На дворѣ начинало уже сѣрѣти. Съ востока небо стало червоне и чѣмъ разъ больше и больше росширялось, якъ бы огонь обнялъ весь востокъ. Наразъ солнце пустило свои ясны лучи. Воздухъ былъ тихій и свѣжій, ажъ мило. Все радовалося весною. Цвѣты, трава и деревина выдавали свои пахнючи запахи. Пташина цвѣркала весело та перелѣтала съ одного дерева на друге, а соловей то спѣвалъ такъ звучно и громко, що можно было чути далеко по всему селу.

Коло Филиппового обійстья былъ большой садъ съ разными овочевыми деревами. Найбольше въ томъ саду было черешенъ. На серединѣ стояла стара уже груша. И на сей то грушѣ того ранка зозуля стала куковати и безъ отдыху разъ-по-разъ: «куку» и «куку». При концѣ сада тоже на деревѣ отзывался вудводъ и якъ бы дрочился съ зозулей и насмѣхался надъ ней, бо на каждый еи голосъ онъ отвѣчалъ: «вудъ вудъ».

Паранька, жена Филиппа, пробудилася и слухала хвильку. Мухи не давали ей спокою. Посмотрѣла на Филиппа и подумала: «А то спитъ якъ дерево». Толкнула его локтемъ въ бокъ:

— Вставай, сплюху!.. Ты бы николи самъ не всталъ, ледащо. Где у тебе столько того спанья наберется?.. Послухай, вонъ люди уже возами тарабонятъ и не спятъ такъ, якъ ты спишь. Добрый съ тебе господарь, нема що казати!

— Чого ты, бабо, такъ на мене напосѣлася? Ужъ отъ самого рана зачинаешь тарабанити, только що очи протерла. Еще ничого не бачишь, а кричишь, якъ той вудводъ... Ты-жъ сама не лучша. Якъ бы ты была добра господиня, ты бы уже все обробила и не спала дотеперь, а то чуешь, корова реве, гуси и куры кричатъ, свиньи ажъ на стѣну дерутся, бо ѣсти хотятъ, а господиня спитъ. Но якъ що, але ѣдженье уже повинно быти готове, щобы я подъѣлъ и заразъ на поле, бо съ раня лучше робити, не такъ мухи на коней насѣдаютъ.

— То ты менѣ такъ можешь спѣвати, га? То я тобѣ еще мало роблю? А кто за мене все обробитъ, може ты? Видите, добры люди, то онъ самъ ани котови хвоста не завяже, а кого-то другого до роботы то нагонитъ. Що ты думаешь, що я твоя кухарка, або що, коротка година на тебе!..

— Паранька, ты не сердися, бо не маешь чого.

— Не маю чого, га, абысь спухъ ты... — крикнула Паранька и побѣгла просто до хаты, бо спали въ стодолѣ на соломѣ.

Филиппъ съ набуренными на головѣ волосами ходилъ но обійстью, кормилъ кони, корову и овцы. Зайшолъ до хаты, закурилъ файку, посмотрѣлъ на жену и засмѣялся.

— Що ты еще злостна?

— Ты лучше до мене ничого не говори, бо я зла.

— Певно зла, якъ цыганска сокира.

— Ты снова зачинаешь... Хлопе, подивися до зеркала, якій ты красный: на головѣ то певно маешь съ полвоза соломы. Иди обмыйся та росчешися, бо не могу дивитися на тебе... А чи збудилъ ты Марусю?

— Но нѣтъ, забылъ-емъ.

— Ты все забудешь... Заразъ снѣданье буде готове, иди ты по дитину, нехай зберается, бо уже часъ корову вывести на пасовиско, нехай не реве. А овцы бодай самъ выжени, бо видишь, що всѣ уже повыганяли, а пастухъ певно чекае на наши.

Филиппъ за той часъ обмылъ лице, росчесалъ свои долги волосы и выйшолъ. «Чогось моя баба сегодня съ раня такъ ростарахкотѣлася, не знаю чого», думалъ онъ. Изъ хаты пойшолъ до саду, поострилъ косу, накосилъ травы и занесъ конямъ и коровѣ, а оттакъ зайшолъ до стодолы.

— Мариню, вставай, моя дорогая, бо мама буде кричати на тебе, що долго спишь.

Дѣвушка перевернулася на другій бокъ, замуркотѣла и снова заспала.

Филиппъ посмаровалъ воза, вкинулъ троха сѣна и плужка на возъ.

— Гей ты, — крикнула жена изъ хаты: — чи ты збудилъ того лѣнтюха, бо якъ я сама пойду до ней, то она заразъ сорвется съ той соломы.

Филиппъ тяжко вздохнулъ.

— Мариню, чуешь, вставай, бо мама уже иде.

Бѣдна дѣвчина испугалася тѣхъ словъ, сорвалася и не знала куда идти, а съ того гопнула головою до банта и зачала плакати.

— Чого-жъ ты, Марусю, тамъ плачешь?.. Сходи помалу сюда вотъ на драбину, только помалу, щобысь не впала.

Маруся трималася одной рукой за голову, а другой за драбину.

— Тату, помацайте мою голову, якого я гуза собѣ набила.

— Чого-жъ ты така неосторожна? Ахъ, моя бѣдна дѣвчино, видишь, що ты собѣ наробила. Теперь дѣти будутъ смѣятися съ тебе...

Филиппъ притиснули дочку до грудей и горячо поцѣловалъ въ болящу голову.

— Оно загоится, но бѣжай до хаты, обмыйся, зберися, бо корову поженешь пасти.

Мама въ хатѣ еще начала кричати на ню:

— Скоро, скоро, ты лядащо, бери ѣсти и вонъ!

— Мамо, я собѣ голову розбила — мене болитъ.

— Видишь, то за то, що мене не слухаешь... Где-жъ то, покажи менѣ.

И Паранькѣ стало жаль своей дочки, бо только мала ту одну.

— Видишь, Марусю, другій разъ стережися, бо що-жъ бы я робила безъ тебе. Я только тебе одну маю, а якъ бы що тобѣ сталося, то я бы заразъ померла за тобою.

Она погладила дочку по головѣ и додала еще:

— Ничого, Марусю, завтра я дамъ грейцара Миколѣ, то онъ буде пасти корову, а ты пойдешь со мною на базаръ.

Маруся немного повеселѣла. Она была рада тѣмъ, що мама ей предложила.

— Теперь, доню, обмыйся, змовь молитву скоренько, бо часъ не стоитъ, поснѣдай и выжени корову, а на полудне приженешь до-дому, то я напою и подою. Памятай собѣ, що тобѣ говорю, и смотри, щобы корова не стояла въ холодѣ, а щобы паслася, то больше молока дастъ.

Маруся болю уже не чула, а скоренько робила, що мама приказала. На то и Филиппъ зайшолъ снова до хаты.

— Ну, Паранька, я прійшолъ уже на снѣданье, чи маешь готове?

— Стули писокъ и не говори! Сѣдай коло стола и зачекай хвильку, то заразъ будешь кушати.

— А якъ твоя голова, Марусю? — обернулся Филиппъ до доньки.

— Та голова не болитъ, только гузъ великій я собѣ набила, але то ничого. Мама менѣ говорила, що мы поѣдемъ на базаръ завтра.

— А то якій тамъ базаръ?

— Слухай, Филиппе, я тобѣ забыла сказати, завтра Польской Ягодной — першій отпустъ той весны.

— Ну та що, най собѣ буде, а намъ нема часу идти по базарахъ. Сегодня я пойду гречку сѣяти, бо уже всѣ люди засѣяли, только наша осталася, а завтра пойдемъ картошку подгортати: ты коня будешь водити и треба буде землю пострясати, бо мѣстцями привалитъ.

Паранька слухала и думала свое. Ей конечно хотѣлося идти на базаръ.

— Ты дурный, тую роботу и самъ можешь зробити. Сегодня ты самъ поѣдешь на поле, а я маю цибулю обполоти на огородѣ, бо бурьянъ гетъ заглушилъ, а пополудни пойду рвати черешни — нарву хоть съ двѣ коновки, то на базару спродамъ. Треба менѣ буде купити пару чепцовъ, а то нема на голову що вложити. Якъ прійде недѣля, иди до церкви якъ на посмѣховиско. Що-жъ то мы уже остатня, або що?

Съ бабою, якъ повѣдаютъ, ани чортъ не могъ выйти на конецъ. Якъ що ей забагнеся, то муситъ то мати.

— Филиппе, ты не злостися, я злого не хочу собѣ, ани тобѣ. Видишь, воробли ягоды объѣдаютъ, и яка корысть намъ съ того? Лучше пару центовъ за нихъ взяти, а они намъ придадутся,

— Иди, иди, дай менѣ спокой, бо якъ бы ты не пошла, то бы менѣ выпоминала весь годъ, що я тебе затрималъ и не позволилъ идти на базаръ. Только слухай, Марусю не бери съ собою, бо ты будешь занята ягодами, а дѣвчина може где между людьми заблудитися. Тогда абысь до-дому не повертала!

Паранькѣ уже на сердцѣ легче стало.

— Якій ты чудный, Филиппе, наказуешь менѣ, якъ бы малой дитинѣ. Я снова пріобѣцяла Марусѣ, що возьму ю на базаръ, а ты отмовляешь. Она бы плакала весь день... Лучше нехай йде, я буду еи пильнувати и не пущу отъ себе.

Филиппъ уже больше ничого не обзывался, только якъ ишолъ изъ хаты, то сказалъ:

— Роби собѣ, що хочешь, только смотри, щобы все было въ порядку. Помни, що говорю.

Запрягъ кони и пошолъ до своей роботы. Паранька выпровадила Марусю съ коровами, а сама скоро все помыла, попрятала и пошла на огородъ. Ей въ головѣ все снувалося, якъ то буде на базару завтра, и ажъ забылася, що такъ скоро часъ перейшолъ. Подивилася на солнце и воскликнула: «Ахъ, Боже, то уже полудне!» Посбирала хопту до запаски, занесла свиньямъ, приготовила коровѣ ѣсти, курамъ всыпала зерна, бо всѣ стояли подъ порогомъ, взяла малый кошикъ и полѣзла по драбинѣ на черешню. Не могла урвати много ягодъ, бо скоро Маруся привела корову и стала кликати маму. Паранька скоро слѣзла на долину, дала Марусѣ ягодъ, а сама напоила корову, подоила, и снова на черешню.

— Ты, дитино, троха отпочни и снова выженешь корову, — говорила Паранька уже съ черешни, а сама смыкала ягоды, которы найбольше пристали, щобы можно завтра скоро продати.

Вечеромъ Филиппъ вернулся съ поля чогось смутный.

— Що ты такой набомченый? Шкода тобѣ, що я была дома? Певно собѣ думаешь, що я спала. Смотри, тутъ видишь, сколько ягодъ я нарвала. Ты бы ани за тыждень того не нарвалъ.

— Тамъ гдесь менѣ твои ягоды... Мене мало-що кони не забили, то еще якесь счастье, що я жію.

— А то по якому?

— Та чи я знаю... Запрягъ-емъ кони до плуга, якъ звычайно, а лѣцы заложилъ ажъ на плечи и сталъ-емъ орати, якъ тутъ щось выскочило изъ жита — не знаю, чи котъ, чи заяцъ — кони скочили въ бокъ, испуганны стали утѣкати, я повалился... Добре, що лѣцы урвалися и я остался, а такъ были бы мене порвали на кавалки...

— Видишь ты мене остерегаешь, щобы я была осторожна, а ты самъ себе не стережешь. И що-жъ бы я робила безъ тебе... Сколько разъ я тобѣ говорила, не давай конямъ столько овса, но ты сыпалъ и сыпалъ, а теперь не можъ ихъ въ рукахъ втримати... Ну, и якъ ты ихъ злапалъ?

— Я не злапалъ, а только кричалъ. Другій хлопъ почулъ мой крикъ и перебѣгъ напередъ, сталъ кричати, и кони встановилися.

— Хвала Богу, що ты здоровый, иди до хаты, и я уже сама выпрягу и дамъ имъ ѣсти, а ты отпочни.

Филиппъ усѣлъ подъ хатою на приспѣ, рукою подперъ щеку и думалъ. За хвилю пошкробался за голову и снова всталъ:

«Що за чортъ со мною сегодня! Весь день менѣ чогось голова якъ дурна, самъ не знаю, що то може быти. Еще николи того менѣ не было: ани сидѣти, ани ходити».

— Филиппе, ты слабый, скажи менѣ, бо ты такъ страшно на твари выглядаешь.

— Ничого мене не болитъ, но чогось боюся, шкѣра на менѣ трясется... Кобы хотя що злого не сталося.

— Та яке зло може статися? Мы-жъ всѣ здоровы, худоба тоже здорова, такъ чого же боятися? Успокойся, иди до стодолы, положися, отпочни, то тобѣ все перейде. Ты злякался на полю, больше ничого.

Филиппъ призналъ правду своей женѣ, що може онъ застрашеный отъ того, що кони испугалися. Пошолъ на отпочинокъ, но трудно было заспати. Крутился съ бока на бокъ, але задармо: сонъ отлетѣлъ, а думка одна минала, то снова нова находила.

Надъ ранкомъ соловей сталъ мило щебетати. Филиппъ прислуховался тому пташиному голосу и помалу придремалъ, но долго не спалъ, бо жена Паранька стала кликати, щобы уже вставалъ.

Она сегодня встала раненько, щобы скорше обробитися, бо на базаръ потребно выйти съ рана. Филиппъ заразъ всталъ, и такій самый смутный, якъ былъ вчера, а на твари еще горше выглядалъ.

— Филиппе, ты хорый, признайся менѣ, що тобѣ бракуе?

— Яка ты дивна, баба, що-жъ бы я малъ крыти передъ тобою? Я здоровъ цѣлковито, а якъ пойду въ поле, то помалу голова вышумитъ, и буде добре.

— Може ты до обѣда скончишь картошку подгортати, то по обѣдѣ отпочнешь и выйдешь по насъ до Подкаменя.

— Буду бачити, може и такъ зроблю, бо и такъ маю тамъ интересъ... Только, Паранька, уважай тамъ, бо я щось предчуваю злого, и то менѣ не дае спокою.

— Добре, добре, намъ ничого злого не станется. Горѣлки пити не буду, щобымъ о всемъ забыла, будь спокоенъ за то.

На томъ стали собиратися. Паранька выпровадила мужа въ поле, выгнала овцы и коровы на пасовиско, собрала Марусю и сама собралася гарно, бо тамъ чужи люди, то щобы кто не насмѣхался, взяла черешни въ одну и другу руку, а Маруся другій тлумачокъ съ поживою и рушили въ дорогу.

До Подкаменя было якихъ полторы мили. Паранькѣ было троха тяжко, потъ выступилъ на чело, бо горячо было. Солнце пригрѣвало, а легкій вѣтеръ повѣвалъ прямо до очей и якъ бы голосомъ свисталъ Паранькѣ до уха: не иди, вернися, бо пропадешь разомъ съ донькою. Но Паранька того не розумѣла. Она ступала крокъ за крокомъ впередъ.

— Марусю, тутъ подъ тою фигурою трошка отпочнемъ, — сказала мама.

Маруся побѣгла впередъ заняти мѣсто. Посѣдали на мягку траву, и Паранька пообтерала потъ. Отъ солнца лице еи покраснѣло.

— Мамо, чого вы такъ почервонѣли?

— Доню, горячо менѣ и тяжко нести тіи ягоды.

— То возьмемъ на дручокъ, будемъ нести обѣ.

— Моя ты дорогая Марусю, ты-жъ еще за слабенька до того. Я уже сама донесу, то уже недалеко.

И рушили снова въ дорогу.

