(Хата Ивана, столъ, образы на стѣнѣ: св. о. Николая, Іисуса Христа и Матери Божой).

Иванъ (сидитъ коло стола): Стара, давай ѣсти, бо часъ идти до лѣса, доки холодно и муха такъ не кусае коня. Знаешь: що теперь горячо и треба ѣхати раненько, а ты такъ любишь долго спати.

Настя: А колька бы тебе трафила, яка я стара. Не дождатися тобѣ того, щобы ты видѣлъ мене старою... Якій менѣ молодикъ знайшолся, а диви, диви!

Софія: Мамо, не кленѣть тата. Тато ничого такого злого вамъ не сказали.

Настя: Молчи, смаркуле! Не пхай носа тамъ, где тобѣ не треба. Ты все менѣ лѣзешь въ дорогу.

Иванъ: Ну замолчи разъ, молоденька, а давай скорше ѣсти, бо я не маю часу чекати.

Настя: Ты мене все на збытки берешь: перше стара, а теперь уже молоденька. А ты не знаешь, якого я достойного роду. Ты не повиненъ мене такъ ображувати, я того у тебе не заслужила.

Иванъ: Тихо, жѣнко, спамятайся, то я собѣ такъ изъ любви говорю. Теперь молоды поженятся, и такъ одно до другого говорятъ: ”Ты, старый; ты, стара” — и то изъ любви. А мы уже не молоды, то тѣмъ больше можемо такъ себѣ говорити. То не есть жадна образа.

Настя: А ты, старый собако, ты кажешь, що то изъ любви... Бодай тебе такъ собаки любили, якъ ты мене любишь.

Иванъ: Но, жѣнко, лишѣмъ дурну бесѣду, а давай ѣсти, бо часъ минае, а потомъ пригрѣе солнце и кони ся дуже сбиваютъ.

Настя: Не бійся, не выздыхаютъ и чортъ ихъ не возьме (подае Иванови хлѣбъ и кавалокъ солонины). На-на, ѣжь, якъ не можешь вытримати! (Выходитъ).

(Иванъ крае хлѣбъ и солонину и ѣстъ).

Софія: Тату, що нашій мамѣ ся стало? Мама така не была перше, а теперь, о Боже, ажъ встыдъ признаватися, що то мама. (Плаче).

Иванъ (по хвилѣ): Не плачь, доню, мы якось перебудемъ тое все. Ты знаешь, отколи мама почала заглядати до того проклятого Сруля, то съ той поры нема спокою въ хатѣ.

Софія: Правда, правда, бо коли вы только изъ дому, то мама уже въ корчмѣ у Сруля, а робота стоитъ. Я не могу все сама поробити, а мама прійде пьяна и еще ся со мною сваритъ.

Иванъ (встае): Уже и ѣда не береся. Бѣдна моя донечка такъ ся грызе. (Цѣлуе Софью и отходитъ).

Софія(одна): О Боже, Боже, що то буде далѣ, якъ мама буде такъ дальше робити. (Припадае на колѣна передъ святыми образами и молится): Боже всемогучій, просвѣти умъ моей мамы, щобы поправилася и повернула на праву дорогу такъ, якъ колись она была доброю господынею.

(Входитъ Петро. Отворивши двери, онъ дивится, якъ Софія молится, подходитъ ближе и кладе руку на плечо Софіи.

Софія (срываеся перестрашенна): Отъ якъ я ся настрашила. Я гадала, що то мама...

Петро: А мама где? Я хочу ѣсти, бо треба идти на поле тамъ сѣно обернути. Треба сегодня згромадити, бо завтра недѣля и не можъ лишати сѣно въ полозѣ. Черезъ недѣлю може быти дощь, то сѣно почорнѣе.

(Софія дае Петрови ѣсти. Петро сѣдае коло стола и ѣстъ. Софія пораесь коло печи. Петро поснѣдавши выходитъ). 

