорадка.

— Попробуйте пульсъ, — сказалъ онъ.

Я попробовалъ и не нешелъ ніякихъ признаковъ лихорадки.

— Но вы можете быти больнымъ и безъ лихорадки. Позвольте мнѣ хоть разъ въ жизни быти вашимъ докторомъ. Ради Бога, лягте теперь же въ постель и потомъ. . .

— Вы ошибаетесь, — прервалъ Легранъ: — я настолько здоровъ, насколько могу быти при моемъ возбужденномъ состояніи. Если вы дѣйствительно желаете мнѣ добра, то лучше успокойте мое возбужденіе.

— Что же нужно сдѣлати?

— Очень немного. Мы съ Юпитеромъ отправляемся на холмы, на материкъ, и намъ нужна помощь человѣка, на которого мы могли бы вполнѣ положитися. Удастся ли мое предпріятіе или нѣтъ, возбужденіе мое во всякомъ случаѣ пройдетъ.

— Я готовъ охотно служити вамъ, — отвѣчалъ я: — но неужели этотъ проклятый жукъ имѣетъ якое нибудь отношеніе къ вашей зкспедиціи?

— Конечно!

— Въ такомъ случаѣ, Легранъ, я не могу участвовати въ вашемъ безсмысленномъ предпріятіи.

— Очень жаль, очень жаль, намъ придется все сдѣлати однимъ.

— Однимъ? Да вы съ ума сошли! Долго ли продлится ваше отсутствіе?

— Вѣроятно, всю ночь. Мы отправляемся сейчасъ и во всякомъ случаѣ будемъ дома къ восходу солнца.

— Дадите ли мнѣ честное слово, что, удовлетворивъ свой капризъ, вы возвратитесь домой и станете слушать меня и доктора?

— Да, обѣщаю, а теперь идемте, намъ нельзя теряти времени.

Съ тяжестью на душѣ пошелъ я за своимъ другомъ. Мы, то есть: Легранъ, Юпитеръ, собака и я, вышли въ четыре часа. Юпитеръ настоялъ на томъ, что одинъ понесетъ косу и заступы, скорѣе, якъ мнѣ казалось, изъ страха довѣрити якое нибудь орудіе своему господину, чѣмъ изъ действительной услужливости. У него былъ недовольный видъ, и въ продолженіи всего пути изъ устъ его вырывались слова: «проклятый жукъ!». Мнѣ пришлося нести два потайныхъ фонаря, а Легранъ несъ привязаннаго на длинной веревкѣ жука, которого онъ вертѣлъ вокругъ себя съ особенно таинственнымъ видомъ. Коли я увидѣлъ тѣ послѣдніи несомнѣнныи признаки помѣшательства моего друга, я не могъ удержатися отъ слезъ, но въ настоящую минуту я считалъ за лучшее исполнити его прихоть, чтобы потомъ съ большимъ успѣхомъ приняти энергичныи мѣры. Относительно цЄѣли нашего предпріятія всѣ мои разспросы остались безъ отвѣтовъ. Уговоривъ меня отправитися съ ними, онъ, повидимому, не желалъ вести разговора о пустякахъ и на все отвѣчалъ только: «увидимъ!»

Мы на челнокѣ переѣхали проливъ и, выйдя на высокій берегъ материка, направились къ сѣверо-западу по дикой и пустынной мѣстности, гдѣ не было замѣтно слѣдовъ человѣческихъ. Легранъ съ увѣренностью шелъ впередъ, иногда только останавливаясь, чтобы провѣрити знаки, оставленныи имъ прежде.

Такъ шли мы часа два, и солнце начало садитися, когда мы пришли на мѣсто въ высшей степени мрачное и унылое. Это было нѣчто вродѣ площадки неподалеку отъ вершины очень крутой горы, густо обросшей лѣсомъ и усыпанной громадными камнями, которыи непремѣнно свалились бы внизъ, если бы ихъ не поддерживали деревья. Глубокіи рвы прорѣзали въ разныхъ мѣстахъ гору и придавали суровый характеръ всей мѣстности.

Естественная платформа, на которую мы взбирались, оказалась до такой степени заросшей ежевикой, что мы не пробралися бы черезъ нее, не будь съ нами чосы. Юпитеръ по указкѣ своего хозяина, прочистилъ намъ дорогу до громадного тюльпаннаго дерева стоявшаго вмѣстѣ съ десяткомъ дубовъ на высокомъ холмѣ и превосходившаго всѣ деревья, которыи мнѣ случалось до сихъ поръ видѣти, красотой, объемомъ своихъ сучьевъ и величественнымъ видомъ. Когда мы дошли до дерева, Легранъ спросилъ Юпитера, можетъ ли онъ на него взлѣзть. Старикъ, повидимому, удивился такому вопросу и не сразу на него отвѣтилъ. Онъ подошелъ къ толстому пню и, со вниманіемъ осмотрѣвъ его, сказалъ:

— Да, масса; нѣтъ такого дерева, на которое Юпъ не могъ бы взлѣзть.

— Ну, такъ взлѣзай, да скорѣе, а то смеркается и мы ничего не увидимъ.

— Якъ же высоко лѣзть? — спросилъ Юпитеръ.

— Сначала взлѣзай на стволъ, а потомъ я тебе скажу. Постой, постой, возьми съ собой жука.

— Жука, масса, золотого жука? — вскричалъ негръ, отступая съ ужасомъ. — Да въ чемъ же мнѣ тащитъ съ собою этого жука? провались я сквозь землю, если я возьму его съ собой!

— Юпъ, ты, старикъ, боишься маленького жука! Ну возьми его за веревочку, а если ты этого не сдѣлаешь, я разобью тебѣ заступомъ голову.

— Ну, хорошо, хорошо, — отвѣчалъ Юпъ: — вамъ бы все только ссоритися со старикомъ! Вѣдь я пошутилъ.

Юпитеръ взялъ осторожно кончикъ веревки и, держа по возможности дальше отъ себя жука, сталъ взбиратися на дерево.

Въ молодости тюльпановае дерево, Liriodendron Tulepeferum, великолѣпнѣйшее изъ американскихъ деревьевъ, отличается очень гладкимъ стволомъ, часто до значительной вышины лишеннымъ якихъ либо сучьевъ, но съ годами кора его становится неровною, шероховатою, со множествомъ выпуклостей. Поэтому лѣзть на такое дерево вовсе не трудно. Обхвативъ толстый стволъ руками и ногами и цѣпляясь за выступы, Юпитеръ, чуть однако же не упавъ раза два, добрался до первого сучка и считалъ свое дѣло почти законченнымъ. Конечно, главная опасность миновала, хотя онъ находился на шестьдесятъ или семьдесятъ футовъ надъ землею.

— Куда же лѣзть теперь, масса Виль? -— спросилъ онъ.

— Полѣзай по самому большому суку, — отвѣчалъ Легранъ.

Негръ тотчасъ же исполнилъ его приказаніе и, очевидно, безъ малѣйшаго труда. Онъ взлѣзалъ все выше и выше, пока совсѣмъ не скрылся у насъ изъ виду. Глухо слышался его голосъ.