Стародавный кляшторъ капуциновъ въ Подкаменѣ стоитъ уже отъ незапамятныхъ лѣтъ. Старши люди говорятъ, що кляшторъ будовано разомъ съ Почаевскимъ монастыремъ, и що одинъ майстеръ ихъ будовалъ. Отже кляшторъ стоитъ высоко на скалѣ, и отъ той скалы мѣстечко мае назву Подкамень. Пониже костела на якихъ двѣ тысячи стопъ стоитъ маленька русска церковця. Стары люди говорятъ, що тая церковця есть чудесне мѣстце, бо тамъ когда-то явилась Пречиста Дѣва Марія. Польскимъ ксендзамъ не было мило, що образъ явился въ малой русской капличкѣ, а не въ большомъ польскомъ кляшторѣ. Що же было имъ робити? Одной ночи они украли образъ и перенесли до кляштора, але нарано той чудовный образъ былъ назадъ на своемъ мѣстцѣ въ церкви. Поляки думали, що може кто перекралъ образъ и занесъ назадъ, но то не было можливо, бо варта была въ кляшторѣ всю ночь. Польски ксендзы зобачили, що то не жартъ, а цудъ, и давай робити просьбы до епископовъ якъ своихъ, такъ и русскихъ, щобы можно перенести образъ до костела. Епископы позволили и сами прибыли, такъ що ту церемонію отправляли съ великимъ богослуженіемъ и цѣлой процессіей переносили чудесный образъ до кляштора, где онъ остался и до сегодня. И по той то церемоніи отбывается тамъ отпустъ чотыри разы въ годъ.

По одной сторонѣ той площади, где стоитъ кляшторъ, суть сады и огороды, а по другой снова — больша пропасть и каминь. Съ той скалы можно бачити кругомъ ровнину отъ Львова ажъ до двохъ горъ, що маютъ назву апостоловъ Петра и Павла.

Помежду кляшторомъ и церквою тягнется узенька и камениста уличка, где люди проходятъ до горы то снова на долину и смотрятъ по обѣимъ сторонамъ на разны вытребенки. Коло самого кляштора монашки продаютъ крестики и книжочки до моленія, а поза нихъ дѣды сидятъ и просятъ отъ людей милостыни. Одни спѣваютъ, други граютъ, жиды снова кричатъ: «Де мене, люди, до мене!» «Сода вода!» «Пара на парѣ, ану кто выграе!»

Паранька съ Марусею прійшли ще зараня, людей еще не было много. Онѣ собѣ выбрали добре мѣсто въ холодѣ подъ деревомъ. Паранька троха отпочала, потомъ немного высыпала черешенъ на хустку, котору розстелила, и начала торговлю. Кварту ягодъ продавали по два грейцары, такъ и Паранька по той цѣнѣ зачала продавати.

Маруся такой комедіи еще не бачила, и ей было дивно, що такъ люди кричатъ якъ дурны. Она спросила у мамы:

— Мамо, чого тіи люди таки крикливы?

— Бо они продаютъ що кто мае, то и кричатъ.

— То почому вы не кричите, а то бы люди скорше купили и наши ягоды и мы бы мали больше часу походити?

— Тобѣ уже наскучилося, Марусю, но то уже не долго — еще якой съ полгодины, то буде уже по всему.

Недалеко нихъ сидѣли рядомъ дѣды. Одинъ старый бородатый и слѣпой дѣдуга прекрасно выгравалъ на своей лирѣ. Коло него сидѣла не такъ еще стара бабушка и спѣвала дуже жалостны пѣсни. Бабы кругомъ ихъ обступили та слухали, а гдекоторы то и плакали, бо бабушка выспѣвувала «рекрута», а неодна собѣ думала, що и еи сынъ такъ бѣдуе. Паранькѣ самой жаль стало и, набравши черешенъ до малой хусточки, сказала:

— Марусю, возьми тіи ягоды и занеси тому слѣпому дѣдови, що вонъ такъ красно выгравае, только прошу тебе заразъ вернися назадъ.

Маруся съ радостью взяла ягоды и принесла дѣдови. Дѣдуга поднялъ голову до горы и перекрестилъ дѣвчину рукой: «Спаси Богъ, велика рости, доню!» Дѣдъ сталъ ягоды ѣсти, а люди помалу начали отходити отъ него. Тогда онъ тихонько шепнулъ щось своей товаришкѣ. Бабуха склонила голову на знакъ, що поняла. И снова дѣдъ сталъ грати еще звучнѣйше, якъ передомъ.

Маруся вернулася и сѣла смутна о бокъ мамы.

— Чого ты снова засмутилася? — спросила Паранька.

— Мамо, якій той дѣдъ бѣдный, онъ на очи совсѣмъ не бачитъ, а може такъ красно грати.

— Бо онъ научился тогда, якъ еще бачилъ, а теперь грае на память.

— Мамо, дайте менѣ пять грейцаровъ, я собѣ куплю содовой воды и цукерка и зайду тамъ до того дѣда послухаю тую музыку, бо я еще николи такой музыки не чула.

Паранька не отказала, дала дочкѣ пару центовъ и наказала:

— Иди, только не надолго — заразъ поверни, бо я скоро уже скончу, то пойдемъ на богослуженье до кляштору, а тамъ тоже почуешь музыки, бо въ нашой церкви то того нема.

Маруся радо и весело побѣгла прямо до дѣда. Стала собѣ недалеко бабушки и глядѣла то на одного, то на другого. Бабушка перестала спѣвати, но зато дѣдъ своимъ грубымъ и звучнымъ голосомъ тягнулъ дальше. Стара баба помалу присунулася къ Марусѣ и спросила:

— Якъ тебе кличутъ, доню?

— Маруся, — отповѣла смѣючись дѣвчина.

— Гарне имя маешь: Маруся — повторила стара баба и додала: — Добре, Марусю, пойди со мною, я тобѣ куплю щось файного.

Маруся не предчувала ничого злого, то и не спиралася, а пошла улицею на долъ за бабою.

— Що ты любишь, Марусю? Скажи, а я тобѣ куплю. Не бойся мене, мы заразъ повернемъ до твоей мамы.

Маруся была смѣла дѣвчина, и що только показала, такъ баба ей покупала. Зайшли уже поза русску церковь. Тутъ людей уже совсѣмъ не было, только сходы на другу улицу. На той другой улицѣ подъ деревами стояли возы, бо кто пріѣхалъ, такъ тутъ остановлялся.

— Марусю, — сказала баба: — сойдемъ по сходахъ на ту улицу, тамъ мой конь стоитъ, то я покормлю коня и заразъ повернемъ назадъ.

Маруся не отказала ничого. Баба помалу взяла Марусю и посадила на возъ.

— Сядь собѣ тутъ, доню, — сказала баба: — мы поѣдемъ до мѣста, а тамъ може увидимъ твоего тата.

— А вы знаете моего тата?

— Чому-жъ бы я не знала?

— Мой тато казалъ мамѣ, що выѣде по насъ пополудни.

— Видишь, Марусю, може отецъ уже чекае тамъ на васъ, поѣдемъ туда и зобачимъ.

Баба затяла коня и бочными улицами поѣхала, оставляючи мѣсто на боку.

Выѣхала на гостинецъ, що иде до Бродовъ, и чѣмъ разъ скорше и скорше стала поганяти коня.

— Бабуню, куда мы ѣдемъ?

— Тихо будь, Марусю, тою дорогою твой отецъ буде ѣхати, то мы встрѣтимся съ нимъ.

Ѣхали уже годину дорогою тою самою. Маруся уже настрашилася, бо пригадала собѣ мамины слова. Мама наказовала ей, щобы нигде не отходила, бо може между людьми загубитися, а теперь она зобачила, що уже далеко отъ мамы находится, и не знае, куда та жебрачка ю везе. Стала плакати съ того перестраху и просити:

— Бабуню, вези мене назадъ, бо мама буде сварити на мене, що я такъ долго была съ вами.

— Не бойся, доню, я мамѣ все розскажу сама, то она тобѣ проститъ и не буде сварити на тебе.

И снова стала наганяти коня, который и такъ уже былъ змученый.

«Кобы еще хотя троха, бодай полчаса», думала стара баба, «то тогда можешь собѣ плакати, сколько схочешь».

Маруся уже на голосъ заплакала.

— Тихо будь, тобѣ говорю, бо писокъ тобѣ заразъ заткаю! — крикнула баба.

Маруся ажъ теперь зобачила, що тая баба певно украла ю и утѣкае съ нею. Стала кричати голосно. Баба вхопила ю за голову, притиснула до грудей, щобы голосу не было чути. Недалеко Бродовъ она скрутила на право, на полеву дорогу. На той дорогѣ она уже страху не мала.

«Можешь собѣ кричати сколько угодно», смѣялася въ душѣ баба, «твой голосъ тутъ глухій, а за полгодины будемъ уже въ лѣсу, тогда не боюся ничого».

Марусю кинула на солому, якъ бы не живу. Она бѣдна плакати уже не могла, бо не было духу. И якъ бы тая жебрачка еще хвилю такъ подержала ю, то напевно удусила бы ю на смерть.

Тая дорога полева провадила прямо до лѣса. Жебрачка въѣхала до лѣса, проѣхала еще ковалокъ и пріостановила коня. Марусѣ сказала, що якъ буде плакати, то отдастъ ю злодѣямъ. Въ томъ лѣсу она оставила коня и Марусю, а сама пошла кавалокъ напередъ. Тамъ была дорога, що перетинала напоперекъ лѣсъ.

— Вотъ и граница уже!

Стара баба подивилася по обохъ сторонахъ: «Солдата нема, хвала Богу!» Она вернулася къ Марусѣ, усѣла на возъ и скоренько переѣхала границу та исчезла въ казенныхъ царскихъ лѣсахъ за границей.

На базару великій розрухъ. Людей столько, що не можъ и пересунутися: одни сюда, други туда переходятъ. Знаный намъ уже дѣдъ сталъ спѣвати и играти на своей лирѣ еще голоснѣйше. Бабы его обступили наоколо и кидали монеты до его скриньки. Паранька, що уже спродала ягоды, сорвалася съ мѣста и стала розглядатися за Марусею. Она думала, що Маруся слухала дѣдовой музыки. Обойшла дѣда наоколо, но Маруси не могла зобачити. Стала пытати людей, чи не бачили Маруси, но никто не могъ ей ничого сказати про дѣвчину.

«Бѣдна ты, моя головонько, где менѣ ю глядати, куда она полѣзла... Я же просила, щобы она не шла далеко». Такъ жаловалася Паранька и кидалася на всѣ стороны. Пустилася до кляштора, то снова на долину до церкви. Наконецъ, изъ того перепугу она начала кликати: «Марусю, доне моя, где ты? Отозвися до мене!»

Той кликъ былъ безполезный. Люди стали уже говорити, що якойсь бабѣ дѣвчина пропала. Жандармъ спинилъ Параньку и хотѣлъ роспытатися, якъ дѣвчина виглядала, но Паранька ничого не отповѣла, только продолжала кричати: «Марусю, отдайте менѣ Марусю!»

— Она одурѣла, — сказалъ жандармъ.

И справдѣ, Паранька изъ того перестраху и жалю утратила розумъ. Не было другой рады, только Параньку забрати на постерунокъ.

На той часъ пріѣхалъ до мѣста и Филиппъ. Онъ заразъ почулъ отъ людей, що цыгане чи дѣды украли чьюсь дѣвчину, а бѣдна мати съ жалю одурѣла. По Филиппу морозъ перейшолъ: «Несчастье, може то Маруся?» Скоро побѣгъ напередъ, щобы акуратъ дознатися правды. Напередъ себе зобачилъ купу людей, жандарма и, не до познанья, свою любиму и дорогу жену Параньку. На еи головѣ волосье было розбурене, лице бѣле, очи ясно свѣтили, якъ бы двѣ свѣчки.

— Филиппе, ратуй! — кричала она. — Злодѣи забрали Марусю, прости, я виновата, бо я не послухала тебе.

— Паранька, — заговорилъ Филиппъ: — розскажи менѣ, якъ то случилося, може она еще где тутъ находится, будемъ глядѣти.

Но Паранька только одно знала: «Марусю, дитино моя, где ты, отозвися до мене...» Потомъ стала рвати на собѣ одежду и волосы. Филиппъ зарядилъ, щобы жену отвезти чѣмъ скорше до доктора или до шпиталю, а самъ зайшолъ на постерунокъ и описалъ докладно свою дочку. Вахмистръ приказалъ глядѣти за дѣвчиной по всѣмъ дорогамъ, кажду фѣру треба было перетрясти.

— Прошу пана вахмистра, — сказалъ одинъ жандармъ: — тутъ были цыгане и только яки полчаса выѣхали изъ мѣста.

— А въ котору сторону поѣхали?

— До Бродовъ.

— Такъ треба пустити телеграмму до бродской жандармеріи, щобы съ тамтой стороны задержали цыганъ.

И приказалъ пару своимъ жандармамъ пуститися въ погоню за цыганами. На той часъ вбѣгъ на постерунокъ другой мужчина и заявилъ, що его коней не стало — ктось укралъ.

Филиппъ съ того болю стоялъ якъ столпъ. До очей тиснулися слезы, но не заплакалъ. Докторъ заявилъ ему, що Параньку долженъ отослати до Львова въ домъ сумасшедшихъ, и що она долго жити не буде, бо до мозгу замного крови ударило, и смерть може наступити въ каждый часъ. Тіи слова еще горше Филиппа засмутили. Взялъ свою жену и доктора на свой возъ и завезъ до Бродовъ на желѣзницу. Онъ дивился своими очами на Параньку, но не бачилъ еи, бо слезы заляли очи его. Протеръ очи и промовилъ:

— Певно остатній разъ бачу тебе живой.

Паранька кидалася и постоянно кричала за своей Марусей.

Филиппъ повернулъ до-дому. Въ селѣ уже люди знали, що случилося. Всѣ посходилися до Филиппа и пыталися, чи нема якой чутки про дитину, и чи не знати, кто укралъ. Филиппъ не могъ отповѣдати на тіи пытанья, онъ стоялъ заплаканный, почорнѣлый, якъ бы ничого не чулъ. Потомъ повернулъ очами и закричалъ дикимъ голосомъ: «Вонъ отъ мене, юды, дайте менѣ спокой! Все уже я стратилъ, дорогу жену, любиму дочку Марусю, такъ що осталося менѣ? Ничого, только умерти. Вонъ, вонъ, воры, отъ мене!»

Собранны люды еще хвилю смотрѣли на Филиппа со страхомъ и жалостью и помалу поросходилися.

Филиппъ остался самъ на самъ и думалъ, що мае робити: «Смерти собѣ робити не буду... Лучше пойду въ свѣтъ глядѣти Марусю. Якъ она буде жити, то я мушу ю отнайти...»

Уже была поздна ночь, а Филиппъ еще сидѣлъ и думалъ. Въ тѣхъ думахъ онъ задремалъ.

Раненько уже Паранька его не будила, а самъ зорвался, якъ на окропѣ. Пригадалъ себѣ все вчерайше, и снова въ головѣ затрѣщало. Помалу покормилъ худобу, но самъ ничого не кушалъ, потомъ запрягъ коней и поѣхалъ до желѣзницы, щобы якъ найскорше дознатися, якъ находится его жена въ шпиталю.

По обѣдѣ уже былъ во Львовѣ. Ноги подъ нимъ тряслися, якъ входилъ до шпиталю. Его привели къ главному доктору.

— Що скажете, господарю? — спросилъ докторъ.

— Прошу васъ, пане докторъ, вчера вечеромъ привезли сюда мою жену сумасшедшу, и я пріѣхалъ сегодня, щобы узнати, якъ она чувствуе себе, чи она выйде изъ той хоробы.

— Вы желаете знати... — началъ докторъ.

— Такъ, прошу менѣ сказати чисту правду.