Софія (одна): О Боже, якій съ того Петра буде господарь, якій онъ робочій! — Годинки не сяде, а всегда робитъ, якъ бы собѣ. А якій онъ добрый, якій тихонькій, прямо ангелъ, а не хлопецъ! Недаромъ его такъ тато любитъ... Охъ, тай и я его люблю. (Спѣваетъ).

Настя (вбѣгаетъ и кричитъ): А ты, вѣдьмо проклята, ты спѣваешь, а робота стоитъ. Тобѣ въ голову залѣзъ Петро, але недочеканье твое. Я тобѣ кости поломлю, якъ будешь згадувати Петра.

Софія: Не кленѣть, мамо — я отъ собѣ такъ заспѣвала. Я чула, якъ въ читальнѣ спѣвали, тай нагадала и заспѣвала.

Настя: А згорѣла бы ты съ твоею читальнею! Остатній часъ тобѣ буде, якъ пійдешь еще до читальни.

Софія: Мамо, всѣ честны дѣвчата идутъ до читальни. Тамъ читаютъ и оповѣдаютъ, якъ на свѣтѣ жити.

Настя: Заткай пащеку, вѣдьмо. Еще смѣешь менѣ говорити, що тамъ всѣ честны ходятъ. Чему до читальни не иде Юрко Пилиповъ?

Софія: Бо Юрко піякъ и только сидитъ въ корчмѣ и пье жидовскіи помои. Молодымъ людямъ не мѣсце въ корчмѣ — тамъ, где топится людска праця. Всѣ молоды повинны дати примѣръ старымъ и идти до читальни, а не до корчмы.

Настя: А дивися, диви — яйце хоче учити курку! А недочеканье твое! То и я не маю ходити, якъ ты не ходишь?

Софія: То великій встыдъ для женщины сидѣти въ корчмѣ межи піяками и слухати, якъ тамъ оскорбляютъ Бога по пьяному.

Настя (злостна, хватае мѣтлу и хоче ударити Софію, но Софія утѣкае изъ хаты): А проклята, увійдешь ты менѣ еще до хаты! Я тобѣ выжену тую читальню съ головы. Почекай (бье кулакомъ до окна).

(Настя кидае дровъ до печи. Входитъ Сруль).

Сруль: Добрый день, Настя! Якъ ся маете?

Настя: Добре, пане Срулю... А якъ вы ся маете?

Сруль: Що чувати коло васъ?

Настя: Ничого нового, только моей Софіи влѣзла читальня въ голову и ганьбитъ мене, що женщинѣ не файню ходити до корчмы.

Сруль: Ай-вай, ай вай, яке мудре! — Хоче маму учити розумъ. Оно не знае, що до мое корчма усѣ газдівскіи сыны ходятъ, а до читальни сами жебраки. Но я вамъ щось скажу, Настя, я думаю такъ, що то до всего того вашу Софію намавляе вашъ слуга Петро. Онъ есть секретаремъ читальни, и онъ то ваше донька закручуе голова.

Настя: Я то уже говорила своему человѣкови, що Софія щось поглядае за Петромъ, но мой Иванъ то наветъ чути не хоче, якъ я щось говорю на Петра, а наветъ казалъ менѣ, що кобы Петро прійшолъ изъ войска, то прійме его за зятя. Но недочеканье его... Я маю другого зятя.

Сруль: А хто воно таке?

Настя: А кто? Та отъ Юрко Пилиповъ.

Сруль: Ай-вай, що за гарне паробокъ на цѣле село! А яке то буде пара невроке (поцмокуе)!

Настя: А якій же честный съ него хлопчина: скілько бы я не прійшла докорчмы, то онъ мене все зачастуе, а якъ гарно поцѣлуе и притисне до себе!

Сруль: То буде найлѣпшій зять для васъ. Я ему буде говорити за вашу Софію, а якъ я ему скажу, то оно безпечно мене послухае и буде вашимъ зятемъ.