— Далеко еще лѣзть?

— А высоко ли ты? — спросилъ Легранъ.

— Такъ высоко, — отвѣтилъ негръ, — что вижу небо.

— Не въ небѣ дѣло, а слушай то, что я буду говорити тебѣ. Смотри внизъ, на стволъ, и сосчитай, много ли съ этой стороны сучковъ. Черезъ сколько сучковъ ты перешелъ?

— Разъ, два, три, четыре, пять. . . пять большихъ сучковъ съ этой стороны, масса.

— Ну, взлѣзь еще однимъ сучкомъ выше.

Черезъ нѣсколько минутъ негръ крикнулъ, что онъ взлѣзъ.

— Теперь, Юпъ, — въ сильномъ волненіи крикнулъ Легранъ: — подвигайся по этому сучку якъ можно дальше, если увидишь что нибудь странное, скажи мнѣ.

Съ этой минуты я уже не сомнѣвался въ разстройствѣ умственныхъ способностей моего друга.

— Я боюсь двигатися по сучку, онъ почти весь сгнилъ, — раздался съ верху голосъ Юпитера.

— Сгнилъ?! — вскричалъ Легранъ голосомъ, дрожащимъ отъ волненія.

— Сгнилъ, якъ тряпка, совсѣмъ сухой.

— Что тутъ дѣлати? — спросилъ Легранъ почти въ отчаяніи.

— Что дѣлати? Конечно идти домой, — отвѣтилъ я.

-— Юпитеръ, — крикнулъ Легранъ, не обращая вниманія на мои слова: — слышишь ты меня?

— Да, масса Виль, совсѣмъ хорошо.

— Попробуй дерево ножемъ и скажи мнѣ, точно ли оно совсѣмъ сгнило?

— Гнило, масса, порядочно гнило, — отвѣчалъ негръ, — но не настолько, чтобы никуда не годилось. Я попробую взлѣзать на сучекъ, но только одинъ.

—- Якъ одинъ? Что ты хочешь сказати?

— Я говорю о жукѣ. Онъ очень тяжелъ. Если я его брошу, то сучекъ сдержитъ меня.

— Проклятый жукъ! — вскричалъ Легранъ, видимо успокоенный. — Что ты говоришь тамъ? — Если ты бросишь жука, я тебѣ сверну шею. Слышишь!

— Слышу, масса; напрасно вы только такъ обращаетесь съ бѣднымъ негромъ.

—- Ну слушай же! Если ты подвинешься якъ можно дальше по суку и не уронишь жука, я подарю тебѣ серебряный долларъ, лишь только ты спустишься на землю.

— Двигаюсь, двигаюсь, масса Виль, — живо отвѣтилъ негръ, — вотъ я на самомъ концѣ.

— На самомъ концѣ? — кротко проговорилъ Легранъ: — такъ ты говоришь на самомъ конце сучка?

— Сейчасъ буду, масса! — Ахъ ты, Господи, спаси насъ, что это?

— Ну, что тамъ? — съ нетерпѣніемъ спросилъ Легранъ.

— Черепъ человѣческій. . .

— Черепъ? Отлично! Якъ онъ прикрѣпленъ къ дереву? Что его держитъ?

— Онъ держится крепко. . . надо посмотрѣти. . . Черепъ прибитъ большимъ гвоздемъ

— Хорошо! Теперь, Юпитеръ, дѣлай въ точности все, что я тебѣ скажу. Найди лѣвый глазъ.

— Лѣвый глазъ? Да у него нѣтъ лѣвого глаза.

— Зкій глупецъ! Умѣешь отличити лѣвую руку отъ правой?

— Умѣю, умѣю! Я колю дрова лѣвой рукой.

— Лѣвый глазъ съ той же стороны, якъ и лѣвая рука. . . Пропусти черезъ лѣвый глазъ черепа веревочку съ жукомъ, но не выпускай ея изъ рукъ.

— Сдѣлалъ; видите якъ жукъ спускается?

Жукъ спустился у нашихъ ногъ. Легранъ взялъ косу и обвелъ кругъ въ три или четыре ааршина въ діаметрѣ, потомъ велѣлъ Юпитеру бросить вервочку и слѣзти.

Легранъ тщательно вбилъ въ землю колышекъ на томъ самомъ мѣстѣ куда опустился жукъ. Онъ вынулъ изъ кармана тесьму, привязалъ къ стволу дерева, затянулъ на вбитый колышекъ и, отмѣривъ въ этомъ направленіи десять футовъ, вколотилъ новый колышекъ и обвелъ еще кругъ въ четыре фута въ діаметрѣ; потомъ роздалъ намъ заступы и велѣлъ копать.

Говоря по правдѣ, я никогда не любилъ подобного удовольствія и теперь охотно отказался бы отъ всего этого. Къ тому же наступила ночь и я чувствовалъ сильную усталость, но я не зналъ, якъ отказатись и не хотѣлъ отказомъ огорчити моего бѣдного друга. Если бы я могъ разсчитывати на помощь Юпитера, то, не колебаясь, попробовалъ бы дѣйствовати силой съ сумасшедшимъ, но я зналъ очень хорошо, что негръ ни за что не пойдетъ противъ желанія своего господина. Я не сомнѣвался, что Легранъ зараженъ предразсудкомъ, присущимъ югу, о зарытыхъ сокровищахъ, и что воображеніе вслѣдствіе утвержденія Юпитера, что это жукъ изъ настоящего золота, тронуло разсудокъ Леграна. Человѣкъ склонный къ умопомѣшательству, дѣйствительно, могъ свихнутися при обстоятельствахъ, такъ близко касающихся любимой темы. Кромѣ того, я вспомнилъ слова моего друга, что жукъ «предназначенъ судьбою дати ему состояніе». Вообще мнѣ было и досадно и тяжело, но я рѣшилъ подчинитися приказамъ Леграна.

Мы зажгли фонари и принялись за дѣло съ рвеніемь, достойнымъ лучшей задачи, и такъ якъ на насъ падалъ свѣтъ, то мнѣ невольно пришла въ голову мысль, якую красивую группу мы должны представляти, и якъ странно и подозрительно должно было показатися наше занятіе человѣку, заставшему бы насъ здѣсь случайно.

Копали мы часа два. Говорили очень мало и тревожились только постояннымъ лаемъ собаки, принимавшей самое живое участіе въ нашей работѣ. Она, наконецъ, стала лаятъ такъ громко, что у насъ явилось опасеніе, чтобы она не встревожила кого нибудь по сосѣдству. Этого по крайней мѣрѣ боялся Легранъ. Я же со своей стороны, былъ бы очень радъ отправился домой. Лай собаки унялъ въ концѣ концовъ Юпитеръ, котрый вылезъ изъ ямы и завязалъ морду собаки подтяжкой, а потомъ серьезно принялся за дѣло.