Докторъ погладилъ рукою свою шпичасту бороду, подумалъ хвильку и проговорилъ:

— Ваша жена находится въ тяжкомъ положеніи, она не пожіе дольше, якъ до вечера. Теперь вы даже видѣти еи не можете. Прошу васъ оставити намъ свой адресъ, и если съ вашей женой случится щонибудь, то мы вамъ пошлемъ телеграмму, и якъ желаете, то тѣло можемъ поховати тутъ, или можете взяти его до своего села.

Филиппъ схватился рукой за голову.

— То уже нема ніякой рады?

— Жаль мнѣ васъ, господарю, но тутъ ни ваша, ни наша, ни ничья помощь уже не поможе.

— Такъ прошу васъ хотя показати мнѣ, нехай посмотрю еще разъ на свою жену...

— Послухайте мене, то лучше буде: вамъ ни ей то уже не поможе, а потомъ вамъ буде всегда передъ очами представлятися тотъ измѣненный образъ вашей жены... Лучше занехайте то.

Филиппъ поддался на просьбы доктора и попрощался съ нимъ. Передъ отъѣздомъ приказалъ умерше тѣло своей жены переслати въ родне село, а онъ оплатитъ всѣ росходы.

Вернувшись въ свое село, онъ зайшолъ вечеромъ до війта и розсказалъ ему все, що зналъ, про свою жену, а потомъ заявилъ, що по похоронѣ онъ думае все свое газдовство продати, може бы кто изъ своихъ людей то все закупилъ.

— Якось то буде, Филиппе, я уже самъ о томъ постараюся, — отповѣлъ війтъ: — но лучше бы было, щобы вы осталися тутъ, Филиппе. По-малу жаль перейде, забудете все, може Марусю отнайдутъ, или оженитеся другій разъ и будете снова жити счастливо.

— Но никогда! Що-мъ задумалъ, то и зроблю. Пойду въ свѣтъ, и якъ отнайду тѣхъ людей и свою дочку, такъ бѣда имъ, а Марусю або привезу, або нѣтъ — свѣтъ великій...

— ДѢлайте що вамъ угодно, — сказалъ війтъ: — а що до поля, то я всю пашню самъ отъ васъ закуплю. На обійстье и остальне поле дамъ вамъ доброго купца.

Филиппъ согласился, и на томъ розійшлися. Поздно ночью пришла телеграмма до війта, щобы Филиппъ выѣхалъ до Бродовъ по свою жену.

И такъ Филиппъ поховалъ уже свою жену на вѣчный отпочинокъ, а до тыждня попродалъ все, що малъ. Покончивши такъ со своимъ маеткомъ въ селѣ, онъ зайшолъ еще разъ на могилу своей жены, помолился за душу покойной и присягнулъ, що за ту кривду и страту жены и дочки помстится на томъ, кто забралъ Марусю.

Найгорше ему было жалко покидати свое родне село: «Тутъ я родился, годувался, въ школу ходилъ, въ церкви молился, а теперь покидаю все. За що мене, Боже, такъ караешь? Що я злого зробилъ Тобѣ чи кому? Ахъ, доле-жъ моя несчастлива, лучше было малому умерти, якъ теперь такъ страдати!»

Выйшолъ за село. Обернулся и еще разъ подивился на свою родну хатину: «Може больше тебе не зобачу...». Вздохнулъ смутно еще разъ и пошолъ дальше. «Буду ходити — думалъ онъ, — село отъ села, хата отъ хаты, по мѣстахъ и отпустахъ, и я долженъ отнайти якъ не живу, то умершу свою дорогу Марусю».

Дѣдуга, що спѣвалъ и игралъ на лирѣ, коли былъ певный, що его товаришка и Маруся уже далеко за мѣстомъ, пересталъ спѣвати, и люди отойшли отъ него. Помалу дѣдуга всталъ и, якъ темный на очи, ступалъ осторожно, палкою мацалъ напередъ себе и такъ сышолъ на долину. Тутъ оглянулся наоколо себе и увидѣвши, що никого нема поблизку, снялъ окуляры съ очей, бороду сиву сховалъ до кармана, спростувалъ плечи, и уже не той дѣдуга, що кричалъ, я здоровый якъ дубъ мущина. Не надумуючися долго, приступилъ до одного воза и безъ жадного позволенья выскочилъ на возъ, затялъ кони и поѣхалъ тою самою дорогою, що и его товаришка.

До границы пріѣхалъ счастливо. На границѣ онъ не сподѣвался солдата и ѣхалъ дальше. Наразъ грянулъ выстрѣлъ одинъ и другой. Баба, що ожидала дѣда нетерпеливо, почула выстрѣлы и затряслася.

«То на него стрѣляютъ, — подумала она, — и якъ убьютъ его, то що я тогда буду робити съ тою дѣвчиною? На що она ему придатна, чому онъ казалъ ю забрати?.. А тамъ гдесь напевно отецъ и мати умлѣваютъ за ней».

Маруся спала, чи може обомлѣла лежала на возѣ. За хвилю баба почула туркотъ воза и зобачила передъ собою дѣда, що лежалъ раненый на возѣ.

— Ахъ Боже мой, Федоре, ты раненый?

— Да, Марта, раненый смертельно — куля перешла мой животъ...

— Що-жъ менѣ теперь бѣдной робити съ тою дѣвчиною?

Федоръ крутился и янкотѣлъ съ болю.

— Слухай, Марта, помоги менѣ вылѣзти на твой возъ, а я може еще розскажу тобѣ, якъ маешь поступити и що робити съ тою дѣвчиною.

Марта была родна сестра Федора. Ей было жалко своего брата и нарѣкала сама на себе, пощо она пустилася съ нимъ въ чужій край красти дитину, а теперь онъ въ могилу пойде за то. Она помогла Федору вылѣзти на возъ и помалу стала ѣхати. Солнце было уже на заходѣ.

— Слухай, Марта, ты мене привезешь до-дому мертвого... Я тобѣ хочу розсказати, що маешь робити съ Марусею. Нашъ помѣщикъ заплатитъ тобѣ добры гроши за ню, бо то онъ мене просилъ, щобы найти про него красиву малу дѣвчину. Требуй также, щобы онъ принялъ тебе до своего дому за служащу, а тамъ тобѣ добре буде... За мной не плачь, бо тобѣ и такъ не было добре со мною. По моей смерти ты не будешь жебрачкой, но будешь жити добре.

— Федоре, мене то не тѣшитъ, бо ты совершилъ большой грѣхъ, а онъ и на мене невинну спаде.

— За той грѣхъ я уже покараный, видишь сама. Ты того не желала и не знала моего намѣренья.

Федоръ тяжко застогналъ и пересталъ говорити. Марта наганяла коня, щобы скорше достатися до Почаева, а тамъ може до доктора треба заѣхати, то може бы удалося еще Федора отратувати.

До Почаева не было такъ далеко. За полчаса Марта заѣхала на предмѣстье. Тутъ пріостановилася, взяла за руку Федора и отскочила со страхомъ, бо рука была уже зимна.

— Онъ скончался, — шепнула Марта.

Подивилася и на Марусю:

— Спитъ бѣдацтво... Нехай спитъ.

Дала коню сѣна, а Федора накрыла соломою, щобы кто не бачилъ трупа, бо заразъ было бы слѣдствіе и допросы, якимъ способомъ и кто убилъ его.

На дворѣ уже темнѣло. Марта пустилася въ дальшу дорогу. До дому было ѣхати еще больше двухъ часовъ. За мѣстомъ Маруся пробудилася, посмотрѣла наоколо себе и зачала снова плакати.

— Не плачь, доню, — успокоивала Марта. — А може ты голодна?

Она взяла Марусю на колѣна, пригорнула до грудей и жаль ей зробилося, якъ бы своего родного дитяти.

— Марусю, на тобѣ булку и цукерковъ. Не плачь, тобѣ добре буде.

— Я ничого не хочу, ино завезѣть мене до мамы, бо мама буде бити мене.

— Не бойся, Марусю, мама прійде до тебе, успокойся.

Маруся подивилася на Марту и спросила:

— Нащо вы мене брали съ собою?

— Потому, що тобѣ буде добре. Будешь богата, робити ничого не будешь и будешь мати, що только захочешь.

— А кто менѣ то все дастъ?

— Богъ тобѣ дастъ то счастье.

Маруся немного повеселѣла.

— А корову я буду пасти?

— Но, но — ничого не будешь робити. Будешь бавитися и спати, сколько схочешь, и ѣсти, сколько захочешь.

— А еще долго будемъ ѣхати.

— О еще годину, то будемъ дома.

Маруся склонила голову до грудей Марты и опять заснула.

Поздно ночью Марта пріѣхала до своей родной деревни Калинивки. Люди уже спали. Марта заѣхала подъ свою маленьку хату, взяла Марусю на руки и занесла до середины. А Федора оставила на возѣ въ соломѣ.

«Що менѣ теперь робити? — думала Марта. — Федора такъ не можно оставити до рана, а тутъ уже поздно, щобы идти до помѣщика Возова, бо тамъ всѣ спятъ».

Хвилю стояла такъ въ нерѣшительности, а потомъ выйшла на дворъ и засувою заперла за собою двери, щобы часомъ Маруся не пробудилася и не выйшла изъ хаты.

До помѣщика Кондрата Ивановича Возова было треба идти минутъ десять. Его будинки были немного отдалены отъ деревни. Марта подошла къ его брамѣ и потягла сильно за звонокъ одинъ разъ и другой. За хвилю въ окнахъ одной комнаты показалося свѣтло и дали чутися кроки.

— Кто тамъ? — спросилъ ктось за брамой.

— То я Марта, сестра Федора, прошу пустити, бо маю важну справу до васъ.

— А що завтра не буде часу?

— Прошу не откладати на завтра, бо буде поздно... Федора убили на границѣ.

Кондратъ Ивановичъ задрожалъ. Онъ скоро отчинилъ браму, впустилъ Марту и пригласилъ ю до комнаты. Жена Кондрата почула розговоръ и тоже пришла посмотрѣти, кто бы то могъ придти такъ поздно ночью.

— Ахъ, то ты, Марта! Що тебе пригнало до насъ такъ поздно.

— Бѣда, хозяйка, Федора убили на австрійской границѣ.

— Що ты говоришь? Якъ то могло случитися?

Марта подробно розсказала, якъ она украла Марусю, якъ перешла границу и якъ потомъ солдатъ стрѣлялъ до Федора и ранилъ его такъ, що бѣдный скончался въ тяжкихъ мукахъ по дорогѣ передъ Почаевомъ.

— А где ты его оставила? — спросилъ Возовъ.

— Та где — привезла до-дому.

— Хорошо ты сдѣлала... А дѣвушка?

— Дѣвушка спитъ спокойно въ моемъ домѣ.

Слушай, Марта, найлучше буде такъ, якъ ты привезешь дѣвушку и Федора сюда, и то сейчасъ, а я уже самъ займуся ними.

Марта такъ и сдѣлала. Жена Кондрата Анастасія, якъ увидѣла Марусю, то съ радости не знала що робити:

— Боже мой, то ангелъ, а не дѣвчина! Такъ красива, що я еще не бачила.

— Видишь, Марусю, — сказала Марта: — та жена буде твоей мамой.

— Я не хочу той мамы, то не моя мама, — заплакала Маруся.

— Успокойся, доню, тобѣ буде лучше со мною, якъ съ твоей мамой.

Анастасія взяла Марусю на руки и горячо цѣловала. Маруся была голодна и змучена. Анастасія накормила ю, переодѣла и положила на мягку постель спати. Она не отступала отъ ней, пока дѣвчина не уснула. Кондратъ Ивановичъ за той часъ забралъ тѣло Федора и замкнулъ въ одной изъ комнатъ.

— Ты, Марта, иди до-дому спати, а завтра прійдешь раненько, я тобѣ за то добре надгорожу.

Раненько помѣщикъ приказалъ служащему закликати священника. Коли священникъ явился, Кондратъ сказалъ:

— Слушайте, батюшка, Федора убило деревомъ въ лѣсу, отже надо убитого похоронить сегодня... между прочимъ, похороны идутъ на мой счетъ.

Священникъ поклонился, що все буде исполнено по желанію помѣщика.

На просьбу Марты Анастасія согласилася приняти ю за служащу.

— Я тобѣ не даю тяжкого занятія, только будешь пильновати и бавити Марусю.

Марта съ той радости поцѣловала свою хозяйку въ руку.

Самъ Кондратъ Ивановичъ былъ дуже богатый помѣщикъ. Онъ зналъ, що у него своихъ дѣтей не буде, и боялся, що по его смерти кто-то другій завладѣе его богатствомъ. Такъ задумалъ онъ взяти за свою чужу дитину, но таку, щобы не знала ни своихъ родителей ни своего происхожденія. Онъ ѣздилъ по отпустамъ, но нигде не могъ натрафити на то, чего хотѣлъ. Одного разу онъ посвятилъ въ свои планы и Федора и просилъ его помочи ему, за що обѣщалъ ему хорошу нагороду. Съ такимъ порученіемъ Федоръ поѣхалъ за границу на отпустъ до Подкаменя, и коли увидѣлъ Марусю, то заразъ рѣшилъ, що помѣщикъ буде доволенъ такой красивой дѣвушкой. Порученіе помѣщика онъ выполнилъ, но притомъ, якъ мы уже видѣли, самъ погибъ.

У Кондрата Ивановича жилъ его дядько, по имени Семеновъ. Въ своей молодости онъ служилъ въ арміи и дослужился до чина полковника, а потомъ подался на пенсію и поселился у Кондрата Ивановича. Но дядько скоро надоѣлъ помѣщику, бо пропускалъ деньги и скоро началъ занимати у него значны суммы. Дошло до того, що оба родственники поругалися между собою, и Семеновъ былъ принужденъ оставити домъ Кондрата Ивановича.

Семеновъ конечно хотѣлъ помститися на Кондратѣ за то, а не было, якъ вчепитися до него. Но у Кондрата былъ управляющій, по имени Максимъ. Онъ привязался къ своему хозяину и любилъ его. Въ деревнѣ люди Максима любили и поважали за то, що онъ былъ до каждого прихильный. Вотъ того Максима Семеновъ хотѣлъ выужити для своихъ плановъ, бо самъ не малъ вступу до дому Кондрата Ивановича. Но Максимъ не присталъ на всѣ намовы старого полковника, бо не хотѣлъ робити кривды своему хозяину.

Такъ минали часы скоро. Маруся росла, якъ ягода въ полѣ. За маму и тата она скоро забыла совсѣмъ. Теперь Анастасію кликала мамою, а Кондрата татомъ. Конечно, малы дѣти скоро забываютъ. Марусѣ было дуже добре, бо Анастасія давала ей все, що только забаглося дѣвчинѣ, а Марта пильновала еи, якъ ока въ головѣ. Марта неразъ думала о своей судьбѣ: «Вотъ, що робила бы я теперь, якъ бы не ты, Марусю, а такъ добре тобѣ, а и менѣ тоже не зле».

Проходили годы за годами, и Марусѣ насталъ уже 14-ый годъ. Она была рѣдкой красоты. Срѣбны ясны волосы на головѣ, а лице такъ гарне и миле, що не можъ было надивитися. И тѣмъ то Анастасія гордилася найбольше.

Одного разу Маруся присѣла къ Анастасіи и спросила:

— Мамо, мы ѣздимъ всегда то до Ровна, то до Житоміра, но когда же мы поѣдемъ до Кіева?

— Ахъ, дорога ты моя доню, ты желаешь зобачити Кіевъ, га?

— А якже, всѣ говорятъ, що то чудный городъ.

— Только, Марусю, то немного за далеко.