Настя: Якъ вы Срулю менѣ тое зробите, щобы Юрко былъ моимъ зятемъ, то я вамъ дамъ 100 рынскихъ.

Сруль: Я тое буду робити съ цѣлой души, только вы проженѣть Петро, бо оно — той Петро, то мой ворогъ. Онъ менѣ велике шкоды робитъ, бо намовляе парубке, щобы не ходили до корчмы. Оно таке дурне, оно не знае, що хлопъ не до книжки, а до цѣпа и лопаты. Но я ему буду показати, я буду просити самъ панъ староста, щобы Петра взяли на три роки до войско, а за три роки Софія ся отдастъ за другого хлопця порядного, который знае, якъ на свѣтѣ жити, а не книжки читати. Знаете, Настя, книжки то про паны, а не про дурне гой, якъ Петро.

(Иванъ пріѣхалъ изъ лѣса и входитъ до хаты).

Иванъ: Добрый день, Срулю.

Сруль: Добре здоровечко, пане Иване (кляняесь)! Що коло васъ чувати, пане Иване?

Иванъ: Ничого хорошого... вотъ ѣздилъ по дрова до лѣса, а що дорога не добра, бо падалъ вчера дождь и не могъ много взяти, тай хотя троха взялъ, то и такъ кони змучилъ.

Сруль: Не журѣться, Иване, конѣ есть на тое, щобы мучити.

Иванъ: Варта бы тебе, Срулю, до того воза запрячи и загнати въ болота, тогда ты видѣлъ бы, якъ то тяжко худобѣ, коли зла дорога, воза тягнути.

Сруль: Ну-ну, та бо я не конь, щобы мене впрягати.

Иванъ: Ей, Срулю, якъ бы я такъ малъ право надъ вами, то я бы васъ всѣхъ дармоѣдовъ запрягъ до воза.

Сруль: Ай-вай, а що мы вамъ таке завинили, щобы ажъ до воза насъ запрягати?

Иванъ: Вы жиды-корчемники много виноваты нашому русскому народу. Вы роспиваете людей и деморализуете, якъ только можете, щобы съ нихъ легче шкуру дерти.

Сруль: Я никого не роспиваю, ну а кто хоче пити, то я даю. Слухайте, пане Иванъ, чи я коли васъ намовляло до питья. Вы честный господарь, вы прійдете до жида, оно васъ файно почестуе, вы заплатите и пошли.

Иванъ: То правда, що вы не силуете никого цити. Але якъ хлопъ выпье одну, то чому ты ему не скажешь: ”Знаешь що, не пій больше, бо горѣлка вредитъ здоровью”.

Сруль: Або я дурне казати, щобы не пило. А якъ я буду жити, если я буду казати, щобы хлопъ не пило горѣлки.

Иванъ: Отъ видишь, якъ самъ ся далъ полапати, що ты радъ, щобы хлопъ якъ найбольше пилъ. Але почекай-но, жиде, теперь народъ не дурный, зачинае ся брати до просвѣты. А вотъ и y насъ заложити читальню, читаютъ собѣ добры книжки, якъ господарити треба, якъ стеречися горѣлки и якъ найкрасше жити на свѣтѣ, такъ, якъ жіютъ другіи народы.

Настя: Вы видите, пане Срулю, що мой старый здурѣлъ и хвалитъ тѣхъ, що ходятъ до читальни, а не знае, що книжки то не для нашихъ робочихъ людей, бо якъ будутъ книжки читати, то кто буде на полѣ робити. Але я знаю, що мого Ивана притягъ до читальни той Петро — бодай голову сломилъ, якъ пійде до войска. То онъ набунтовалъ менѣ человѣка и еще менѣ доньку бунтуе.

Иванъ: Молчи, бабо, бо ти заразъ у той писокъ пужелю запхаю и больше не будешь дурныхъ бесѣдъ говорити.