По прошествіи двухъ часовъ мы вырыли пятифутовую яму и, однако, не дорылись ни до якихъ признаковъ клада. Легранъ между тѣмъ, очевидно, сильно разочарованный, задумчиво потеръ себѣ лобъ и началъ работу снова. Мы вырыли уже яму въ четыре фута въ діаметрѣ и, расширивъ поверхность ея, углубили еще на два. Но ничего не оказалось. Золотоискатель, которого я отъ души жалѣлъ, выскочилъ изъ ямы, надѣлъ сюртукъ, приказалъ Юпитеру собирать инструменты, и мы двинулись въ путь, развязавъ морду собаки.

Не прошли мы двѣнадцати шаговъ, якъ Легранъ бросился на негра, схватилъ его за горло и хриплымъ голосомъ сказалъ:

— Злодѣй! Проклятый черный негодяй! . . Говори! Я тебѣ приказываю. . . Сейчасъ отвѣчай мнѣ безъ всякихъ увертокъ! Который у тебя лѣвый глазъ?

— Ахъ, пощадите, масса Виль! Развѣ не это мой лѣвый глазъ? — закричалъ перепуганный Юпитеръ, указывая на свой правый глазъ и закрывая его, точно со страху, что хозяинъ тотчасъ вырветъ его.

— Я такъ и думалъ. . . Я зналъ это! — вскричалъ Легранъ, выпуская негра и дѣлая различныи прыжки, къ немалому удивленію Юпитера, который глядѣлъ то на него то на меня.

— Идемъ, надо вернутися, — сказалъ несчастный: — дѣло еще не кончено. И онъ опять направился къ тюльпановому дереву.

— Юпитеръ, — сказалъ онъ у подножія дерева: — иди сюда и скажи мнѣ, якъ прибитъ черепъ лицомъ въ сторону или къ дереву?

— Лицомъ въ сторону, масса, такъ что вороны могли удобно выклевать глаза.

— Въ якой же глазъ ты пропустилъ жука?

Легранъ коснулся обоихъ глазъ Юпитера.

— Вотъ въ этотъ, масса. . . въ лѣвый глазъ, якъ вы мнѣ приказали, — и негръ снова указалъ на свой правый глазъ.

— Ну, надо начинать снова!

Тутъ другъ мой, въ помѣшательствѣ которого я не сомнѣвался болѣе, перенесъ колышекъ къ западу отъ его прежняго положенія. Развернувъ снова свою тесьму, онъ протянулъ ее между стволомъ и колышкомъ и по прямой линіи отмѣрилъ отъ колышка еще пятьдесятъ футовъ. Новое мѣсто оказалось за нѣсколько ярдовъ отъ того, которое мы копали.

Сдѣлавъ кругъ нѣсколько обширнѣе первого мы снова принялись рыть. Я былъ страшно утомленъ, но не понимая ничего, пересталъ чувствовати отвращеніе къ этой работѣ. Меня это не только не интересовало, но волновало. Можетъ быти, что во всѣхъ странныхъ дѣйствіяхъ Леграна было нѣчто обдуманное и пророческое, повліявшее на меня. Я рылъ старательно и по временамъ подмѣчалъ, что я напрягалъ зрѣніе, якъ бы ожидая увидити кладъ, мысль о которомъ свела съ ума моего несчастного пріятеля. Въ одинъ изъ моментовъ найбольшого напряженія, когда мы проработали уже часа полтора, громкій лай собаки снова помѣшалъ намъ. Въ первый разъ она, можетъ быти, лаяла отъ радости или отъ игривости, но теперь она начала лаяти рѣзко и сердито. Юпитеръ опять хотѣлъ завязати ей морду, но она не давалась, прыгнула въ яму и стали рыти. Черезъ нѣсколько минутъ она отрыла множество человѣческихъ костей, составлявшихъ два полныхъ скелета, смѣшанныхъ съ нѣсколькими металлическими пуговицами и клочьями сгнившей уже шерсти. Копнувъ раза два, мы отрыли лезвіе большого испанского ножа, а затѣмъ, послѣ дальнѣйшей работы, показались разсыпанными нѣсколько золотыхъ и серебряныхъ монетъ.

При видѣ денегъ Юпитеръ едва могъ удержати свой восторгъ, но лицо Леграна выражало полное разочарованіе. Тѣмъ не менѣе онъ просилъ насъ продолжати работу, и лишь только онъ проговорилъ это, якъ я пошатнулся и упалъ, зацѣпившись носкомъ за большое желѣзное кольцо, наполовину прикрытое выкопанной землей.

Тутъ мы принялись серьезнѣе за работу, и никогда не переживалъ я десяти минуть подобнаго волненія. Въ это время мы вырыли продолговатый сундукъ, который, судя по его замѣчательной прочности и потому, якъ онъ хорошо сохранился, вѣроятно, былъ подверженъ якому-нибудь процессу минерализаціи, — можетъ-быти, посредствомъ сулемы. Этотъ сундукъ былъ трехъ футовъ съ половиною длины, трехъ ширины и двухъ съ половиною высоты. Онъ былъ прочно окованъ желѣзными полосами, скрѣпленными кругомъ въ видѣ сѣти. Съ каждой стороны сундука, около крышки, было по три желѣзныхъ кольца, всего шесть, за который его могли нести шесть человѣкъ. Соединивъ всѣ наши силы, мы едва могли только сдинути его съ мѣста и тотчасъ же увидали невозможност унести такую тяжесть. Къ счастью крышка запиралась только двумя задвижками, который мы и открыли дрожа и задыхаясь отъ волненія. Въ ту же минуту нашимъ взорамъ представился блестящій несмѣтный кладъ. Свѣтъ отъ фонарей падалъ въ яму и освѣщалъ груду золота и драгоцѣнныхъ камней, блескомъ своимъ положительно ослѣпившихъ насъ.

Не стану описывати волновавшихъ меня чувствъ. Преобладало, конечно, чувство удивленія. Легранъ, казалось, обезсилѣлъ отъ возбужденія и почти не говорилъ. Лицо Юпитера было блѣдно, якъ только можетъ быти блѣдно лицо негра. Онъ не только былъ удивленъ, но былъ пораженъ. Онъ упалъ на колѣни въ яму и, зарывъ голый руки свои до самыхъ локтей въ золото, ворочалъ тамъ ими, точно наслаждаясь золотой ванной. Наконецъ, тяжело вздохнувъ, онъ вскрикнулъ, говоря самъ съ собою.

— И все это послалъ золотой жукъ. Хорошенькій золотой жукъ, маленькій бѣдный золотой жукъ, которого я такъ сильно ругалъ! Не стыдно ли тебѣ, негръ? Ну отвѣчай-ка мнѣ на это!