Маруся своимъ взоромъ такъ очаровала Анастасію, що та обѣщала ей устроити ту подорожь до Кіева еще завтра, если буде погода. Маруся была дуже съ того весела:

— Вотъ теперь сама увижу тѣ церкви и монастыри, о которыхъ менѣ столько чудесъ говорили. Мама менѣ казала, що тамъ въ одномъ монастырѣ сто сорокъ церквей, а теперь я зобачу, чи то правда.

Съ той радости побѣгла на дворъ и похвалилася Кондрату, що завтра поѣде съ мамой до Кіева.

— Но нѣтъ, доню, я не думаю... То за далеко. Лучше поѣдемъ всѣ коди-нибудь другимъ разомъ.

Маруся спустила очи въ долину, и вся радость пропала съ еи лица. На то выйшла на подворье Анастасія и, увидѣвши Марусю, сразу поняла, що случилося.

— Ты, чудаку, що ты сказалъ Марусѣ?

— Я не чудакъ, а ты сама... Пощо ты говоришь ей таке непотребне?

— А що?

— Пріобѣщала ты ей на завтра поѣхати съ ней до Кіева. Чи то возможно?

— Або чому нѣтъ?

— Бо далеко! Я кучера вамъ дати не могу и самъ не могу ѣхати съ вами.

— Менѣ не надо кучера ани тебе. Я знаю дорогу и сами заѣдемъ. А ты, якъ понимаешь мене, то молчи и не дразни дѣвчины, бо обѣду кушать сегодня не будешь.

Кондрата только руками махнулъ:

— Пускай буде по твоему, только щобысь не жаловала потомъ.

— Нема за кѣмъ и нема зачѣмъ... Поѣдемъ и повернемъ.

— Хорошо.

На другій день якъ разъ съ самого рана была ясна погода. Маруся посмотрѣла до окна и якъ зобачила, що такъ красиво на дворѣ, то стала кликати маму. Анастасія была уже на долинѣ и давала приказы служащимъ. Тоже сказала Мартѣ, щобы Марусю пріодѣла и волосы покрутила, бо скоро выѣдута до Кіева.

Кондратъ Ивановичъ приказалъ покормити пару найлучшихъ лошадей и приготовити все до подорожи. Послѣ того еще сказалъ до Анастасіи:

— Слушай, дорогая, помни, що говорю: если бы що-нибудь случилося, то буде твоя вина.

— Що же тобѣ снова, Кондратъ, въ головѣ помѣшалося, чи що? Чи я желаю зла собѣ чи тобѣ? Буду осторожна на каждомъ кроцѣ и скоро повернемъ назадъ.

— Съ Богомъ, нехай васъ Богъ провадитъ.

Онъ поцѣловалъ жену и Марусю, пожелалъ имъ доброй подорожи и счастливого повороту и такъ отпустилъ ихъ въ дорогу.

Марта была за кучера. Ѣхали дорогою, що вела прямо до Кіева. На полмили передъ Кіевомъ дороги росходилися. Анастасія приказала скрутити направо, бо ей представлялося, що тою дорогою буде ближе до Кіева. Впрочемъ и такъ уже видно было верхи церквей и монастырей кіевскихъ.

Но не проѣхали много, якъ передъ ними показался красивый богатый дворецъ.

— То не туда, Марта, — сказала Анастасія. — Треба буде повертати назадъ.

Марта хотѣла завернути, но въ ту же хвилю дался чути голосъ.

— Кто-то кличе насъ, — сказала Анастасія и велѣла Мартѣ остановити карету

Къ нимъ подъѣхалъ на одноколкѣ величавый старикъ и воскликнулъ радостно:

— Вотъ, вотъ нежданны гости! То вы, Анастасія Яковлевна?

— Богъ съ вами, князь, та когда же могла я сподѣватися заѣхати прямо до васъ.

— Видите, Богъ милостивъ.... А то ваша дочка?

— Такъ, ваша свѣтлость, то моя дочь Маруся.

Старикъ смотрѣлъ якъ на образъ и проговорилъ:

— Подобной красавицы мои очи еще не бачили.

Подумавши хвилю, онъ продолжилъ веселымъ шутливымъ тономъ:

— Все можливо, Анастасія Яковлевна... може когда-нибудь еще будемъ сватами, бо и у мене есть два сына.

Въ то время къ нимъ подошолъ молодый стройный парень, и старикъ, поглянувши на него, сказалъ:

— Вотъ вамъ младшій сынъ — Алексѣй, пока доросте ваша дочь, то и Алексѣю пора буде женитися.

Анастасія не знала, що на то сказати. Она посмотрѣла на Алексѣя и подумала: «Да, красавецъ, нема що и говорити».

Онъ подошолъ къ каретѣ и поклонился незнакомымъ. Узнавши отъ отца, що тѣ женщины суть его стара знакома и сосѣда съ дочерью, Алексѣй поцѣловалъ руку Анастасіи и посмотрѣлъ долго на Марусю своими ясными удивленными очами.

— Ну, Алексѣй, я вижу, що молода барышня уже понравилася тобѣ, — крикнулъ отецъ.

Алексѣй лишь покраснѣлъ и не отвѣчалъ ни слова.

Въ томъ показался и старшій сынъ Кузьма.

— Вотъ, Анастасія Яковлевна, мой старшій сынъ Кузьма, — представилъ его старикъ. — Сейчасъ выбирайте, который вамъ лучше понравится, той буде вашимъ зятемъ.

Анастасія кинула окомъ на Кузьму, и отъ первого взгляду онъ ей не сподобался.

— Ваше сіятельство, — сказала она жартобливо: — не менѣ выбирати жениха, а Марусѣ. Кого она собѣ выбере, той буде еи мужемъ, но до того часу много, бо Марусѣ еще замужъ идти не время. Когда приде еи время, то о томъ поговоримъ. А теперь надо ѣхати дальше, бо часъ не стоитъ.

— Хорошо, но когда будете возвращатися, то прошу заѣхати до мене на обѣдъ.

Анастасія поблагодарила и согласилася на такій случай, если не буде поздно.

— А ты, сынокъ Алексѣй, садись на лошадь и будь товаришемъ имъ. Покажи имъ все докладно и скоро повертайте.

Алексѣй, якъ молодый козакъ, уже сидѣлъ на низкомъ тлустомъ конѣ и пустился напередъ. Анастасія еще разъ поблагодарила старика и приказала Мартѣ повернути и ѣхати вслѣдъ за молодымъ парнемъ. Маруся ажъ теперь заговорила:

— Мамо, той Кузьма менѣ не любится. Онъ такій нахмуреный и смотритъ все равно, якъ злодѣй.

— А якъ Алексѣй?

— О, Алексѣй ничого собѣ, красивый и веселый. Смотри, мама, на него — козакъ настоящій.

Кіевъ — старинный городъ, бывша столица русскихъ князей. Маруся была дуже цѣкава видѣти той городъ, про который всѣ говорили столько всякихъ чудесъ. Съ самого початку началися маленьки, низеньки домы. Алексѣй ѣхалъ о бокъ кареты и показывалъ имъ разны памятники, больши домы и церкви. Маруся не могла на то все надивитися. Анастасіи не было дивно, бо она то все уже бачила и знала.

И такъ пріѣхали до монастыря.

— Мамо, чи тутъ находится сто сорокъ церквей?

— Такъ тутъ, сейчасъ сама увидишь.

Алексѣй скочилъ съ лошади, далъ Мартѣ, щобы держала, а самъ пошолъ подъ руку съ Марусею и Анастасіею до середины.

Попы и монахи знали молодого князя Алексѣя и каждый здоровался съ нимъ. Одинъ монахъ взялся провожати ихъ, бо народу было много и трудно было протиснутися.

Пока обойшли все, то заняло много часу. Мартѣ уже надоѣло чекати: «Боже мой, чи они выйдутъ сегодня изъ того монастыря! Тажъ то можно зайти Богъ знае куда за той часъ».

Алексѣй на останку запровадилъ своихъ знакомыхъ до великой пещеры.

— Що-жъ тутъ снова, мамо, така страшна дыра? — спросила Маруся, показуючи на стѣну.

— О, видишь, Маруся, — объяснилъ Алексѣй: — тая дыра то — тунель. Говорятъ, що тѣмъ тунелемъ можно зайти ажъ въ Почаевску лавру. Не знаю, чи то правда, но люди такъ говорятъ.

— А тоже въ Почаевѣ есть така сама дыра?

— Э, кто бы тамъ нею ползъ, щобы удусился, — вмѣшалася Анастасія. — Пойдемъ, дѣти, назадъ, бо уже часъ.

Помалу выйшли на дворъ. Анастасія отдохнула свѣжимъ воздухомъ.

— Ахъ, якъ то непріятно по тѣхъ пещерахъ, засуха, вонь — можно упасти слабому.

Марта уже ихъ зобачила и заговорила:

— Я думала, що вы уже сегодня не повернете... Уже половина третьяго.

— Ничего, Марта, успокойся, заѣдемъ еще — теперь день великій.

Мимо нихъ прошолъ якій-то мужчина. Анастасія вздрогнула и шепнула Мартѣ:

— Вонъ, дядя Семеновъ... Скоро отъѣзжаемъ, нехай онъ насъ не бачитъ.

Алексѣй, якъ стрѣла, выскочилъ на коня, скрутилъ сюда, скрутилъ туда и уже сдѣлалъ дорожку. Полковникъ Семеновъ увидѣлъ ихъ. Онъ остановился и смотрѣлъ за ними.

— Утекаешь отъ мене... Обожди, дожену васъ...

Между тѣмъ князь уже нетерпеливо ожидалъ поворота своихъ гостей. Когда увидѣлъ, що подъѣзжаютъ, заразъ приказалъ рыхтувати обѣдъ, а самъ выбѣгъ напротивъ. Служащимъ приказалъ накормити лошадей, а Анастасію съ дочкой пригласилъ до середины.

— Вы голодны, прошу до середины.

Маруся розглянулася по комнатахъ и удивилася, бо такого богатства еще не видѣла. Домъ былъ убранъ по царски, а слугъ столько, якъ мухъ. И солдаты тутъ; видно, стерегутъ старого князя.

Послѣ обѣда выйшли въ огородъ, где были разны цвѣты, дерева, пташина та звѣрина. Пока то все оглянули, то заняло много часу. Нарештѣ Анастасія сказала, що будутъ ѣхати въ дальшу дорогу.

— Да оно троха уже за поздно, — сказалъ старикъ: — но то ничого, я дамъ вамъ солдата, который отпровадитъ васъ хотя бы и на мѣсто.

— Папа, — сказалъ Алексѣй: — я самъ могу ихъ отпровадити.

— Якъ того желаешь, то хорошо... А где Кузьма, бо и онъ могъ бы поѣхати.

— О Кузьма... онъ навѣрно уже въ городѣ.

Анастасія поблагодарила и со смѣхомъ сказала на прощаніе:

— Вы не будете мати ничого противъ, якъ мы Алексѣя заберемъ до себе на ночь, а завтра по дневи буде лучше ему повертати.

— Я согласенъ и на то.

Солнце уже сховалося за Павлову гору. Съ каждою хвилею ставало темнѣйше и, наконецъ, совсѣмъ стемнѣло.

Наразъ конь Алексѣя захрапѣлъ и скочилъ на бокъ. Двое мужчинъ выѣхало на лошадяхъ изъ лѣса и смотрѣли на переѣзжающихъ, но было такъ темно, що не можно было ихъ познати.

— Поганяй, Марта, скорѣй — просила Анастасія и задрожала. «Чи то не дядя Семеновъ?» думала она.

— Мамо, що вамъ холодно, що вы такъ дрожите? — спросила Маруся.

— Ничого, Маруся, я только испугалася за Алексѣя, бо мало що не упалъ.

Кондратъ между тѣмъ сидѣлъ безпокойный дома и не могъ поняти, що случилося съ женой и дочерью, що не повертаютъ. Ходилъ долго по комнатѣ взадъ и впередъ и всяки мысли роилися въ его головѣ. Въ такомъ клопотѣ выйшолъ на дворъ и якъ разъ на ту пору подъѣхала Анастасія.

Маруся сдалека уже стала кричати весело:

— Здравствуй, папа!

Кондратъ прибѣжалъ ближе и въ первой радости не зналъ даже, що говорити.

— Що ты такій веселый? — спросила жена.

— Я тѣшуся, що вы обѣ здоровы... Я уже боялся...

— Замолчи, а лучше привитай молодого князя Алексѣя Шурина.

— Князь Алексѣй вамъ товаришилъ, чи то можливо?

— Все можливо, Кондратъ Ивановичъ. Вотъ ваша семья сдѣлала визитъ моему отцу, а такъ якъ было уже троха за поздно, то я имъ товаришилъ.

— Благодарю тебе, Алексѣй, за то. А теперь ты заночуешь у насъ и завтра будешь товаришити менѣ, бо и я маю интересъ до Кіева.

Анастасія розсказала про встрѣчу съ двумя незнакомыми мужчинами и заявила, що одинъ изъ нихъ былъ, якъ кажется, дядя Семеновъ.

— Що ты говоришь? — спросилъ Кондратъ. — А чи онъ не бачилъ тебе въ городѣ?

— Не знаю, чи онъ насъ бачилъ, но я его бачила въ Кіевѣ.

— Ну, то онъ васъ тоже бачилъ... Треба остерегатися его. Добре, що Алексѣй былъ съ вами, а то могъ напасти на васъ... Пожди, завтра, якъ буду въ Кіевѣ, то зайду къ нему и скажу ему, нехай не преслѣдуе насъ, бо прикажу засадити его въ тюрьму.

Алексѣй не слухалъ той бесѣды, бо онъ былъ все время съ Марусей, котора показывала ему свои книги и свои рисунки.

— Знаешь що, Кондратъ, — сказала Анастасія: — князь дуже собѣ сподобалъ нашу Марусю, даже сказалъ, що будемъ сватами колись.

— Э, та то въ шутку.

— А може не въ шутку... Смотри, чи то не хороша пара! А що Алексѣй княжеского роду, то для насъ лучше, бо и мы не бѣдаки, только не маемъ того титулу, а Маруся буде княгинею... Ей буде дуже пасувати съ такой красотой.

Было уже поздно ночью, когда Кондратъ обернулся къ Алексѣю и Марусѣ и сказалъ:

— Дѣти, пора спати, бо Алексѣй рано долженъ повертати.

— Рано? А то почему? — спросилъ Алексѣй. — Я могу отъѣхати по обѣдѣ.

— Ничого, коли отъѣдешь, только уже пора спати, а рано будете снова говорити.

Алексѣй не сопротивлялся, а всталъ и пошолъ до комнаты, котору ему указали. Но ему не хотѣлося спати, онъ хотѣлъ бы сидѣти съ Марусей и глядѣти на еи лице.

Рано скоро свѣтъ Алексѣй всталъ и ждалъ, коли встане Маруся.

— Маруся, чи ты спала сегодня? — спросилъ онъ.

— Конечно, що спала. А ты спалъ?

— Чорта тамъ спалъ! Думалъ всю ночь о тобѣ. Ты знаешь, Маруся, що я бы желалъ всегда быти съ тобой, такъ сегодня ты менѣ приречи, що ты будешь моя.

— Алексѣй, я не понимаю тебе... Смотри, я еще молода.

— Да, да, я понимаю, та и я не старый, только семнадцать лѣтъ, но черезъ два года можемъ повѣнчатися.

Марусѣ не было страшно, бо Алексѣя съ первого разу полюбила. Теперь она прирекла ему свою любовь, що буде все по его мысли.

— Ну що, Алексѣй, будемъ отъѣзжати? — спросилъ Кондратъ Ивановичъ.

— Пожалуйста, Кондратъ Ивановичъ, вы отправляйтесь, а я еще остануся.

— Хорошо, Алексѣй, я заѣду по дорогѣ до князя и передамъ ему, що ты вернешься передъ вечеромъ... А теперь оставайтесь здоровы.