Сруль: Пане Иване, дайте спокой, оно добре говоритъ, що книжки не для хлопа.

Иванъ (злостно): А ты люципера сынъ, забирайся менѣ изъ хаты. Ты сюда прійшолъ мене учити, якъ я маю жити!

Сруль (со страхомъ): Пане Иване, я не хочу васъ учити, якъ вы маете жити, я ино такъ говорю.

Иванъ (еще больше лютится, кидается на жида и кричитъ): Забирайся менѣ изъ хаты (беретъ Сруля за каркъ и выкидаетъ за двери. Въ дверяхъ даетъ ему колѣномъ. Жидъ вылѣтаетъ, а шапка падаетъ ему съ головы и лишается въ хатѣ. Иванъ копаетъ шапку и ногою выкидуетъ на дворъ за жидомъ).

Настя (дивится злостно на то и наконецъ, говоритъ): Чи ты здурѣлъ сегодня, чи що? Рано со мною сварился, що долго сплю, а теперь кинулся на Сруля за дармо и такъ его копнулъ, що бѣдный Сруль два разы перевернулся на подвірью.

Иванъ (злостно): Най бѣсовъ сынъ не лѣзе до моей хаты, бо якъ еще разъ прiйде, то ему каркъ скручу, якъ курцѣ. Розумѣешь?

Настя: Ей человѣче, малъ бы-сь розумъ, а не слухалъ Петра и не плѣлъ дурницъ на жида. Читальня тобѣ ѣсти не дастъ, якъ не будешь робити. Жидъ недурный и онъ добре каже, що книжка не для хлопа.

Иванъ: Если тобѣ ся такъ удае жидовска рада, то иди за мамку до Сруля, а не крути менѣ голову.

(Входитъ Софія).

Софія: Тату вы уже повернули съ лѣса?

Иванъ: Такъ, моя дитинко, поврнулъ, но засталъ тутъ того проклятого Сруля и такъ мене наѣлъ, що-мъ мусѣлъ изъ хаты на-силу выкинути, а стара еще на мене сваритъ.

Софiя: Сруль мене здыбалъ и грозилъ дуже Петрови, що его научитъ, якъ людей бунтовати. Казалъ, що пійде до староства и отдастъ Петра на три роки до войска.

Иванъ: Не бойся, дитинко, Сруль ему ничого не може зробити. Петро взятый до войска, но онъ одинъ у мамы и мама его выреклямувала. Законъ старшій отъ Сруля. Хотя бы онъ цѣлый свой маетокъ продалъ, и свою Суру, и своего слѣпого сына, то и такъ не годенъ ничого зробити, бо законъ дае право каждому, кто мае старшихъ родителей, отбыти только военны вправы на два мѣсяцы. Такъ и Петро по двухъ мѣсяцахъ верне до-дому.

Софія: О тату, якій же тотъ Петро господарный!

Иванъ: Такъ, дитино, Петро есть дуже честный паробокъ, не піякъ, до корчмы не заглядае, якъ другіи.

Настя (молчала до сихъ поръ, но дальше не могла вздержатися): Не такъ дуже хвали Петра, бо есть еще хлопцѣ поряднѣйшіи, якъ онъ. А може бы ты еще хотѣлъ взяти его за зятя?

Иванъ: То не отъ мене залежитъ, то залежитъ отъ доньки. Якъ она хоче, то я ей перечити не буду, бо я самъ Петра люблю. Я вѣрю, що съ него буде добрый господарь.

Настя: А не дочекаешь ты того, щобы я свою доньку давала за слугу.

Софія: Мамо, слуга также человѣкъ, якъ и другіи.

Настя: А я вижу, що и тобѣ накрутилъ голову той книжникъ, но не дожде онъ быти моимъ зятемъ. Я не хочу такого зятя, що книжки читае, бо съ такого не буде господарь, онъ не буде пильновати своего обійстья.