Надо было, однако, пробудити и хозяина и слугу и напомните имъ о необходимости перетащити все домой. Было уже поздно, и, чтобы перенести все къ утру, надо было торопитися. Не зная на что рѣшитися и потерявъ всякую сообразительность, мы провели не мало времени въ переговорахъ. Наконецъ мы облегчили сундукъ, выбравъ двѣ трети груза, и тогда только съ болынимъ трудомъ сдвинули его изъ ямы. Выбранный вещи мы положили въ кусты, и Юпитеръ оставилъ караульнымъ собаку, строго наказавъ ей не трогатися съ мѣста и даже ни подъ якимъ видомъ не подавати своего голоса. Послѣ этого мы поспѣшно пошли домой съ сундукомъ и добрались до хижины къ часу, хотя и благополучно, но страшно утомленныи. Тотчасъ идти въ обратный путь мы ніякъ не могли и потому отдохнули до двухъ часовъ и поужинали. Послѣ ужина, захвативъ съ собой три мѣшка, случайно оказавшихся въ хижинѣ, мы пошли опять на гору. Къ четыремъ часамъ мы дошли до мѣста, раздѣлили оставшееся сокровище между собою и, не засыпавъ ямы, пустились обратно къ дому, куда во второй разъ и принесли наши драгоцѣнныи ноши якъ разъ въ то время, якъ на востокѣ изъ за вершины деревьевъ показалися первый лучи солнца.

Сундукъ былъ полонъ до краевъ, и весь день и большую часть ночи провели мы въ разборе находившихся въ немъ сокровищъ. Порядка и системы тутъ и слѣда не было. Все лежало грудой.

Осторожно все разобравъ, мы оказались обладателями гораздо большихъ богатствъ, чѣмъ сначала предполагали. Монетою сосчитано было болѣе четырехъ сотъ тысячъ долларовъ — оценивая монеты приблизительно по курсу настоящаго времени. Серебра не оказалось вовсе. Все было золото старинное и различное: французскіи, испанскіи и нѣмецкіи монеты, нѣсколько англійскихъ гвиней и якіи то деньги совершенно намъ неизвѣстныи. Иныи большіи и тяжелыи монеты оказалися до того стертыми, что мы не могли прочести надписей. Американскихъ денегъ мы вовсе не нашли. Опредѣлите же стоимость драгоцѣнныхъ камней оказалось еще труднее. Въ сундуке были брилліанты — все не маленькіи, а нѣкоторыи замѣчательно большіи и хорошіи — всего на всего сто десять штукъ: восемнадцать необыкнавенного блеска рубиновъ, триста десять великихъ изумрудовъ, двадцать одинъ сапфиръ и одинъ опалъ. Всѣ эти камни были вынуты изъ оправы и брошены въ сундукъ. Оправы мы нашли тутъ же, между золотомъ сплющенными, якъ будто бы для того, чтобы сдѣлати ихъ неузнаваемыми. Кромѣ этого было много золотыхъ вещей, якъ, напримѣръ, двѣсти тяжелыхъ колецъ и серегъ, тяжелыхъ цѣпочекъ, сколько мнѣ помнится, штукъ тридцать, восемьдесятъ три большихъ и тяжелыхъ креста, пять дорогихъ золотыхъ кадильницъ, удивительно красивый золотой кубокъ, украшенный виноградными листьями и фигурами вакханокъ, двѣ рукоятки отъ сабель замѣчательной работы и множество другихъ предметовъ, которыхъ и не могу припомнити. Всѣ эти вещи вѣсили болѣе 350 фунтовъ; в этотъ вѣсь я не включилъ ста девяносто семи чудныхъ золотыхъ часовъ, изъ которыхъ трое стоили по пятисотъ долларовъ. Нѣкоторыи были очень стары и, якъ часы, ничего не стоили, такъ якъ механизмъ въ нихъ отъ ржавчины никуда не годился, но всѣ они были осыпаны брилліантами и въ богатыхъ футлярахъ. Въ эту ночь мы оцѣнили стоимость сундука въ полтора милліона долларовъ, а потомъ оказалось, что камни оцѣнены были слишкомъ низко.

По окончаніи нашего осмотра, когда крайнее возбужденіе нѣсколько успокоилось, Легранъ, видя, что я умираю отъ желанія разгадати эту удивительную загадку, началъ подробно объясняти мнѣ всѣ касающіися до нея обстоятельства.

— Помните, — сказалъ онъ: — тотъ вечеръ, когда я вамъ подалъ рисунокъ золотого жука? Вы помните тоже, что я задѣтъ былъ вашимъ замѣчаніемъ, будто рисунокъ мой походитъ на черепъ. Когда вы въ первый разъ сказали это, я думалъ, что вы шутите, но потомъ, припомнивъ пятна на спинѣ насѣкомаго, я мысленно согласился, что въ вашемъ замѣчаніи есть доля правды. Тѣмъ не менѣе насмѣшка надъ моими рисовальными способностями разсердила меня — такъ якъ я считаю себя хорошимъ художникомъ — и потому, когда вы подали мнѣ пергаментъ я хотелъ измяти и бросити его.

— То есть бумажку? — сказалъ я.

— Нѣтъ, не бумажку, сначала я самъ думалъ, что это бумажка, но когда сталъ рисовать, я увидѣлъ, что это очень тонкій пергаментъ и очень грязный, если вы помните. Въ эту самую минуту, якъ я хотѣлъ измяти его, взоръ мой упалъ на рисунокъ, который вы только что смотрѣли, и можете представити мое удивленіе, когда я дѣйствительно увидалъ черепъ въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ, по моему мнѣнію, я нарисовалъ жука. Въ первую минуту я былъ такъ удивленъ, что не могъ ничего сообразити. Я зналъ, что мой рисунокъ въ частности не походилъ на то, что было нарисовано, хотя въ общихъ очертаніяхъ могъ имѣть нѣчто общее. Я взялъ свѣчку и въ другомъ концѣ комнаты сталъ разсматривати пергаментъ. Повернувъ его, я увидалъ на другой стороне свой рисунокъ, совершенно такимъ, якимъ я его сдѣлалъ. Прежде всего я былъ удивленъ дѣйствительно замѣчательной аналогіей общихъ линій и странностью совершенно мнѣ неизвѣстного факта, что по другую сторону пергамента, якъ разъ подъ нарисованнымъ мною жукомъ, находится черепъ, похожій на него не только очертаніями, но и размѣромъ. Странность этого совпаденія на нѣкоторое время совершенно поразила меня. Такого рода совпаденія обыкновенно дѣйствуютъ такъ: умъ старается установить отношеніе — порядокъ, причины и слѣдствія — и отъ невозможности установити ихъ впадаетъ на нѣкоторое время въ паралитическое состояніе. Придя въ себя отъ изумленія, я почувствовалъ уверѣнность, удивившую меня даже болѣе, чѣмъ совпаденіе. Я ясно, положительно припомнилъ, что на пергаментѣ не было рисунка, когда я рисовалъ жука. Я въ этомъ былъ твердо убѣжденъ, потому что помнилъ, якъ я его вертѣлъ со всѣхъ сторонъ, отыскивая чистое мѣстечко. Будь тогда на немъ отпечатань черепъ, я непремѣнно замѣтилъ бы его. Тутъ, очевидно, существовала тайна, которую я не въ силахъ былъ разгадати, но съ этой минуты вдали гдѣ то, въ якомъ то тайномъ уголку у меня въ головѣ, блеснулъ слабый свѣтъ, мысль, подобная свѣтлячку, объ истинѣ, такимъ блестящимъ образомъ оправдавшейся вчера. Я всталъ, спряталъ пергаментъ и отложилъ всякія умозаключенія до того времени, пока не останусь одинъ Когда вы ушли и Юпитеръ крѣпко заснулъ, я сталъ систематически изслѣдовать этотъ вопросъ.