Кондратъ малъ много до роботы въ Кіевѣ, пока поладилъ свои господарски справы. Потомъ зайшолъ до банку и выбралъ десять тысячъ рублей, бо потребны ему были для выплаты служащихъ за половину года, а тоже думалъ прикупити худобы. Въ банкѣ завернули деньги въ пакетъ и подали Кондрату Ивановичу.

Изъ банка онъ отправился прямо на квартиру дяди Семенова, но не засталъ его дома. Слуга заявилъ, что полковникъ выѣхалъ куда-то еще утромъ и не вернулся. Кондратъ рѣшилъ не чекати на него, бо Богъ знае, когда онъ вернется.

Выѣхавши изъ Кіева, Кондратъ не наганялъ лошадей, бо было еще много часу до вечера. Онъ ѣхалъ спокойно и думалъ о своей господаркѣ, потомъ о Марусѣ. По обѣимъ сторонамъ дороги былъ грубый казенный лѣсъ. Пташина цвѣркала и щебетала, що ажъ мило.

Наразъ ктось крикнулъ: «Стой!» Кондратъ обернулся и узналъ своего дядю Семенова.

— Що скажете, Семеновъ? — началъ было Кондратъ.

— Ни крока впередъ, а я тобѣ скажу, що хочу. Мы тутъ посчитаемся и ты больше не будешь мене преслѣдовати: или тобѣ или мнѣ смерть... Маешь пистолетъ?

Кондратъ перестрашился.

— Я не хочу съ вами стрѣлятися, я не хочу ніякой дуэли тутъ въ лѣсу.

— Если пистолета нѣтъ у тебе, то я тобѣ дамъ, а если не хочешь дуэли, то я и такъ убью тебе, якъ собаку, и возьму твое богатство. Твоя жена буде пищати въ моихъ рукахъ, а прибранну твою дочку прожену, откуда пришла.

Семеновъ усмѣхнулся злорадно и подалъ пистолетъ своему противнику.

— Одинъ изъ насъ или оба тутъ останемся.

Кондратъ не посмотрѣлъ на пистолетъ, а быстро направилъ его въ своего противника и хотѣлъ выстрѣлити, но задурно, бо пистолетъ не былъ набитый.

— Ха-ха, мой голубчикъ, — розсмѣялся Семеновъ: — не ты мене, я я тебе убью.

Сказавши то, выстрѣлилъ въ грудь Кондрату и убилъ его на мѣстѣ. Затѣмъ скоро поглянулъ по кишеняхъ убитого и нашолъ пакетъ съ грошами.

Въ той моментъ дался чути топотъ конскихъ копытъ. Семеновъ схватилъ пакетъ и скочилъ до лѣса.

«Ага, то Алексѣй», мелькнуло въ головѣ Семенова, когда увидѣлъ молодого парня на конѣ.

Алексѣй подъѣхалъ къ убитому и сейчасъ узналъ въ немъ помѣщика Возова. Онъ спрыгнулъ съ коня и началъ пробовати, чи не можно несчастного Возова привести еще до житья. Тутъ выступилъ изъ лѣса Семеновъ и подошелъ къ Алексѣю.

— Що тутъ случилося, Алексѣй?

— Вотъ Возовъ убитъ!.. Кто же могъ убити его?

— Кто могъ убити? Тутъ никого не было, кромѣ тебе, — сказалъ Семеновъ. — Хороша буде исторія: сынъ князя—убійца.

Алексѣй стоялъ якъ мертвый.

— Я убилъ? Що вы говорите, Семеновъ?

— Никто другій, только ты, бо желаешь женитися на его дочкѣ.

Алексѣй заплакалъ.

— Не плачь, голубчикъ, — сказалъ Семеновъ. — Садись на лошадь и поѣзжай домой, того никто не буде знати. А тутъ съ убитымъ я все устрою.

— Но я того не сдѣлалъ и я буду глядѣти за убійцей.

Алексѣй отъѣхалъ, а Семеновъ остался и еще хвилю надумовался, що мае робити. Наразъ кто-то заговорюсь;

— Добрый съ васъ механикъ, милостивый государь! Самъ убилъ, а вину переложилъ на невинного парня.

Семеновъ задрожалъ. Онъ оглянулся и увидѣлъ передъ собою оборванного, но здорового бродягу.

— Що ты знаешь, человѣче, и кто ты за одинъ?

— То мое дѣло. Но я все бачилъ, що робилося, бо я отпочивалъ вонъ за тѣмъ деревомъ.

— Если такъ, то молчи, якъ бы ничого не бачилъ, бо и тобѣ то само може статися.

— Пускай дѣется, менѣ жизнь уже надоѣла и смерть на страшна. Убивай...

— Нѣтъ, не убью тебе, но ты маешь молчати до гроба, а за то даю тобѣ вотъ сей пакетъ съ грошами, що были при убитомъ. Бери гроши и иди собѣ въ свѣтъ, щобы я тебе больше не бачилъ.

Незнакомый бродяга дуже обрадовался тѣмъ предложеніемъ. Онъ взялъ гроши и сказалъ, що буде молчати якъ гробъ. Такъ росталися. Незнакомый пошолъ назадъ въ лѣсъ, а напуганный Семеновъ сѣлъ на коня и помчался въ свою сторону.

Филиппъ, якъ оставилъ свое родне село, такъ ишолъ, куда очи провадили. Ходилъ, пыталъ, глядѣлъ Маруси, но нигде не натрафилъ на еи слѣдъ. Обойшолъ уже все Галичину. Гроши, що малъ при собѣ, помалу росходилися, и онъ остался безъ ничого: обдертый и оброслый на твари, онъ выглядалъ уже на дѣда-жебрака, и въ самомъ дѣлѣ началъ просити у людей хлѣба, бо ѣсти хотѣлося, а грошей не было.

Уже шестой годъ, якъ лазитъ по чужихъ селахъ. «Кобы то уже якимъ способомъ умерти або що», думае онъ, «бо нащо жити? Того, чего глядѣлъ, найти не могу, а лазити такъ, якъ вѣчный жидъ, уже надоѣло». Ишолъ собѣ дорогою и думалъ, що мае робити. Пріостановился и смотритъ: «А то що, где я? Я не въ своемъ краю, то уже Россія!» И самъ дивовался, якъ могъ онъ такъ перейти границу. Но рѣшилъ глядати счастья и въ Россіи. Заходилъ до богатыхъ помѣщиковъ, пыталъ и просилъ, щобы далъ кто яке занятіе, но трудно было. Люди якъ бы боялися его, бо сказати правду, що и былъ страшный: брудный, обросшій волосами, босый и обдертый, на бродягу похожій.

И такъ Филиппъ блукался уже по чужому краю. Ишолъ до Кіева, думаючи, що може тамъ найде що-нибудь. Уставши подъ вечеръ, скрутилъ съ дороги въ лѣсъ, щобы отпочати. Наразъ почулъ шумъ на дорогѣ и бачилъ все докладно, якъ Семеновъ напалъ на Кондрата и убилъ его, а потомъ всю вину сложилъ на Алексѣя. Филиппу жаль стало молодого парня и потому выйшолъ изъ лѣсу для встрѣчи съ Семеновымъ.

Оглянувши пакетъ съ грошами, Филиппъ подумалъ собѣ, що то есть громадна сумма и за тѣ гроши онъ буде жити по пански, а убійцу нехай собѣ власти глядаютъ.

Филиппъ уже и не думалъ о Марусѣ, бо Маруся осталася въ Галичинѣ, а тутъ Россія, другій край. Пришолъ до Кіева, подголился, обмылся, и самъ собѣ не вѣрилъ, що онъ не такъ старый, якъ думалъ.

«Только сорокъ два года менѣ», сказалъ самъ до себе, поглядываючи до зеркала, «буду еще жити долго и счастливо».

За пару дней ходилъ уже по улицамъ Петербурга. Що за красивый и богатый городъ! Но нема дивоты, тутъ должно такъ быти, бо самъ царь тутъ живе.

Въ Петербургѣ Филиппъ прожилъ два года, но не могъ натрафити на щось такого, що глядалъ, и вернулся до Кіева. Тутъ купилъ готель и ресторанъ, передѣлалъ все на свой ладъ, принялъ новыхъ служащихъ и открылъ его подъ названіемъ «Галицкій Отель». Интересъ зачалъ провадити только съ богатыми людьми, и дѣла пошли у него довольно хорошо. До его готелю заходили офицеры, помѣщики и богата молодежь, тамъ веселилися, гуляли и играли въ карты. Гости Филиппа поважали, отдавали ему честь и мали его за богатого и ученого.

Одного разу до его готелю зашолъ Семеновъ. Филиппъ сразу позналъ убійцу, но Семеновъ не могъ догадатися, що тотъ бродяга, которому онъ колись отдалъ пачку съ грошами, могъ быти властителемъ такого готеля. Филиппъ уже думалъ заговорити до него, но потомъ рѣшилъ дати сиокой и отложити на позже, бо онъ зналъ, що Семеновъ буде часто заходити къ нему.

Анастасія, якъ почула, що Кондратъ убитый, то заразъ рѣшила, що то есть рука дяди Семенова. Въ головѣ у неи почорнѣло и она упала безъ чувствъ. До себе она пришла ажъ за пару дней, якъ уже поховали убитого мужа. На похоронѣ была только Маруся съ Алексѣемъ. Тоже старый князь пріѣхалъ. Маруся не могла слова сказати до никого, бо такъ была сломлена тѣмъ горемъ, що свалилося на нихъ. Алексѣй потѣшалъ свою нареченну, якъ могъ, но трудно было.

— Не бойся, дорогая моя, — говорилъ онъ: — я тобѣ помогу... Я виновника отнайду.

Тутъ же онъ розсказалъ ей, що якъ поверталъ до дому, то нашолъ Возова уже убитого, а потомъ подъѣхалъ Семеновъ и началъ его обвиняти въ томъ злодѣяніи.

— Марусю, правда, що ты на то вѣры не даешь?

— Алексѣй, я вѣрю тобѣ, бо нащо тобѣ было бы убивати моего отца. То навѣрно Семеновъ убилъ, а на тебе вину складае.

— Марусю, того сказати не можемъ и обвиняти его не можемъ, бо никто изъ насъ его не бачилъ.

Два тыждни по похоронѣ Возова заѣхало двое людей на обійстье до Анастасіи. Одного изъ нихъ Анастасія заразъ познала: то былъ Семеновъ. Другій былъ судовый урядникъ. Онъ вынулъ изъ портфеля якись бумаги и объявилъ, що полковникъ Семеновъ былъ назначенъ опекуномъ для вдовы Возовой и еи доньки. Послѣ того судовый урядникъ отъѣхалъ, а Семеновъ остался.

Анастасія снова горько заплакала, якъ мала дитина; «Вотъ тотъ, которого мы не любимъ, буде нашимъ опекуномъ! Чего мы дочекалися!»

На той часъ заѣхалъ Алексѣй. Онъ старался потѣшити обѣ женщины. Но коли узналъ, що Семеновъ былъ назначенъ ихъ опекуномъ, то самъ задрожалъ. Пошолъ прямо до Семенова и сказалъ ему:

— Слушай, Семеновъ, то нахальство, що вы сдѣлали! Я буду просити своего отца, щобы подалъ жалобу на васъ хотя бы и до самого царя. Вы не можете быть опекуномъ тѣхъ несчастныхъ, которыхъ не любите.

— Я маю полне право и могу робити съ тѣми женщинами, що менѣ подобается, — отвѣтилъ Семеновъ: — а ты, княжій сынку, не будешь менѣ приказы давати. Я не боюся твоей угрозы. А теперь убирайся отсюда, щобы я тебе больше тутъ не бачилъ, бо Маруся пойде замужъ за того, за кого я ей укажу.

— Вы не маете права того дѣлати, бо Маруся заручена со мною и буде моя до смерти.

— Помалу ты, малоумный. Ты знаешь, що одно мое слово може послати тебе на смерть или въ Сибирь.

Алексѣй затиснулъ кулаки и хотѣлъ ударити Семенова, но еще воздержался.

— Подожди, Семеновъ, — сказалъ онъ черезъ затиснуты зубы: — я отнайду правдивого убійцу, а тогда горе буде тобѣ.

Такъ розстался онъ съ Семеновымъ и уѣхалъ въ свою сторону.

Анастасія и Маруся никогда не выходили изъ дому. Алексѣй навѣщалъ ихъ часто, но и онъ боялся встрѣчатися съ Семеновымъ. Служащи тоже не были задоволены новымъ помѣщикомъ, но мусѣли слухати, що приказывалъ, бо билъ нагайкой. Даже всѣ люди въ деревнѣ ненавидѣли Семенова. Но онъ собѣ съ того ничого не робилъ. Часто ѣздилъ до Кіева и тамъ веселился, бо дома не было съ кѣмъ.

Одного разу онъ здыбался со старшимъ сыномъ князя — Кузьмою, поздоровался съ нимъ и запросилъ его до Галицкого готелю. Тамъ при доброй забавѣ сказалъ Кузьмѣ:

— Почему ты не женишься?

— Бо не маю еще подходящей дѣвицы.

— Ты смѣешься, Кузьма! Почему не заѣдешь когда-нибудь до мене?.. Чи Маруся не подходяща?

— Да, она красива, но она приречена Алексѣю.

— Пустяки говоришь! Онъ съ нею не повѣнчается, бо я не позволю.

— Вы такъ говорите, Семеновъ, такъ по вашей мысли я заѣду къ вамъ и сдѣлаю предложеніе Марусѣ.

Семеновъ, якъ вернулся вечеромъ домой, такъ сейчасъ зашолъ въ комнату Анастасіи и Маруси и объявилъ имъ, що Маруся должна выйти замужъ, бо ей уже кончилося 16 лѣтъ.

— Дуже добре, дядя, — отвѣтила Анастасія: — я думаю, що сегодня пріѣде Алексѣй, то поговоримъ о томъ.

— Що, Алексѣй! Ани бесѣды не може быти! — закричалъ Семеновъ. — Маруся выйде замужъ за его брата, за Кузьму!

Маруся стояла испуганна, що не могла и слова проговорити.

— Значитъ ты не согласна? — крикнулъ Семеновъ. — Хорошо, я подожду тутъ Алексѣя и я самъ съ нимъ росправлюся.

Сѣлъ собѣ коло стола, подперъ бороду рукою и смотрѣлъ то на Марусю то на Анастасію.

— Я ему такъ заспѣваю, що онъ больше тутъ не покажется. Онъ мене еще не знае...

— Та васъ уже всѣ люди знаютъ и боятся, — сказала Маруся.

— То ты, выхованко, маешь еще право пысокъ до мене роспускати? Подожди, дамъ я тобѣ науку, якъ старшого поважати!..

Сорвался на ноги и поднялъ уже свою тростину, щобы ударити Марусю, но Анастасія перешкодила.

— Не маете права бити дѣвчину, — сказала она: — вы еи не годували. И не маете права называти еи выхованкою, бо она моя дочь, и за кого она хоче, за того выйде замужъ.

Въ той моментъ отчинилися двери и показался Алексѣй. Маруся съ плачемъ подбѣжала къ нему.

— Що, Марусю, плачешь? Чи Семеновъ ударилъ тебе?

Бѣдна дѣвчина слова не могла сказати съ жалю.

— О, Семеновъ, то такъ не иде! — крикнулъ на него Алексѣй. — Нападаешь на беззащитныхъ женщинъ... Пожалуйста, отдай ту тростину, бо бѣда буде...

— Подожди, Алексѣй, не такъ скоро, бо и тебе я могу посадити на свое мѣсто... Я прикажу арестовати тебе за убійство Возова. На сухо тобѣ то не пройде...

Сказавши то, выйшолъ изъ комнаты и гримнулъ дверьми за собою.