Софія: А я не хочу такого человѣка, що не хоче дивитися въ книжку, а лишь сидитъ въ корчмѣ.

Настя: О го-го, якъ я вижу, то тобѣ на добре влѣзъ въ голову той Петро (хоче ударити Софію, но Иванъ заступае и пужаломъ бье по плечахъ Настю. Настя кричитъ ”ратуйте”, выбѣгае изъ хаты и бѣжитъ просто до корчмы).

Софія (дивится въ окно): Дивѣтся, тату, мама побѣгла просто до корчмы.

Иванъ: Отъ, дитино, бѣда съ твоею мамою. Якъ почала пити, то отъ тогда не маемо спокою въ хатѣ. Робити не хоче, только чекае, щобы я пошолъ съ дому, а она уже въ корчмѣ. Здурѣла на стары роки!

(Входитъ Петро).

Иванъ: А где ты былъ сегодня, Петре?

Петро: Я громадилъ сѣно на левадѣ, бо може быти дождь. Завтра недѣля, а сѣно гарно высхло.

Иванъ: Гарно хлопче — буде съ тебе добрый господарь, коли ты такъ дбаешь про все.

Софія: Петре, ходи вечеряти, бо я знаю, що ты зголоднѣлъ.

(Петро сѣдаетъ коло стола. Софія подаетъ вечерю и проситъ ѣсти).

Петро: А мама где?

Иванъ: Ой, Петре, яку бѣду маю съ своею жѣнкою: цѣлый день сегодня сварится и сварится, а теперь полетѣла до корчмы.

Петро: Отъ бѣда съ той корчмой. Кобы уже разъ той народъ просвѣтился и покинулъ тую корчму, то еще бы было добре на свѣтѣ.

Софія: Петре, о которой годинѣ маемо идти сегодня на пробу до читальни?

Петро: О добре, щось нагадала, а то я забылъ (дивится на годинникъ). То сейчасъ о седьмой годинѣ, треба скоро ѣсти. (Ѣстъ).

Софія (до Ивана): Тату, я такожъ пійду разомъ съ Петромъ, бо сегодня головна проба и я мушу тамъ быти отъ початку. 

Иванъ: Ну, то чому не вечеряешь? А то буде за-поздно. (Выходитъ).

Софія: Знаешь що Петре, сегодня у насъ былъ Сруль и дуже тобѣ отгрожувался, що тебе научитъ розуму, бо ты ему людей отъ корчмы отгоняешь. Говорилъ онъ, що ся постарае, що ты будешь служити три роки при войску. Онъ такъ былъ злый, що коли тато пришли съ лѣса, то почалъ и татови говорити про тебе, но тато его словили за каркъ и выкинули за двери, що ажъ перевернулся.

Петро: Добре тато зробилъ, що того Сруля выкинулъ изъ хаты. Якъ бы всѣ такъ въ селѣ поступили, то онъ бы скоро забралъ свои мапатки и утѣкъ изъ села, бо не малъ бы що тутъ робити.

(Входитъ Иванъ).

Иванъ: Но дѣти, уже часъ идти до читальни, бо будутъ тамъ на васъ чекати.

(Петро и Софія собираются и выходятъ).

Иванъ (оставшись одинъ, сидитъ коло стола и говоритъ самъ до себе): Отъ хорошiй хлопецъ, буде съ него добрый господарь. Треба его взяти за зятя, бо при немъ и я буду легче жити, тай и Софія его любитъ. Тутъ только одна бѣда, що стара здурѣла и хоче Софію дати за Юрка, за того пьяницю, що вѣчно у Сруля часъ проводитъ. Но до того я не допущу, бо лучше ей старой дѣвкой быти, чѣмъ жити съ такимъ человѣкомъ, якъ Юрко. Треба еще подивится до стайни, чи все въ порядку. (Выходитъ).