Прежде всего мнѣ надо было узнать, якимъ образомъ попалъ ко мнѣ пергаментъ. Мы нашли жука на берегу материрка, за якую нибудь милю въ сторорну отъ черты морского пролива. Когда я взялъ его, онъ меня ущипнулъ и я бросилъ его. Юпитеръ же со свойственной ему осторожностью, прежде чѣмъ взяти жука, полетѣвшаго къ нему, началъ искати листикъ и мы въ одно время замѣтили пергаментъ который я принялъ тогда за бумажку. Пергаментъ торчалъ изъ песка однимъ угломъ. Въ этомъ же мѣстѣ виднѣлись следы очень давно выброшенного судна. Кораблекрушеніе, повидимому, произошло давно потому что остова судна уже не оказалось.

—- Итакъ, Юпитеръ поднялъ пергаментъ, завернулъ въ него жука и подалъ мнѣ. Вскорѣ послѣ того мы вернулися домой, и по дорогѣ я встрѣтилъ поручика Г. Я показалъ ему насѣкомое, и онъ попросилъ меня дати ему жука съ собою въ фортъ. Получивъ согласіе, онъ засунулъ его въ карманъ жилета безъ пергамента, въ который онъ былъ завернутъ и который во время его осмотра я держалъ въ руке. Можетъ-быти, изъ боязни, чтобы я не взялъ жука обратно, онъ поскорѣе положилъ его въ карманъ. Вы знаете якой онъ страстный любитель всего, что касается естественной исторіи. Въ это же самое время я совершенно безсознательно сунулъ бумажку тоже въ карманъ.

— Вы помните, что когда я подошелъ къ столу, чтобы нарисовати насѣкомое, я не нашелъ бумажки тамъ, гдѣ она обыкновенно бывала. Въ ящикѣ тоже ея не оказалось. Въ надежде найти якое нибудь старое письмо, я порылся въ кар-манахъ и нашелъ этотъ пергаментъ. Я нарочно разсказываю вамъ, якимъ образомъ онъ попалъ ко мнѣ въ руки, такъ якъ всѣ эти обстоятельства сильно поразили меня.

— Вы, безъ сомнѣнія, считаете меня мечтателемъ, но я тогда же усмотрѣлъ нѣкоторую связь.

— Въ моихъ рукахъ явились, два звена логической цѣпи: — судно, разбившееся на берегу, и недалеко отъ него — не бумага, а пергаментъ съ изображеніемъ черепа. Вы, можетъ-быти, спросите, гдѣ же тутъ связь? Я вамъ скажу, что черепъ, якъ мертвая голова, есть известная эмблема пиратовъ. Во всѣхъ стычкахъ они поднимаютъ флагъ съ изображеніемъ мертвой головы.

— Я уже говорилъ вамъ, что это былъ пергаментъ, а не бумага. Пергаментъ вещь прочная, почти вѣчная. На пергаментѣ рѣдко пишутся вещи неважный, а тѣмъ болѣе для рисованія онъ даже менѣе пригоденъ, чѣмъ всякая бумага. Это соображеніе привело къ выводу, что черепъ долженъ что нибудь означати. Я замѣтилъ тоже и форму пергамента, хотя одинъ уголъ былъ немного оборванъ, но пергаментъ все таки имѣлъ продолговатую форму. Это былъ именно лоскутокъ, на которомъ пишется что нибудь важное, на память.

— Но вы говорите, что на пергаментѣ не было черепа, когда вы рисовали жука, — сказалъ я: — якимъ же образомъ вы могли установити отношеніе между сундукомъ и черепомъ, который, якъ вы сами говорите, былъ сдѣланъ, Богъ знаетъ якъ и кѣмъ, задолго до вашего рисунка?

— Тутъ-то и была вся тайна, хотя разгадка въ этомъ отношеніи далась мнѣ сравнительно безъ труда. Я шелъ твердымъ шагомъ и могъ прійти къ одному результату. Я разсуждалъ такъ: когда я рисовалъ жука, на пергаментѣ не было и слѣда черепа. Окончивъ рисунокъ, я передалъ его вамъ и не спускалъ съ васъ глазъ, пока вы его мнѣ не возвратили. Слѣдовательно нарисовали его не вы, а между тѣмъ никого другого тутъ не было. Нарисовалъ его, значитъ, кто нибудь раньше.

— Сообразивъ это, я сталъ тщательно припоминать и дѣйствительно припомнилъ всѣ обстоятельства, при которыхъ было сдѣлано открытіе. Погода въ это время была холодная — рѣдкое и счастливое обстоятельство! — а у меня пылалъ огонь. Разгоряченный ходьбою я сѣлъ около стола. Вы же придвинули стулъ къ самому огню. Якъ разъ въ ту минуту, якъ я подалъ вамъ пергаментъ и вы хотѣли взглянути на него, вбѣжалъ Вольтеръ, моя ньюфаундлендская собака, и бросилась къ вамъ на шею. Вы ласкали ее лѣвой рукой, а правую, въ которой былъ пергаментъ, держали на колѣняхъ около огня. Мнѣ даже казалось, что бумажка вспыхнетъ, и я хотѣлъ предостеречи васъ, но скоро вы передвинули руку и стали разсматривати рисунокъ. Сообразивъ все это, я не сомнѣвался болѣе, что рисунокъ явился отъ тепла. Вы, конечно, знаете, что существуетъ и изъ поконъ вѣка существовалъ такой способъ писати на бумагѣ или пергаментеѣ, при которомъ буквы выясняются только при нагрѣваніи. Сафра, распущенная въ царской водкѣ и разведенная въ четырехъ по вѣсу частяхъ воды, употребляется иногда для этой цѣли и даетъ зеленый цвѣтъ. Кобальтъ даетъ красный цвѣтъ. Всѣ эти краски исчезаютъ въ болѣе или менѣе короткій срокъ послѣ того, якъ пергаментъ остынетъ, и потомъ снова могутъ появитися отъ дѣйствія теплоты.

— Я очень тщательно изслѣдовалъ пергаментъ и нашелъ, что края рисунка были много яснѣе, чѣмъ его середина — слѣдовательно, дѣйствіе жара было неравномѣрно. Я тотчасъ же развелъ огонь и нагрѣлъ ровно каждую часть пергамента. Сначала жаръ вызвалъ болѣе ясное очертаніе черепа потомъ въ углу лоскутка діагонально противоположномъ тому, на которомъ было очертаніе черепа, выступилъ рисунокъ напоминающій козу. При болѣе точномъ изслѣдованіи я убѣдился, что это изображеніе козленка.

— Ха, ха! Конечно, я не имѣю права смѣятися надъ вами, — сказалъ я: — полтора милліона дѣло не шуточное, но вамъ все-таки не прицѣпить третьяго звена къ вашей цѣпи, вамъ не найти близкаго отношенія между пиратами и козой. Пираты козъ не разводятъ. Это дѣло фармеровъ.