Маруся начала плакати, що Семеновъ погубитъ теперь и Алексѣя.

— Стережися, Алексѣй, — сказала Анастасія: — мы будемъ боронити тебе на судѣ и заявимъ, що то самъ Семеновъ убилъ моего мужа.

— Прошу васъ, мы того не можемъ говорити, бо не маемъ акуратныхъ доказательствъ.

Алексѣй посидѣлъ еще троха и отъѣхалъ. Скоро послѣ того явилася за нимъ полиція, щобы его арестовати за убійство Кондрата Возова.

— То не можливо, — сказала Анастасія: — то не онъ убилъ моего мужа.

— Не наше дѣло, кто убилъ, мы только маемъ приказъ арестовати Алексѣя.

— Его тутъ нема, онъ только що отъѣхалъ домой.

— Навѣрно, понюхалъ письмо носомъ и удралъ. Но мы его поймаемъ.

На слѣдующій день раненько Анастасія встала разомъ съ Марусею и пошли къ своему управляющему Максиму за порадой, що имъ робити, щобы спасати Алексѣя. Жена Максима удивилася, коли увидѣла Анастасію съ дочерью такъ рано въ своемъ домѣ. Максимъ только що всталъ.

— Бѣда и несчастье, Максиме, у насъ. Слушайте, Алексѣя навѣрно арестовала полиція, бо вчера вечеромъ приходили за нимъ, но его не нашли.

— За що маютъ арестовати Алексѣя?

— За убійство моего мужа. Его обчернилъ Семеновъ, що онъ засталъ Алексѣя при тѣлѣ Кондрата... Но чи то можливо, Максиме?

— Я тому не вѣрю и вы тоже не повѣрите.

Максимъ надумовался. Онъ пригадалъ собѣ, якъ Семеновъ намовлялъ его до вспольной роботы, щобы отомстити Кондрату.

— Добре, Анастасія Яковлевна, я маю одну скаргу на Семенова и розскажу на судѣ, только то не есть доказательствомъ, що Семеновъ убилъ Кондрата... Но за то я могу стратити роботу.

— Не бойся, Максиме, стратишь роботу, то будешь жити у мене, бо у мене гроши суть. Или еще лучше, мы перейдемъ въ твой домъ, бо я не хочу жити подъ однимъ дахомъ съ тѣмъ дьяволомъ, онъ еще готовъ и насъ поубивати.

— Мы собѣ уже съумѣемъ дати раду, а теперь треба подумати надъ Алексѣемъ. Найперше треба узнати, чи Алексѣй въ тюрьмѣ. Если въ тюрьмѣ, то потребно найти доброго адвоката.

— Знаете що, Максиме, мы обое поѣдемъ до Кіева, и то сейчасъ. Вы запрягайте кони, а ты, Маруся, останешься тутъ и потомъ съ Мартой перенесете гдекоторы рѣчи до Максима.

Максимъ скоренько приготовилъ карету. Анастасія снова пошла переодѣтися, взяла больше грошей съ собою, и поѣхали.

Маруся еще хвилю стояла и думала, що то дальше буде. Якъ Алексѣй въ тюрьмѣ, то она готова заразъ идти до него и разомъ съ нимъ невинну кару отсижувати, только щобы быти близко своего милого и дорогого Алексѣя.

Анастасія и Максимъ заѣхали до князя. На дворѣ не было никого, кромѣ службы, и то всѣ яки-то смутны.

— Где хозяинъ? — спросила Анастасія.

— Лежитъ очень больной уже вторый день, — отвѣтили ей.

— А Алексѣй дома?

— Но нѣтъ, не знаемъ, где находится.

Анастасія сказала, що хочетъ бачити князя. Докторъ не хотѣлъ дозволити, но потомъ уступилъ еи просьбамъ.

Старый князь открылъ очи и узналъ Анастасію.

— То вы, Анастасія Яковлевна? Пожалуйста, садитесь. Видите, що на мене упало. Якій стыдъ и ганьба! Якъ я то все перенесу... Но чи то подобно, щобы мой сынъ Алексѣй убилъ вашего мужа? Правда, Анастасія Яковлевна, що то ложь? А Семеновъ обвиняе его въ убийствѣ и велѣлъ его арестовати.

— Успокойтесь, ваше сіятельство, я тому абсолютно не вѣрю, бо мой мужъ ничого злого Алексѣю не сдѣлалъ, щобы онъ малъ причину убивати его. Скорше самъ Семеновъ совершилъ то преступленіе, а вину сложилъ на Алексѣя.

Князь тяжко вздохнулъ. Ему стало троха легче на душѣ.

— Где же Алексѣй? — спросила Анастасія.

— Та вчера полиція арестовала его.

— Боже мой, та онъ уже въ тюрьмѣ! Мы должны ратовати его.

— Що же мнѣ робити, я больной и не могу самъ. Я просилъ своихъ пріятелей, щобы помогли ему. И вы, Анастасія Яковлевна, дѣлайте, що можете... Вонъ тамъ въ шафѣ есть деньги, берите сколько угодно, не жалѣйте. Якъ надо, то надо. А може я скоро самъ поднесуся, то помогу вамъ, надо зайти до губернатора.

— Я буду робити все, що въ моихъ силахъ, — сказала Анастасія: — щобы только достати Алексѣя на свободу, бо Маруся певно померла бы за нимъ. Бѣдна — плаче день и ночь... Но чи вы бачили таке чудо, князь: Семеновъ говорилъ, щобы Маруся вышла замужъ за вашого старшого сына, за Кузьму. Я не противъ того, но Маруся съ Алексѣемъ уже признали собѣ свою любовь, и теперь не хорошо ихъ розрывати.

— Но, но, Анастасія Яковлевна, то не можливо, — сказалъ старикъ въ сильномъ волненіи. — До того не прійде, щобы Кузьма женился на Марусѣ! Я его прожену отъ себе, онъ гультай, марнотравецъ, и шкода было бы такой красивой и доброй дѣвушки съ такимъ никчемой...

Докторъ просилъ Анастасію выйти и оставити князя одного, щобы немного успокоился.

Анастасія съ Максимомъ сѣли въ карету и поѣхали дальше. Въ Кіевѣ заѣхали до галицкого готелю. Готель былъ еще порожній. Тутъ Анастасія съ Максимомъ поснѣдали и такъ обсудили, що Максимъ пойде въ тюрьму узнати, чи можно бачитися съ Алексѣемъ, а Анастасія останется въ готелѣ и переговоритъ съ хозяиномъ готеля, бо онъ встрѣчае много вліятельныхъ людей, то онъ може дати добру раду и помочи въ той бѣдѣ.

— Где хозяинъ? — спросила Анастасія кельнера.

— Хозяинъ навѣрно еще спитъ.

— Якъ долго онъ спитъ? Вѣдь уже послѣ десяти.

— Якъ долго хоче, часомъ до обѣда его нема.

— Вотъ горе, а я бы хотѣла бачитися съ нимъ.

— Якъ такъ, то я пойду и скажу ему.

Кельнеръ вышолъ и за пару минутъ вернулся и сказалъ, що хозяинъ буде готовъ за полчаса.

Филиппъ не зналъ, кто его ожидае. Онъ одѣлся помалу, росчесалъ волосы, посмотрѣлъ на часы и задумался: «Кто то може быти за дама, що такъ рано хоче бачитися со мною?»

Отчинилъ двери и увидѣлъ передъ собою молоду еще, но незнаному, женщину. Хвилю одно на другого смотрѣли, а потомъ Филиппъ подалъ руку и спросилъ:

— Съ кѣмъ маю честь витатися?

— Жалѣю дуже, що мы не познакомилися раньше, я называюся Анастасія Возова, вдова по убитомъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ Кондратѣ Ивановичѣ Возовѣ, помѣщикѣ изъ села Калиновка.

Филиппъ задрожалъ и немного поблѣднѣлъ, но скоро овладѣлъ снова своими чувствами.

— Ну, и що же привело васъ ко мнѣ?

— Важна справа. Про васъ говорятъ всѣ, що вы маете широки знакомства въ Кіевѣ, такъ може бы вы и мнѣ, бѣдной вдовѣ, дали пораду въ моемъ горѣ.

— Вы же не бѣдна, а богата вдова богатого помѣщика.

— Другъ мой, Филиппъ, прошу не насмѣхатися надо мною...

— Простите, я не хотѣлъ обидѣти васъ... Прошу только розсказати, що у васъ на мысли.

— Мене спровадило до васъ то убійство... Вы повинны знати, що моего мужа не убилъ Алексѣй, молодый сынъ князя Шурина. Тотъ молодець невинно сидитъ въ тюрьмѣ, и я хочу ратовати его.

— А кто вамъ той княжевичъ, братъ чи сватъ, що вы стаете въ его оборонѣ?

— Но нѣтъ, онъ менѣ не родина.

— Якъ такъ, то най боронитъ его отець, а вамъ зачѣмъ волноватися его дѣломъ?

— Не въ томъ дѣло... Я желала бы отнайти правдивого убійцу, я Алексѣй долженъ быти освобожденъ, бо инакше моя дочь Маруся може пойти въ могилу.

Филиппъ пригадалъ собѣ свою дочь и сердце у него начало бити въ грудяхъ якъ бы молотомъ.

— Маруся... Маруся... Такъ называлася и моя дочь, — сказалъ онъ: — но она навѣрно уже не жіе... Чи то ваша собственна дочь?

Конечно, моя, и она горячо полюбила Алексѣя. Въ той день, когда погибъ мой мужъ, Алексѣй возвращался отъ насъ домой и наѣхалъ на убитого. Случай хотѣлъ, що полковникъ Семеновъ, дядя моего мужа, увидѣлъ тогда Алексѣя и обвинилъ его въ убійствѣ. На томъ основаніи Алексѣя арестовали и посадили въ тюрьму.

Филиппъ тяжко вздохнулъ. Онъ смотрѣлъ на Анастасію и думалъ, що ему робити. Выявити всю тайну и самого убійцу онъ боялся, бо онъ получилъ десять тысячъ рублей, щобы молчалъ, якъ могила, и за тѣ гроши купилъ собѣ готель. Если теперь скаже правду, то може все потеряти и до того еще въ тюрьму попасти за обманъ.

— Я въ томъ не могу вамъ ничого порадити, бо въ такихъ дѣлахъ я не розбираюся, тутъ треба адвоката.

Анастасія засмутилася.

— Що же я теперь почну, куда менѣ удатися?

— Никуда, госпожа, а возвращайтеся домой. Я посмотрю вечеромъ, бо вечеромъ тутъ сходятся разны люди, що могутъ въ томъ дѣлѣ помочи: адвокаты, докторы, судьи и т. д. Я поговорю о томъ и буду старатися за Алексѣя якъ бы за родного сына. Може удастся намъ его освободити. А якъ нѣтъ, то можно выкрасти его изъ тюрьмы и выслати за границу...

— Дай Богъ, щобы такъ было, а вамъ за вашъ трудъ я заплачу, сколько будете жадати, — сказала обрадованна Анастасія.

— Заплаты не жадаю, довольно буде доброго слова отъ васъ.

Анастасія съ той радости схватила Филиппа и поцѣловала его въ лице.

— А то що, чи я достоинъ того, щобы мене цѣловала такъ красива и богата жена, якъ вы, Анастасія?

— Ничого, мой другъ, я вижу, що вы достоинъ того.

Анастасія хотѣла отойти, но Филиппъ задержалъ ю и пригласилъ на обѣдъ. Анастасія согласилася. При столѣ они обое говорили много, выпили и радовалися другъ другомъ. Филиппъ смотрѣлъ на Анастасію и думалъ: «Красива и хороша особа, зроблю для ней все».

— Анастасія Яковлевна, оставайтеся тутъ на ночь. Вечеромъ погуляемъ хорошо, а по обѣдѣ може зайдемъ повидати Алексѣя.

— Заразъ бы-мъ пристала на ваше предложеніе, только боюся за Марусю, бо она ожидае насъ нетерпеливо. А по друге, тотъ звѣрь, нашъ опекунъ Семеновъ, може еще тамъ убити бѣдну дѣвчину... Не могу остатися.

— Слушайте, пускай Максимъ ѣде домой самъ. Онъ розскаже все Марусѣ, а завтра Маруся може сама пріѣхати сюда.

Анастасія думала сюда и туда и нарештѣ согласилася остатися, бо хотѣла зобачити Алексѣя.

Отправивши Максима домой, Анастасія и Филиппъ рѣшили зайти сейчасъ къ начальнику тюрьмы и просити разрѣшенія на свиданіе съ Алексѣемъ.

Начальникъ тюрьмы узналъ Филиппа и поздоровался съ нимъ.

— Що васъ пригнало сюда?

— Желаю бачитися съ княжевичемъ Алексѣемъ, если возможно. А та женщина Анастасія Возова, жена убитого помѣщика Возова, тоже хотѣла бы бачити Алексѣя.

— Дуже жалую, но сегодня не могу васъ пустити на свиданіе съ Алексѣемъ. Слѣдствіе въ его дѣлѣ еще продолжается, и я маю приказъ не допускати посѣтителей къ нему.

— Господинъ начальникъ, въ якомъ положеніи его дѣло, такъ но вашому мнѣнію?

— Не меньше 10 лѣтъ ссылки въ Сибирь.

Анастасія, якъ учула тѣ слова, то чуть не упала въ обморокъ. Филиппъ вышолъ съ ней скоро на свѣжій воздухъ и сказалъ, що тутъ нужно дѣйствовати скоро.

— Я вамъ уже говорилъ, Анастасія Яковлевна, що Алексѣй якъ не буде освобожденъ такъ по доброму, то не остается ничого другого, якъ забрати его изъ тюрьмы другимъ способомъ.

Алексѣй лежитъ на желѣзной кроваткѣ въ узкой тюремной камерѣ и не може собрати еще своихъ мыслей послѣ страшного удара, якимъ явился для него засудъ суда.

«Десять лѣтъ каторги въ Сибири», повторяе онъ самъ до себе. «И совершенно невинно... Що же буде съ Марусей? Она того не переживе... Или полюбитъ другого, бо якъ же ждати десять лѣтъ?»

Онъ закрылъ руками свое лице и заплакалъ, що даже не чулъ, якъ сторожъ открылъ двери.

— Що ты плачешь, Алексѣй? — заговорилъ сторожъ. — Успокойся, голубчикъ, вотъ батюшка хоче поговорити съ тобой и потѣшити тебе передъ отправкой въ Сибирь.

Алексѣй поднялъ голову и увидѣлъ передъ собою священника.

— Що вы менѣ скажете, батюшка?

— Я пришолъ укрѣпити твой духъ, щобы тобѣ легче было нести тяжкій крестъ.

Алексѣй ничого не отвѣтилъ. Священникъ попросилъ сторожа, щобы его оставилъ одного съ Алексѣемъ на одинъ часъ. Сторожъ согласился и ушолъ.

По уходѣ сторожа священникъ подошолъ близко къ Алексѣю и сказалъ тихимъ голосомъ:

— Алексѣй, другъ мой, чи познаешь мене?

Алексѣй отворилъ широко очи, и позналъ.

— Ахъ, то вы, Филиппе!

— Тс-съ, не такъ громко! Слушай, я пришолъ сюда, щобы освободити тебе изъ тюрьмы.

— Якъ то можливо? Вы же сами попадете въ бѣду.

— Не твоя голова въ томъ... Скорѣй снимай свои лахи и переодѣвайся въ мои.

— Не могу того зробити, Филиппе, бо поймаютъ, а тогда кара буде въ два раза больше.