(Корчма, за шинквасомъ Сруль наливаетъ горѣлку. Коло стола Настя. Сруль приноситъ горѣлку, кладетъ передъ Настею и самъ сѣдаетъ коло стола).

Настя: Не знаю, пане Срулю, що я буду робити и яку собѣ раду дати съ тымъ моимъ человѣкомъ. Не хоче Петра отправити, хотя я ему що-дня говорю и сварюся, що Петро баламутитъ менѣ доньку, затягъ дѣвчину до читальни и теперь що-вечера ходятъ учитися якійсь треатеръ... И до чого того нашимъ людямъ? — Тажъ треатары лишь по великихъ мѣстахъ для пановъ, а не для мужиковъ.

Сруль (крутитъ пейсы въ злости): Святу правду, паньи Насте, говорите. Я уже не одному гой говорило, що то для велике паны, а не для мужика (гладитъ и Настю подъ бороду). 

(Входитъ Юрко съ палицею въ рукахъ, капелюхъ на бокъ).

Юрко: Добрый вечеръ всѣмъ!

Сруль и Настя (разомъ): Доброго здоровья, Юрку, сѣдайте коло насъ.

(Юрко сѣдаетъ и подаетъ руку Настѣ).

Настя: Якъ я тебе давно чекаю, Юрійку... Я маю тобѣ щось сказати, Юрійку.

Юрко: Радо буду слухати... Але що вы тутъ маете, мамуню, въ той фляшчинѣ?

Настя: Та уже не знаешь? — Горѣлка. (Беретъ келишокъ и пьетъ до Юрка): Дай Боже здоровья, Юрійку!

Юрко: Пійте здоровы, матко!

(Настя пьетъ и наливаетъ Юркови).

Настя: Прошу, Юрійку, выпійте. (Подаетъ и цѣлуются): Охъ, якіи у тебе губки солодки, Юрійку!

Юрко: Бо я сегодня ѣлъ мѣдъ! — Але вы, матко, казали передъ хвилею, що маете менѣ щось цѣкавого сказати.

Настя: Та я ся заговорила и призабыла. Добре, щось нагадалъ. — Знаешь Юрійку, що я тобѣ маю говорити?

Юрко: Не знаю, но якъ скажете, то буду знати.

Настя: Та я хочу тобѣ сказати, щобы по Петрѣ и Павлѣ мы зробили весѣлье, бо той Петро менѣ дѣвчину гетъ розволочитъ. Взялъ ю до читальни и теперь тамъ якійсь треатеръ учатся и що-вечера тамъ идутъ.

Юрко: Чулъ я, що тамъ якійсь треаторъ хочутъ робити. Отъ теперь я ишолъ до Сруля, а ваша Софія и Петро ишли до читальни тай говорили менѣ, що будутъ на Петра и Павла представляти, тай и мене кликали до читальни, но я межи таку голоту не иду, бо сами знаете, що тамъ ани одного господарского сына нема — сами такіи, що не маютъ за що купити порцію горѣлки.

Сруль (плещетъ Юрка по плечахъ): Такъ, такъ Юрко, ты правду говоришь! Всѣ господарскіи сыны то до мене идутъ. Тутъ они все щось цѣкавого почуютъ, не такъ якъ въ той читальнѣ, где все щось читаютъ про пановъ и жидовъ. А у мене все ктось приде и росповѣсть, а при томъ выпьютъ горѣлки и забудутъ за свою журбу.

Юрко: И я такъ кажу, що кто корчму минае, той счастья не мае.

Сруль: Бігме, Юрцюню, то свята правда, якъ ты файно сказало: кто корчму минае, той счастья не мае. Корчма то для нашого человѣка школа. 

Настя: (вже подвыпивши): Ой такъ правду маете, пане Срулю. (Наливаетъ и пьетъ).

Юрко: Матко, а за мене забыли — сами пьете, а менѣ не даете?