— Но вѣдь я не сказалъ вамъ, что видѣлъ изображеніе козы.

— Ну такъ козла — не все ли это равно?

— Нѣтъ, не все равно, — сказалъ Легранъ. — Вы можетъ-быти слышали объ извѣстномъ капитанѣ Кидѣ? Кидъ (kid) значитъ козленокъ. . . Рисунокъ этотъ я тотчасъ же принялъ за іероглифическую подпись, тѣмъ болѣе что положеніе его на пергаментѣ подтверждало эту мысль. Черепъ въ углу, діагонально противоположномъ, казался мнѣ тоже почти что въ родѣ штемпеля или печати. Но меня сбивало съ толку отсутствіе всего другого — сущности документа, созданного моимъ воображеніемъ, — отсутствіе текста.

— Вы, конечно, надѣялись найти письмо между штемпелемъ и подписью?

— Да, нѣчто въ этомъ родѣ. Дѣло въ томъ, что меня преслѣдовало предчувствіе, что мнѣ предстоитъ найти что-то хорошее, но я не зналъ что именно Можетъ-быти, это было не предчувствіе, а только желаніе, но, знаете, глупыи слова Юпитера о томъ, что жукъ этотъ изъ литого золота, странно повліяли на меня. Кромѣ того, все стеченіе обстоятельствъ показалось мнѣ необыкновенно страннымъ. Замѣтьте первое обстоятельство, надо же было этому случитися именно въ единственный день въ году, настолько холодный, что пришлося затопити въ каминѣ, и затѣмъ безъ огня или безъ появле нія собаки именно въ ту минуту, якъ она появилась, я никогда не зналъ бы о существованіи на пергаментѣ черепа и, слѣдовательно, никогда не нашелъ бы кладъ.

— Продолжайте, я слушаю съ нетерпѣніемъ.

— Вы знаете сколько разсказываютъ о Кидѣ и сокровищахъ, зарытыхъ имъ и его товарищами на берегу Атлантического океана. Вѣдь было же якое нибудь основаніе этимъ слухамъ! Мнѣ казалось, что подобный слухи могли такъ долго и такъ упорно держатися только въ такомъ случаѣ, если зарытыи богатства не были отрыты. Если бы Кидъ, спрятавъ свои сокровища, потомъ отрылъ ихъ, слухъ о нихъ врядъ ли дошелъ бы до насъ. Замѣтьте, что обыкновенно разсказывается о томъ, что кладъ ищутъ, а не о томъ, что онъ найденъ. Если бы пиратъ нашелъ свои деньги, о кладѣ перестали бы говорити. Мнѣ казалось, что якой нибудь случай, ну, предположимъ, хотя бы потеря документа, съ указаніемъ гдѣ кладъ зарытъ, лишила его возможности отрыти его и что это обстоятельство было извѣстно близкимъ ему людямъ, которыйи иначе и не знали бы о существованіи клада и своими безплодными попытками безъ руководства и положительныхъ указаній, не породили бы поводовъ къ разнымъ толкамъ. Слышали вы, чтобы въ этихъ мѣстахъ кто нибудь находилъ кладъ?

— Никогда.

— А между тѣмъ извѣстно, якъ былъ богатъ Кидъ. Я былъ твердо увѣренъ, что богатство Кида лежало еще въ зємлѣ, и вы врядъ ли удивитесь, если я скажу вамъ, что я не только надѣялся, но былъ увѣренъ, что въ пергаментѣ, такъ странно найденномъ, было указаніе мѣста, гдѣ спрятано сокровище.

— Что же вы сдѣлали?

— Я снова началъ нагрѣвати пергаментъ, но ничего не вышло. Сообразивъ, что слой грязи, насѣвшій на него мѣшаетъ дѣйствію жара, я вымылъ пергаментъ горячей водой, потомъ взялъ жестяную кострюльку, поставилъ ее на жаровню и положилъ въ нее пергаментъ вверхъ рисункомъ. Черезъ нѣсколько минутъ кастрюлька совершенно нагрѣлась. Вынувъ пергаментъ, я увидѣлъ, къ невыразимой моей радости, что онъ испещренъ въ нѣсколькихъ мѣстахъ знаками, похожими на ряды цифръ. Я положилъ пергаменгь въ кастрюльку еще на минуту, и, когда его вынулъ, онъ былъ въ такомъ видѣ, въ якомъ вы его сейчасъ увидите.

Тутъ Легранъ снова нагрелъ пергаментъ и показалъ его мнѣ. Между черепомъ и козленкомъ показались грубыи красныи цифры.

— А я все таки, — сказалъ я, возвращая ему пергаментъ: ничего не понимаю. Ніякіи сокровища Голконды не заставили бы меня разгадати эту загадку.

— А между тѣмъ, — продолжалъ Легранъ: — разгадка не такъ трудна, якъ кажется съ первого взгляда. Эти знаки, который, якъ всякій легко могъ догадатися, составляли несомнѣнно шифръ. Судя по тому, что я зналъ о Кидѣ, я не считалъ его способнымъ изобрѣсти якой нибудь особенно замысловатый шифръ. Мнѣ сразу показалось, что это долженъ быти шифръ самый обыкновенный, казавшійся, однако, неразвитому моряку недоступнымъ безъ ключа.

Въ настоящемъ случаѣ, да и вообще разбирая такого рода рисунки, самое трудное добратися, на якомъ языкѣ написано письмо, такъ якъ рѣшеніе зависитъ отъ духа языка. Вообще надо пробовати разный языки, пока не доберешься до настоящаго. Съ настоящей же запиской это затрудненіе устранялось подписью, и такъ якъ подпись козленка (kid) могла быти только по англійски, то главная задача была для меня рѣшена. Не будь этого, я началъ бы пробовати по испански и по французски, якъ на языкахъ, на которыхъ пиратъ испанскихъ морей легко могъ написати тайну. Въ настоящемъ случаѣ я зналъ, что шифръ англійскій.

Заметьте, что между словами нѣтъ промежутковъ. Будь тутъ промежутки, задача была бы гораздо легче. Я прежде всего отыскалъ и разобралъ бы самый короткій слова и, если бы нашелъ якіи либо слова изъ одной буквы (якъ «а» — англійскій неопредѣленный членъ или «I» — я), то считалъ бы задачу разгаданной. Теперь же мнѣ надо было найти цифры, которыи встрѣчалися всего чаще и всего реже. Я сосчиталъ всѣ и составилъ слѣдующую таблицу:

— Въ англійскомъ языке всего чаще встречается буква е. Другіи буквы слѣдуютъ въ такомъ порядкѣ: а o i d h n r s t u y c f g l m w b k p q x z. Буква Е въ англійскомъ языкѣ до такой степени преобладаетъ что очень рѣдко можно встрѣтити фразу нѣсколько длинную, гдѣ бы эта буква не встрѣчалась чаще другихъ.