— Дуракъ ты, Алексѣй! Дѣлай, що говорю, бо время проходитъ, а тамъ въ моемъ готелѣ чекае на тебе Маруся и еи мать. Тамъ у нихъ все готово: паспортъ и деньги, такъ що сейчасъ уѣдешь заграницу. Поѣзжай прямо до Львова, а тамъ уже будешь въ безопасности. Потомъ и мы пріѣдемъ къ тобѣ.

— Маруся чекае на мене въ вашомъ готелѣ, чи то правда?

— Конечно, що такъ. Только скорѣй, бо часъ проходитъ... Про мене не думай, бо я уже дамъ собѣ раду, я тутъ знакомъ со всѣми.

Алексѣй переодѣлся быстро въ одежду Филиппа и натиспулъ шляпу на очи, а Филиппъ, переодѣвшись въ лахи Алексѣя, повалился на кровать лицемъ къ стѣнѣ.

За хвилю явился сторожъ и отчинилъ двери.

— Ну, якъ молодый княжевичъ?

Попъ только рукой махнулъ, що плохо, и вышолъ изъ камеры.

Филиппъ остался въ тюрьмѣ. Онъ думалъ о судьбѣ Алексѣя и на хвилю забылъ даже о собѣ, що онъ самъ въ тюрьмѣ. Но коли поглянулъ по камерѣ и зобачилъ желѣзны граты на окнѣ, то вспомнулъ, що онъ находится въ тюрьмѣ. Но онъ былъ приготовленъ и на то. Коли стемнѣло, онъ взялъ пилку, що принесъ съ собою, и началъ рѣзати желѣзный прутъ гратъ. Около полуночи онъ перерѣзалъ одинъ прутъ и осторожно выставилъ голову изъ окна и прислушивался.

«Не чути никого», подумалъ.

Сейчасъ привязалъ до другого прута шнуръ, пересунулся помалу черезъ отверстіе въ гратахъ и спустился по шнурѣ внизъ. Тамъ тихо, якъ кошка, перебѣгъ черезъ огородъ до муру, перескочилъ черезъ него и былъ уже на другой сторонѣ. Темными улицами онъ добрался до своего готелю и заднимъ входомъ вошолъ въ свою комнату. Тутъ скоро переодѣлся и, якъ бы ничого не зналъ и нигде не былъ, войшолъ въ большу залу, где еще было много гостей, забавлявшихся весело.

Алексѣй изъ тюрьмы явился въ готель Филиппа и сказалъ слугѣ, що хоче видѣти г-жу Возову. По хвилѣ слуга вернулся и впустилъ Алексѣя въ другу комнату. Скоро войшли къ нему Анастасія и Маруся и замкнули за собою двери. Алексѣй кинулся къ Марусѣ, обнялъ ю и сталъ цѣловати. Дѣвчина была такъ взволнована, що не знала, где находится. Она обнимала своего любимого, цѣловала его и плакала отъ радости.

— Я того не ожидалъ и не могу поняти, якъ то могло случитися... — сказалъ по хвилѣ Алексѣй. — Но я боюся за Филиппа, що онъ не выпутается такъ легко изъ того. Теперь его самого могутъ сослати въ Сибирь.

— Нехай тебе голова не болитъ за Филиппа, — сказала Анастасія: — онъ человѣкъ умный и знаный, такъ що даже если бы не удалося ему удрати изъ тюрьмы, то его и такъ выпустятъ, бо онъ не виноватъ... Но и мы не теряймо время, бо и за тобой могутъ нарядити погоню. Ступай за мной, тамъ Максимъ ожидае насъ.

Вышли на дворъ, сѣли до закрытой кареты и поѣхали прямо до князя. Когда старика разбудили, онъ очамъ своимъ не хотѣлъ вѣрити.

— Чи то сонъ, чи правда? — проговорилъ онъ.

— Правда, папаша, то я удралъ изъ тюрьмы.

Старикъ обнялъ сына и плакалъ съ радости.

— А теперь, ваше сіятельство, — сказала Анастасія: — прикажите заложити пару найлучшихъ лошадей, щобы Алексѣя якъ найскорше доставити до австрійской границы. Я прикажу своей Мартѣ ѣхати съ нимъ, бо она знае дорогу надъ границей и она поможе ему пробратися на другу сторону.

Кузьма спалъ въ другой комнатѣ и онъ пробудился и чулъ часть той бесѣды. Услышавши голосъ своего брата, онъ страшно удивился. Сейчасъ всталъ, одѣлся и тихо вышолъ изъ дому.

Трудно было Алексѣю розстатися съ Марусею и отцомъ. Всѣ плакали и прощалися съ нимъ, якъ бы ишолъ уже на смерть. Старикъ давалъ ему наставленія, якъ бы не надѣялся бачити его больше. Потомъ далъ ему грошей, обнялъ и поцѣловалъ въ послѣдній разъ и сказалъ:

— Ступай, ступай, сынокъ, щобы не было поздно.

Марта приказала кучеру брати дорогу прямо на Почаевъ, бо туда найблизша дорога.

— Щобы только достатися до Почаева, а тамъ уже бѣды не буде, бо до границы только пару верстъ.

Анастасія и Маруся вернулися обратно въ Кіевъ, щобы ожидати Филиппа, или узнати, що съ нимъ случилося.

— Мамо, той Филиппъ такій благородный, чи другій зробилъ бы то про насъ, що онъ зробилъ. Онъ не дбалъ самъ за себе, що могутъ его познати и словити.

Анастасіи стало жалко и Филиппа. Въ душѣ она полюбила его и хотѣла бачити его на свободѣ якъ найскорше.

Коли вернулись до готелю, было близко полуночи. Онѣ переодѣлися, сошли внизъ и приказали дати собѣ вечерю. По вечерѣ перешли въ большу залу, где была музыка и забава, и рѣшили чекати, чи не явится Филиппъ. Но выбило уже одинъ часъ, а Филиппа не было.

— Маруся, мы лучше пойдемъ спати, завтра узнаемъ, що случилося съ нашимъ пріятелемъ Филиппомъ.

Она взяла дочку подъ руку и подошла къ дверямъ. Но въ той хвилѣ въ дверяхъ показался Филиппъ въ вечернемъ костюмѣ, свѣжій и нарядный.

— Що вы, Филиппе, вы уже здѣсь?

— Да, Анастасія Яковлевна, я уже выспался, — сказалъ Филиппъ, а потомъ шопотомъ добавилъ: — завтра поговоримъ и розскажу вамъ все, якъ то было... А съ Алексѣемъ все въ порядкѣ?

— Такъ, все по плану, — отповѣла Анастасія.

— Ну тогда хорошо! А теперь може быти желаете що-нибудь перекусити или выпити?

— Спасибо, но мы уже обѣдали.

— Ну то до свиданія и покойной ночи.

На слѣдующій день Филиппъ завтракалъ разомъ съ Анастасіей и Марусей въ отдѣльной комнатѣ, где были совсѣмъ безпечны. Филиппъ розсказалъ имъ, якъ удиралъ изъ тюрьмы, а Анастасія оповѣла подробно, що сдѣлали съ Алексѣемъ.

— Ну, теперь онъ уже далеко, и хотя бы послали и погоню за нимъ, то не думаю, щобы поймали его. Онъ навѣрно зробилъ уже половину дороги.

Наразъ Филиппъ сталъ прислушиватися. Изъ другой комнаты донеслися звуки мужскихъ голосовъ.

— Тихо, полиція, — сказалъ шопотомъ Филиппъ. — Якъ будутъ васъ пытатися, то ничого не отвѣчайте, а только скажите, що не видѣли ничого и не знаете, бо цѣлый часъ сидѣли въ готелѣ.

Самъ Филиппъ выбѣжалъ въ коридоръ и встрѣтилъ комиссара полиціи.

— Що нового?

— Сей ночи удралъ изъ тюрьмы князь Алексѣй, мы его ищемъ по всему городу, такъ зашли и къ вамъ, чи не слыхали що-нибудь.

— Не знаю ничого. Межи моими гостями я не бачилъ сей ночи ни одного незнакомого лица... Говорите, що удралъ?.. Подумайте, що за хитрый мальчикъ!

— Вырѣзалъ желѣзне окно, и слѣдъ пропалъ.

Филиппъ пригласилъ полицейскихъ къ столу и предложилъ имъ водки. Полицейскіи охотно выпили, поблагодарили и вышли. Филиппъ снова вернулся къ своимъ знакомымъ.

— Ну, що? — спросила Анастасія.

— Ничого... Выпили и ушли... Ну, а теперь слушайте, що я вамъ скажу. Вы собирайтеся домой, я тоже съ вами ѣду, бо хочу лично поговорити съ вашимъ опекуномъ. А потомъ, если пожелаете, можете остатися въ своемъ селѣ, или вернутися обратно сюда... Я буду вамъ всегда радъ.

Анастасія приказала Максиму собиратися въ дорогу. Онъ быстро заложилъ лошади, и еще передъ полуднемъ выѣхали изъ Кіева.

Полковникъ Семеновъ сидѣлъ одинъ въ своей комнатѣ и волновался. Часто вставалъ, проходился быстро по комнатѣ и опять возвращался на старе мѣсто. Кто бы посмотрѣлъ на него, то испугался бы, бо онъ былъ похожъ больше на дикого звѣря, чѣмъ на человѣка. Волосы на головѣ были взлохмочены, борода и усы закрыли уста и очи.

— Все равно, — говорилъ онъ громко самъ до себе: — десять лѣтъ поживу весело, а потомъ пускай робится, що хочетъ... А съ тѣми бабами я росправлюся, я имъ покажу. Если выхованка согласится выйти за Кузьму, то уступлю, но Кузьму натяну якъ струну. Онъ не даромъ княжескій сынокъ: можно брати деньги, якъ дрова въ лѣсу.

Подошолъ къ окну и задрожалъ. Кто-то подъѣхалъ къ дому. Сталъ присматриватися и узналъ.

— То Кузьма!

Семеновъ выбѣгъ напротивъ, поздоровилъ своего пріятеля и спросилъ:

— Що за чортъ пригналъ тебе сюда?

— Непріятны новости, Семеновъ!

— Що такого?

— Братъ мой Алексѣй удралъ изъ тюрьмы!

Семенова якъ бы громомъ ударило. Яку хвилю слова не могъ проговорити, а потомъ пришолъ въ себе и спросилъ:

— Що ты говоришь, Кузьма? Ты бачилъ его?

— Ясно, що бачилъ.

— Где?

— Въ своемъ домѣ... Говорилъ съ отцомъ, и только я узналъ, що отецъ сказалъ: «Утѣкай заграницу въ Австрію». Значитъ, теперь все пропало, Семеновъ, нашъ планъ провалился.

— Такъ не говори, Кузьма! Еще не все пропало, я еще имъ покажу.

— Що же вы сдѣлаете?

— Що я сдѣлаю? Посмотришь... Я же служилъ полковникомъ пограничной стражи... Слушай, ты знаешь, въ якомъ направленіи Алексѣй отъѣхалъ?

— Думаю, що на Почаевъ.

— Хорошо, Кузьма, подожди хвилю, а я соберуся, и ты можешь поѣхати со мною.

Кузьма остался одинъ и ему стало страшно: «Своего родного брата я выдалъ... Лучше менѣ было молчати, бо яка менѣ польза отъ того, що его сошлютъ въ Сибирь на десять лѣтъ. А Маруся, якъ не захоче мене, то все равно ничого не подѣлаю съ ней».

— Ну що, Кузьма, узнаешь своего старого пріятеля?

Кузьма поднялъ голову и увидѣлъ передъ собою полковника. Волосы въ порядкѣ, борода росчесана, усы подкручены и шашка при боку.

— Я остануся дома, не хочется ѣхати съ вами, — сказалъ Кузьма.

— Що съ тобой, Кузьма? Испугался?

— Нѣтъ, не испугался, только менѣ не зачѣмъ ѣхати съ вами.

Но Семеновъ все-таки уговорилъ Кузьму ѣхати съ нимъ. Выпили водки на дорогу, у Кузьмы въ головѣ зашумѣло, и онъ уже готовъ былъ идти, куда угодно.

На слѣдующій день утромъ они были уже въ Радзивиловѣ и явилися у командира пограничныхъ постовъ. Полковникъ Семеновъ поздоровался съ командиромъ и заявилъ, що мае порученіе оглянути лично всѣ посты вдоль границы, бо въ послѣднихъ часахъ много контрабандистовъ переходитъ черезъ границу. Командиръ далъ ему хорошихъ лошадей и самъ хотѣлъ товаришити ему, но Семеновъ заявилъ, що онъ и одинъ съ Кузьмой може объѣхати посты. Притомъ представилъ командиру и Кузьму якъ княжеского сына и своего друга.

Изъ Радзивилова до границы не было больше версты. Семеновъ остановлялся на каждомъ посту и коло каждого дежурного и всѣмъ приказывалъ смотрѣти остро и никого не пропускати черезъ границу. На самъ обѣдъ пріѣхалъ на постъ Лосятинскій. Старшій того поста не ожидалъ такого гостя и пустилъ солдатъ погуляти. Семеновъ поднялъ страшный крикъ:

— Такъ вы царю служите, а переносчики водку носятъ свободно! Слушай, старшій, сегодня и слѣдующіи два дня всѣ солдаты должны службу нести день и ночь, бо здѣсь много контрабандистовъ переходитъ черезъ границу изъ нашей страны. Если увидите кого, що приближается къ границѣ, такъ прямо ловити и убивати. Если того не сдѣлаешь, то прикажу въ тюрьму посадити.

Старшій дрожалъ, якъ рыба.

— Все буде сдѣлано по приказу, ваше благородіе, — сказалъ старшій.

Семеновъ поѣхалъ дальше и всюду поднималъ на ноги всѣхъ солдатъ и давалъ тіи самы приказы.

Пониже Крутенского поста, недалеко, лежитъ деревня Крутновъ. Невелика то деревня, ростягнена понадъ саму границу. По другой сторонѣ понадъ саму границу плыве маленька рѣчка Иква.

Вечерній туманъ закрылъ всю долину и деревню. Люди, повернувши съ поля, робили еще коло дому, кто що малъ. Коли стемнѣло, въ деревню заѣхали три возы съ людьми, що желали переправитися черезъ границу одни въ Австрію, а други въ Америку. Человѣкъ, що привезъ ихъ, зашолъ къ своему знакомому жителю той деревни и сказалъ:

— Слушайте, Якимъ, маю семь человѣкъ, за каждого плачу рубля, только щобы было безпечно.

— То уже моя голова въ томъ, не бойтеся. Чи не мало перевелъ я уже народу черезъ границу?

— Вотъ тутъ вамъ семь рублей и одинъ рубль экстра для солдата.

Якимъ поблагодарилъ и призвалъ всѣхъ въ хату. Тутъ сказалъ имъ, щобы не боялися, бо перейти границу дуже легко.

Раньше я пойду къ солдату, заплачу ему, и онъ насъ пропуститъ свободно.

Всѣ были рады тому. Въ той группѣ была Марта съ Алексѣемъ. Якимъ, увидѣвши Марту, обратился къ ней:

— А що вы, бабушка, тоже до Австріи?

— О нѣтъ, я только отпровадила того молодого барина Алексѣя. Прошу васъ, постарайтеся, щобы все было хорошо.

— Дайте пять рублей больше, то проведу его далеко за границу.

Алексѣй заплатилъ.

— Теперь кто желае водки австрійской — рубль одна кварта.

Алексѣй самъ купилъ кварту и далъ всѣмъ, щобы выпили.

— Вотъ що за водка, якъ огонь, — говорили люди.

— У насъ такой, ей Богу, нѣтъ.

Якимъ вышолъ изъ хаты, щобы встрѣтитися съ солдатомъ. Но обойшолъ наоколо деревню, а солдата не было нигде. Такъ вернулся и приказалъ всѣмъ собиратися въ дорогу.