Такимъ образомъ, съ самого начала у насъ есть основаніе, болѣе опредѣленное, чѣмъ простое предположеніе. Польза, якую можно извлечи изъ такой таблицы, очевидна, но для настоящаго шифра мы будемъ пользоваться ею весьма мало. Такъ якъ тутъ преобладающіи знакъ 8, то мы его принимаемъ за «е». Чтобы провѣрити это, надо посмотрѣти, встрѣчается ли цифра «8» двойной, такъ якъ двойное «е» встрѣчается очень часто по-англійски, якъ напримѣръ, въ словахъ meet, fleet, speed, seen, been, agree и т. д. Въ настоящемъ документѣ мы встрѣчаемъ двойное «е» пять разъ, несмотря на краткость написанного.

Ясно, что цифра «8» значить «е». Теперь дальше. Такъ якъ членъ the есть самый употребительный, то нужно было узнати, не повторялись ли три знака подъ рядъ въ нѣсколькихъ мѣстахъ, такъ чтобы третьимъ стояла цифра «8». Если) мы найдемъ такого рода повтореніе, это будетъ вѣроятно, слово the. Провѣривъ, мы находимъ въ 7 мѣстахъ три знака ;48. Можно предположити, что «;» значить «t», «4» значить «h», а «8» значитъ «е»—и слѣдовательно значеніе послѣдней буквы оправдывается.

Шагъ впередъ теперь сдѣланъ большой. Мы опредѣлили только одно слово, но это слово даетъ намъ возможность отыскивати начало и конецъ въ другихъ словахъ. Напримѣръ, мы находимъ въ одномъ мѣстѣ ;48 неподалеку отъ конца шифра. Мы знаемъ, что слѣдующимъ за знакомъ ; начинается слово, и изъ шести буквъ, слѣдующихъ за the намъ извѣстно пять. Замѣнимъ же извѣстный шифръ буквами, оставивъ для неизвѣстного пустыи мѣста:

Тутъ мы тотчасъ же можемъ отодвинути th, якъ не принадлежащее къ слову, начинающемуся буквою t, такъ якъ попробовавъ замѣстити пустое мѣсто всѣми буквами азбуки поочередно, мы видимъ, что ніякое слово не можетъ быти составлено съ буквами th. Это заставляетъ насъ ограничится

Перебравъ опять всю азбуку, если это нужно, мы остановимся на словѣ tree (дерево) якъ на единственномъ подходящемъ. Такимъ образомъ мы пріобрѣтаемъ представленную знакомъ (, новую букву r и знаемъ два смежныхъ слова the tree—дерево.

Нѣсколько далѣе мы находимъ комбинацію ;48 и ставимъ ее окончаніемъ знаковъ, находящихся передъ нею. Выходитъ такое слово:

или же, замѣщая буквами извѣстныи уже намъ знаки:

Если неизвѣстныи знаки мы замѣстимъ точками, мы получимъ:

Само собою разумѣется, что слово съ пробѣломъ должно обозначати through (черезъ), и оно даетъ намъ три новыи буквы: o, u, и знаками ‡, ?, и 3.

Посмотримъ теперь тщательнѣе шифръ, и мы найдемъ неподалеку отъ начала такое разспредѣленіе:

что несомнѣнно должно быти окончаніемъ слова «degree» (градусъ), которое даетъ намъ новую букву «d», обозначенную ‡.

Черезъ четыре буквы далѣе слово degree мы находимъ такое мѣсто

Мы напишемъ намъ извѣстныи буквы, а вмѣсто неизвѣстной поставимъ точки. Это намъ даетъ

Мы тотчасъ же догадываемся, что это должно быти «thirteen» (тринадцать) и получаемъ такимъ образомъ двѣ новыи буквы і и n, замѣнимыи 6 и *.

Переводя по прежнему, мы получаемъ

что даетъ намъ убѣжденіе, что первый знакъ есть буква а, и первый два слова значатъ «а good» (хорошій). Теперь мы можемъ составити себѣ ключъ, насколько возможно, въ алфавитномъ порядкѣ, и будемъ руководитися имъ

Такимъ образомъ у насъ десять самыхъ важныхъ буквъ, и я нахожу безполезнымъ далѣе продолжати съ вами изслѣдованіе. Теперь я убѣдилъ васъ, что разгадывати шифры не трудно. Будьте увѣрены, что документъ, который мы разбираемъ, принадлежишь къ легкимъ шифрованнымъ документамъ Теперь мнѣ остается только перевести вамъ этотъ документъ, якъ будто мы постепенно разобрали всѣ знаки:

″А glass in the bihsop’s hotel in the devil’s sear fortyone degrees and thirteen minutes northeast and by north main branch seventh limb east side shoot from the left eye of the death’s head a bee line from the tree through the shot fifty feet out.″

(Хорошее стекло въ епископскомъ домѣ на чертовомъ стулѣ сорокъ одинъ градусъ и тридцать минутъ сѣверо-востокъ къ сѣверу главный стволъ и седьмой сукъ восточной стороны спустите изъ лѣваго глаза мертвой головы прямую линію черезъ пулю пятнадцать футовъ далѣе.)

— Загадка эта, — сказалъ я: — мнѣ такъ же не понятна теперь, якъ была непонятна и прежде. Якого же толку можно добитися изъ такихъ словъ, якъ чертовъ стулъ, мертвая голова и епископскій домъ?

— Я согласенъ, — возразилъ Легранъ: — что все это дѣло не носитъ на себѣ серьезного характера, въ особенности если въ него не вникнути. Прежде всего я нашелъ нужнымъ разбити все на фразы, якъ бы разбилъ самъ пишущій.

— То есть поставити знаки препинанія?

— Да, нѣчто въ этомъ родѣ.

— Я сообразилъ, что авторъ съ умысломъ не раздѣлилъ фразъ, чтобы затруднити разгадку. Человѣкъ не очень развитой, составляя такую вещь, всегда склоненъ хватити черезъ край и, составляя документъ ставитъ буквы сжатѣе именно въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ слѣдовало бы поставити знакъ. Посмотрите этотъ документъ, и вы увидите, что въ пяти мѣстахъ шифръ стоитъ сжатѣе. Основываясь на этомъ я раздѣлилъ такимъ образомъ:

«Хорошее стекло въ епископскомъ домѣ въ чертовомъ стулѣ — сорокъ одинъ градусъ и тридцать минутъ — сѣверо-востокъ къ сѣверу — главный стволъ и седьмой сукъ восточной стороны — спустите изъ лѣвого глаза мертвой головы — прямую линію черезъ пулю пятьдесятъ футовъ далее.»

— Несмотря на ваши объясненія, я ничего не понимаю.