Было уже поздно. Вся деревня спала, только гдесь далеко слышно было собакъ. Переводчикъ шолъ впередъ, а остальны ступали за нимъ крокъ за крокомъ. Уже подходили къ самой границѣ. Наразъ дался чути голосъ: «Стой!» Якимъ остановился и увидѣлъ передъ собою четырехъ солдатъ.

— Що не познаете мене?

— Да, Якимъ, познаемъ, но сегодня маемъ приказъ арестовати каждого, кто буде переходити границу.

— Що вы пьяны? — сказалъ Якимъ. — Мы возвращаемся обратно въ деревню.

— Ани крока назадъ, бо бѣда вамъ! — предостерегли солдаты.

Но Якимъ крикнулъ: «Хлопцы, назадъ въ деревню, скорѣй!» и самъ пустился удирати. На той голосъ всѣ кинулися бѣжати. Солдаты, увидѣвши, що творится, начали стрѣляти. Задля тумана и темной ночи, выстрѣлы не досягали своей цѣли. Но и такъ осталося пару раненныхъ, пару убитыхъ, а трехъ только вернулось въ деревню.

Вся деревня была встревожена. Староста сейчасъ приказалъ отвезти раненныхъ и убитыхъ до Почаева. Между ними былъ и Алексѣй. Онъ не давалъ ніякихъ признаковъ житья, и Марта плакала надъ нимъ:

— Убили тебе невинно! Чья рука въ томъ, нехай Богъ покарае его.

Въ Почаевѣ докторъ оглянулъ всѣхъ, и у убитыхъ приказалъ отняти всѣ бумаги и отослати полицейскимъ властямъ.

— Господинъ докторъ, я того молодого хочу забрати въ родну деревню, потому най онъ останется временно у васъ, — просила Марта.

—Менѣ то не мѣшае, най остается.

Марта приказала кучеру, щобы чѣмъ можно скорше ѣхалъ домой и повѣдомилъ князя о томъ, що случилося. Сама осталася при тѣлѣ Алексѣя и смотрѣла на его лице.

— Докторъ, чи вы оглянули хорошо рану сего молодого барина?

Докторъ пришолъ еще разъ къ тѣлу, посмотрѣлъ въ очи, потомъ приложилъ ухо къ лѣвому боку и слушалъ.

— Онъ еще живъ! Шкода, що я документы отослалъ уже полиціи и записалъ его мертвымъ.

— То не важно, а только вы спасайте его жизнь. За то получите нѣсколько тысячъ рублей. Передъ вечеромъ я отъѣду домой и заявлю князю...

— А що онъ княжескій сынъ?

— Вы узнаете вскорѣ все, но теперь я не могу вамъ выявити того, и прошу васъ тоже молчати.

Сказавши то, Марта всунула доктору въ руку пару банкнотовъ.

— Вотъ вамъ перва заплата, тысяча рублей, а когда Алексѣй выздоровѣе, получите больше.

Докторъ самъ собѣ не вѣрилъ. Думалъ на всѣ стороны: «Може и княжескій сынъ, но зачѣмъ ему было такимъ способомъ удирати за границу?.. Все равно нужно спасати жизнь парню...».

Онъ сдѣлалъ операцію, прочистилъ и перевязалъ рану и заявилъ Мартѣ, що хотя пуля перешла черезъ грудь, но не испортила серьезно важныхъ органовъ, и потому раненный може выздоровѣти.

Марта поблагодарила и заявила, що теперь она отъѣде, оставляючи раненного подъ опекой доктора, а на другій тыждень вернется съ другими, що заинтересованы въ спасеніи того юноши.

Полковникъ Семеновъ узналъ о цѣломъ происшествіи надъ границей только на другій день рано. Онъ сейчасъ зашолъ къ городскимъ властямъ и розузналъ точно имена убитыхъ, но бумаги были поддѣльны и ничого опредѣленного ему не сказали. Потомъ зашолъ къ доктору. Тутъ узналъ, що между убитыми былъ одинъ молодый парень, по имени Алексѣй, но его тѣло родина забрала домой. То успокоило полковника Семенова, и онъ дуже довольный отъѣхалъ домой.

Когда кучеръ вернулся къ князю и передалъ ему страшну вѣсть о смерти Алексѣя, старикъ не перенесъ того удара. Съ нимъ случился новый припадокъ и за пару годинъ онъ скончался.

Анастасія и Маруся пріѣхали въ то время къ князю, щобы узнати, чи кучеръ съ Мартой не вернулися. Увидѣвши кучера, Маруся прискочила къ нему:

— То вы уже повернули! А где Марта?

— Марта осталася тамъ.

— А Алексѣю удалося перейти черезъ границу?

Кучеръ молчалъ. Онъ не малъ отваги сказати имъ всю правду, що случилося съ молодымъ княжескимъ сыномъ.

Маруся отразу поняла, що съ Алексѣемъ случилось що-то неладное.

— Що, поймали его? — спрашивала она кучера.

— Нѣтъ... Его убили солдаты на границѣ.

Тѣ слова упали якъ громъ съ ясного неба. Маруся упала, якъ бы подкошена. Анастасія съ дворской службой привела дѣвчину до чувствъ и запровадила ю до покоевъ князя. Тутъ узнала, що и князь умеръ.

— Боже мой, за що ты такъ покаралъ невинныхъ людей! — завопила въ отчаяніи Анастасія.

Она старалася успокоити плачущу Марусю, якъ только могла.

— Мамо, — сказала дочка: — я поѣду сама до Почаева и посмотрю на Алексѣя и привезу его тѣло. А вы останьтеся тутъ при князѣ.

Анастасія страшно испугалася, щобы съ дѣвчиной не приключилася яка бѣда, и хотѣла отговорити ю отъ той поѣздки. Но Маруся уперлася, що муситъ ѣхати. Она приказала тому же кучеру возвращатися до Почаева, а сама поѣхала на станцію желѣзной дороги и взяла билетъ до Радивилова. Тамъ наняла повозку и за двѣ годины была въ Почаевѣ. Тутъ допыталася, где находится докторъ, що занимался раненными на границѣ, и явилася къ нему. Она знала, подъ якой фамиліей малъ бумаги Алексѣй, и просто спросила доктора:

— Господинъ докторъ, чи Алексѣй на смерть убитъ?

— Да, убитъ, — отвѣтилъ докторъ.

— А где Марта?

— Яка Марта?

— Та тая жена, що была при немъ.

— Поѣхала домой... А кто вы, барышня?

— Я Маруся, нареченна Алексѣя.

— Ахъ, та чому же вы мнѣ сразу того не сказали! Коли такъ, то друге дѣло, и я вамъ могу сказати, що Алексѣй не убитъ, а только тяжко раненъ, но буде жити.

Маруся на хвилю даже голосъ потеряла отъ той радости.

— А где онъ? Могу я его видѣти?

— Онъ у мене, но сегодня не можете его видѣти.

— Добре, докторъ, добре, я подожду до завтра.

Маруся осталася въ Почаевѣ и сама ухаживала за больнымъ Алексѣемъ. Онъ быстро поправлялся. Маруся написала письмо до мамы, що Алексѣя она отнайшла живого, но не поверне домой, пока онъ не буде здоровъ.

Филиппъ, якъ дознался, що случилося съ Алексѣемъ, заразъ подумалъ собѣ, що то рука полковника Семенова въ томъ муситъ быти.

— Подожди, стара собако, — заклялъ Филиппъ: — теперь тобѣ не прощу, ты еще вспомнишь мене.

Анастасіи было легче немного, коли узнала изъ письма, що Алексѣй живе. Она поѣхала сейчасъ къ Филиппу, щобы подѣлитися съ нимъ той радостной новиной. Филиппъ привиталъ Анастасію якъ близкого друга. Коли она ему розсказала свою новость, онъ сказалъ:

— Знаете, Анастасія Яковлевна, мы еще сегодня поѣдемъ къ нимъ и сами дознаемся всей правды. А если Алексѣй чувствуе себе лучше, то мы заберемъ его съ собою домой.

— Но то не можливо, Филиппъ, бо Алексѣя поймаютъ.

— Не бойтеся того... Хотя и поймаютъ, то выпустятъ, бо онъ не виноватъ.

— Хорошо, якъ вы зробите, такъ буде.

Филиппъ взялъ Анастасію и Марту и поѣхали прямо до Почаева.

Маруся и Алексѣй не сподѣвалися ихъ пріѣзду. Ихъ радости не было конца. Маруся кинулася въ объятія матери. Алексѣй сидѣлъ опертый о подушки и сіялъ отъ счастья.

— Ну, якъ же вы, Алексѣй, чувствуете себе? — спросилъ Филиппъ.

— Благодарю васъ, значительно лучше... Маруся лѣчитъ мене, и скоро я смогу повернути домой.

— Алексѣй, мы хочемъ взяти васъ домой сейчасъ, если докторъ позволитъ.

— Що вы говорите? Хочете послати мене въ Сибирь на всю жизнь?

— Того не бойся, мой дорогой, я нашолъ виновника и на судѣ все розскажу.

Маруся тоже не вѣрила Филиппу и была противъ возвращенія Алексѣя.

— Я Алексѣя не пущу домой, а мы пойдемъ въ Австрію.

Филиппъ старался уговорити ихъ, но ничого не помогло, бо обое молодята заупрямилися, що не вернутся домой, а пойдутъ заграницу. Филиппъ въ той злости вышолъ въ другу комнату и задумался. Потомъ написалъ записку и, позвавши Марту, приказалъ ту записку занести на полицію. Марта сразу испугалася того порученія, но потомъ собѣ роздумала, що у одного Филиппа больше розуму, чѣмъ у всѣхъ остальныхъ вкупѣ, и пошла на полицію.

За хвилю въ домъ явилася уже полиція. Никто не зналъ, що говорити. Филиппъ показалъ на Алексѣя и заявилъ:

— Прошу арестовати того молодого парня и отослати въ Кіевску тюрьму, онъ удиралъ за границу. Только осторожно, пожалуйста, съ нимъ, бо онъ опасно раненъ. Лучше возьмите доктора и дайте его въ спеціальный вагонъ.

Сказавши то, вышолъ изъ дому и поѣхалъ до Радивилова на станцію желѣзной дороги и взялъ билетъ до Кіева. Въ Кіевѣ прямо зашолъ къ своему адвокату и розсказалъ ему всю исторію. Потомъ зашолъ въ судъ и передъ судьей объявилъ, що убійцей помѣщика Возова есть полковникъ Семеновъ. Судья сейчасъ приказалъ арестовати Семенова, а Алексѣя обѣщалъ перевести въ тюремну больницу и держати подъ надзоромъ до суда надъ полковникомъ Семеновымъ.

За недѣлю начался судъ надъ полковникомъ Семеновымъ. Анастасія, Маруся и Марта явилися по вызову суда якъ свидѣтели. Занявши первы мѣста, они оглядалися наоколо, чи не увидятъ где Филиппа. Они возненавидѣли его якъ лютого ворога и проклинали найтяжшими проклонами за ту здраду, яку онъ совершилъ по отношенію къ Алексѣю, но теперь хотѣли бы, щобы онъ былъ тутъ и боронилъ Алексѣя, бо вѣдь самъ говорилъ, що знае правдивого убійцу. Но Филиппа не было.

Наконецъ въ залъ ввели Семенова. Онъ кинулъ очами по собравшихся и задрожалъ. Онъ увидѣлъ на скамьѣ старого оборванного бродягу, съ которымъ уже встрѣчался въ своей жизни.

«То онъ, то той самый бродяга», подумалъ Семеновъ.

Началось розбирательство. Послѣ початковыхъ формальностей и отчитанья обвинительного акта судья вызвалъ свидѣтелей. Первымъ на очереди былъ Филиппъ. Когда судовый секретарь прочиталъ имя Филиппа, сидѣвшій на скамьѣ старикъ всталъ, выпростовался и заявилъ:

«Свѣтлый суде, найперше хочу сказати, що я не тутейшій. Я прибылъ сюда изъ Галичины. Тамъ было у мене свое хозяйство, была жена Паранька, котору я надъ все любилъ. У насъ была дочь, называлася она Маруся. Одного разу моя жена захотѣла пойти на отпустъ до Подкаменя и забрала съ собою дочку. На томъ отпустѣ мою Марусю кто-то укралъ...».

Марта, якъ учула тѣ слова, начала плакати. Филиппъ продолжалъ:

«Моя жена, узнавши, що дочка пропала, съ той туги сошла съ ума и умерла. Я продалъ все, що малъ, и пустился въ свѣтъ, бо рѣшилъ отнайти свою дочь. Ходилъ я такъ по Галичинѣ, потомъ, не замѣтивши того, очутился въ Россіи и такъ блукался по свѣту дальше. Однажды я отпочивалъ въ лѣсу недалеко Кіева. Наразъ я увидѣлъ, якъ подъѣхалъ мущина въ каретѣ, а съ другой стороны мущина верхомъ на лошади, и той, що былъ верхомъ, вытягнулъ два пистолета и вызвалъ другого на поединокъ. Затѣмъ той, що былъ верхомъ, убилъ другого. Я то видѣлъ и вышолъ изъ лѣса. Убійца перестрашился и подалъ менѣ пакетъ съ деньгами, который забралъ у убитого, и приказалъ менѣ молчати о томъ, що я видѣлъ. Я сказалъ, що буду молчати, и отойшолъ въ сторону. Но оглядываюсь назадъ, а тамъ коло убитого стоитъ молодый парень, а тотъ, що убилъ, называе молодого парня убійцей. Не знаю, що было дальше, бо я отойшолъ отъ того мѣста. Покупивши собѣ, що нужно, я поѣхалъ до Петрограду, тамъ прожилъ два года и вернулся обратно въ Кіевъ. Тутъ купилъ готель, въ которомъ живу до сихъ поръ. Вотъ то есть моя исторія».

Онъ снялъ бороду и всѣ узнали Филиппа, властителя Галицкого готеля.

— Чи вы, господинъ, можете показати убійцу? — спросилъ судья.

— Такъ, вонъ той убійца — полковникъ Семеновъ, а Алексѣй не виноватъ.

Маруся только теперь пригадала собѣ помалу цѣлу исторію, якъ она была маленькой и якъ Марта ю украла.

— Боже мой, то мой отецъ, — крикнула она и упала до ногъ Филиппу.

— Отче мой, то я та сама, за которой ты глядалъ по свѣту.

Филиппъ отворилъ широко очи и смотрѣлъ на Марусю.

— Якъ не вѣришь менѣ, то поспытай Марту, бо она украла мене... Я помню все, якъ бы сегодня.

Анастасія закрыла очи и горько заплакала.

— Мамо, не плачь — потѣшала ю Маруся: — бо ты моей мамой останешься до смерти. Ты мене воспитала якъ свою дочку, и того я тобѣ не забуду.

Обернувшись снова къ своему отцу, дѣвчина говорила: «Охъ, яка я счастлива нынѣ... Тата отнайшла, Алексѣй на свободѣ, и намъ ничого больше не грозитъ».

Анастасія между тѣмъ отерла слезы, подошла къ Филиппу и сказала: «Ну, теперь, Филиппе, прикажите мене забрати въ тюрьму, бо то я виновна въ вашихъ семейныхъ несчастьяхъ... Я послала Марту съ еи братомъ, щобы найшли менѣ дѣвочку. Несчастье хотѣло, що то упало на васъ... Но Марусю я полюбила и люблю лучше своей дочери».

Филиппъ взялъ за руку Анастасію и сказалъ:

— Я васъ отдамъ въ тюрьму, но не сегодня, а въ церкви при вѣнчаніи, якъ вы будете согласны, бо намъ некуда росходитися: вы мать Марусѣ, а я отецъ, такъ и должны мы остатися разомъ. Будемъ разомъ радоватися счастьемъ Маруси и Алексѣя, а подлый Семеновъ най иде на каторгу въ Сибирь.