— Я тоже въ теченіи нѣсколькихъ дней ничего не понималъ, — возразилъ Легранъ. — Въ эти дни я много разспрашивалъ въ окрестностяхъ острова Сюливана о зданіи, называвшемся епископскимъ домомъ. Не находя ничего, я уже хотѣлъ начати другого рода разысканія, якъ вдругъ мнѣ пришла мысль, что слово епископъ (bishop) можетъ быти смѣшано съ фамиліей Вееsор, съ незапамятныхъ временъ владѣвшей старымъ замкомъ мили за четыре отъ острова. Я отправился по плантащямъ и сталъ разспрашивати самыхъ старыхъ негровъ. Наконецъ одна старуха сообщила мнѣ, что знаетъ мѣсто, которое называется замкомъ Бисопа, и можетъ проводити меня туда, но что тамъ остался теперь только большой утесъ. Я предложилъ ей заплатити за труды, и послѣ нѣкоторого колебанія она согласйлася проводити меня на мѣсто. Мы нашли его безъ труда и, отпустивъ старуху, я приступилъ къ осмотру мѣстности. Замокъ состоялъ изъ нѣсколькихъ утесовъ и острыхъ скалъ. Одинъ изъ утесовъ былъ замѣчателенъ, якъ по своей величинѣ, такъ и по своей изолированности и формѣ, почти искуственной. Я взобрался на вершину и тамъ положительно сталъ въ тупикъ и не зналъ, что мнѣ дѣлати.

Въ это время глаза мои упали на узкій выступъ съ восточной стороны утеса, на якой-нибудь ярдъ пониже того мѣста, гдѣ я стоялъ. Въ этомъ уступѣ было не болѣе восемнадцати дюймовъ длины и одного фута ширины. Ниша въ скалѣ якъ разъ надъ этимъ мѣстомъ дѣлала его похожимъ на стулъ съ выпуклой спинкой, якіи употреблялися нашими предками. Я не сомнѣвался, что то и былъ «чертовъ стулъ», о которомъ говорилось въ документѣ, и считалъ загадку разгаданной.

«Хорошее стекло» должно было означати подзорную трубу, потому что наши матросы зовутъ ее просто «стекломъ». Я тотчасъ же понялъ, что надо сѣсть на «стулъ» и направити трубу по обозначенному градусу. Я не сомнѣвался болѣе, что слова: «сорокъ одинъ градусъ и тридцать минутъ» и «сѣверо востокъ къ сѣверу» были написаны для того, чтобы служити руководствомъ въ направленіи подзорной трубы. Страшно взволнованный этими открытіями, я отправился домой, досталъ свою подзорную трубу и вернулся обратно.

Я пробрался на мѣсто, похожее на стулъ, и увидѣлъ, что на немъ можно было сидѣти только въ одномъ положеніи. Этотъ фактъ подтвердилъ мое продположеніе. Я взялся за подзорную трубу. Конечно слова «сорокъ одинъ градусъ и тридцать минутъ» могли относитися только къ высоте надъ горизонтомъ. Направленіе сѣверо-востокъ къ сѣверу я тотчасъ же опредѣлилъ по карманному компасу и, установивъ подзорную трубу п возможности подъ угломъ сорока одного градуса восхожденія, я сталъ потихоньку подниматися выше и ниже, пока мое вниманіе не было остановлено круглымъ отверстіемъ въ зелени большого дерева, господствовавшаго надъ окружающей мѣстностью. Въ серединѣ этого отверстія я увидѣлъ бѣлую точку, но сначала не могъ поняти, что это такое. Направивъ хорошенько подзорную трубу я сталъ смотрѣти внимательнѣе и разглядѣлъ, что это черепъ.

Это открытіе страшно обрадовало меня, и я считали загадку уже отгаданною, такъ якъ фраза: «главный стволъ и седьмой сукъ» могли относитися только къ положенію черепа на деревѣ, а слова: «спустите изъ лѣваго глаза мертвой головы» допускало только одно объяснение касающееся мѣста, гдѣ зарыто сокровище. Я понялъ, что надо спустити пулю изъ лѣваго глаза черепа и что прямая линія должна была проходити черезъ пулю (или черезъ то мѣсто гдѣ она опустится), и затѣмъ, отсчитавъ пятьдесятъ футовъ, я найду мѣсто, скрывающее кладъ.

— Все это, — сказалъ я: — оригинально и чрезвычайно остроумно, хотя просто и объяснимо. Ну, а что вы сдѣлали, сойдя съ замка Биссопа?

— Тщательно замѣтивъ дерево, его форму и положеніе, я отправился домой. Лишь только я слѣзъ съ чертова стула, круглое отверстіе исчезло и ни откуда его не было видно. Въ этомъ дѣлѣ меня всего болѣе поражалъ тотъ фактъ (повторяя эти опыты, я убѣдился, что это фактъ), что просвѣть виденъ былъ только съ чертова стула. Во время этого путешествія въ замокъ Бисопа меня сопровождалъ Юпитеръ, который, несомнѣнно, замѣтивъ мою задумчивость въ послѣднее время, не рѣшался оставляти меня одного, но на слѣдующій день я всталъ очень рано, и мнѣ удалось ускользнути отъ него и направитися на поиски дерева. Я нашелъ его съ большими трудомъ. Когда я вернулся домой вечеромъ, Юпитеръ собрался побити меня. Все же остальное, кажется, вамъ извѣстно такъ же хорошо, якъ и мнѣ самому.

— Въ первый разъ. — сказалъ я: — вы не нашли настоящаго мѣста вслѣдствіе ошибки Юпитера, который, по безтолковости принялъ правый глазъ за лѣвый.

— Совершенно такъ. Эта ошибка составляла разницу въ два съ половиною дюйма относительно точки паденія пули, то-есть положенія линіи около ея мѣста. Если бы кладъ былъ зарытъ въ мѣстѣ, обозначенномъ пулей, ошибка эта ничего бы не значила. Но пуля и стволъ тюльпанного дерева предназначались только якъ двѣ точки для проведенія прямой линіи. Естественно что ошибка, весьма ничтожная въ началѣ, увеличивалась по мѣрѣ удаленія, и, когда мы прошли пространство въ пятъдесятъ футовъ, то мы оказались въ совсѣмъ другомъ мѣстѣ. И не будь я такъ твердо увѣренъ, что кладъ зарытъ гдѣ нибудь по близости, нашъ трудъ оказался бы напраснымъ.

— Но къ чему же эта торжественность, это покачиваніе жука? Якъ все это странно! Я считалъ васъ положительно сумасшедшимъ. Наконецъ, зачѣмъ вы хотѣли спустити изъ черепа вмѣсто пули непремѣнно жука?

— Сознаюсь, я былъ раздосадованъ вашими намеками на мое сумасшествіе и хотѣлъ наказати васъ мистификаціей и таинственными пріемами. Для того то я привязалъ жука и спустилъ его съ дерева. Ваше же замѣчаніе о его необыкновенной тяжести породило во мнѣ эту мысль.

— Понимаю. . . Теперь смущаетъ меня только одно: что же вы скажете о костяхъ, найденныхъ въ ямѣ?

— На этотъ вопросъ я могу отвѣтити не лучше васъ. . . Объяснити это можно развѣ только однимъ, хотя страшно предполагати такую жестокость. Ясно, что Киду — если точно Кидъ зарылъ эти сокровища, въ чемъ я нисколько не сомнѣваюсь — ясно, что ему помогали зарывати другіи. Когда сокровища были зарыты, ему, вѣроятно, захотѣлось избавитися отъ участниковъ его сокровенной тайны. Двухъ здоровыхъ ударовъ заступомъ, можетъ быти, было достаточно, чтобы уложить людей работавшихъ въ ямѣ, а можетъ быти и болѣе — почемъ знати?