Настя: Выбачай, Юрійку, я щось задумалась и забыла тобѣ налити. (Наливаетъ и подаетъ Юркови).

Юрко (выпилъ, но сплюнулъ и кричитъ до Сруля): Не добра горѣлка, Срулю, дай лѣпшой, бо та бабска!

(Сруль идетъ за шинквасъ, наливаетъ горѣлки, приноситъ и кладетъ на столъ).

Юрко (наливаетъ, выпиваетъ и говоритъ): Добра горѣлка, Срулю!

Сруль: Юрцюню, я вамъ теперь дало той найлѣпшой, що я самъ пью въ субботу на шабешъ. То я васъ честую сегодня, такъ якъ у васъ заручины.

Юрко: Та що съ того, коли Софіи тутъ нема... она пошла до читальни съ Петромъ.

Сруль: видите, Настя, я вамъ говорило, що вы мусите того Петра прогнати отъ хаты, бо оно бунтуе вашъ человѣкъ и ваше донька.

Настя: Тажъ я говорю Иванови, щобы его прогналъ, но Иванъ о томъ и чути не хоче. Такъ и сегодня я ему говорила, но онъ вмѣсто мене послухати еще набилъ мене по плечахъ, що ажъ сорочка мене рѣже. (Плачетъ).

Сруль: Не плачьте, Настя, бо плачъ ничого не поможе, тутъ треба щось иншого придумати.

Настя: Та що такого?

Сруль: Перше треба прогнати Петра на сто вѣтры, а Софію оженити за Юрка, и все буде добре.

Настя: Тажъ я о томъ и балакаю съ Юркомъ, щобы но Петрѣ робити весѣлье.

Сруль: Ну, Юрко, треба скоро братися, бо потомъ буде за поздно. А шкода таке файне дѣвке и таке велике маетокъ... Ту выпійте еще на могоричъ. (Наливаетъ горѣлки): Но на здоровье, нехай буде могоричъ! (Пьютъ всѣ и жидъ).

(Входитъ Михайло).

Михайло: Добрый вечеръ!

Сруль: Добре здоровье, пане Михайло, що нового чувати?

Михайло: Ничого нового, пане Срулю, только я ишолъ коло читальни, а тамъ стояло до пятьдесятъ людей, а межи ними стоялъ Петро, слуга Ивана, тай говорилъ, щобы люде не пили горѣлки и не ходили до корчмы, то будутъ богаты.

Сруль: Ну, а люде що казали? 

Михайло: Люде хвалили Петра и казали, що добре, та пошли за Петромъ до середины. Такъ и я тамъ вступилъ. Тамъ Петро сказалъ, що кто хоче записатися до братства тверезости, то нехай запишется, а завтра по Службѣ Божой будутъ присягати отъ горѣлки навѣки, що не будутъ пити.

Сруль: (злый бѣгаетъ по комнатѣ): Ай-вай, а не знаешь, Михайло, сколько ся записало на то братство?

Михайло: Казали менѣ, що уже есть больше якъ сотка людей.

Сруль (теребитъ въ злости бороду): Що ты кажешь? — Больше якъ сотка! Ай-вай, що я буду робити! Бодай то Петро шлякъ потрафило, що оно менѣ робитъ! И таке старе газды послухало таке смаркате Петро. Я ему научу, я завтра ѣду до пана староста (грозитъ кулаками).

Михайло: Не грози такъ кулаками, Срулю, а дай що выпити.

Сруль: А гроши есть?

Михайло: Дай на боргъ, а съ недѣли заплачу.

Сруль: Ну, коли ты то заплатишь, ты уже тутъ богато долженъ?

Михайло: Не бойся, заплачу... а якъ не дашь выпити, то заразъ иду и запишуся до той тверезости.

Сруль (смотритъ недовѣрчиво на Михайла, потомъ наливаетъ и подаетъ ему): Но не иди, я такъ только жартую.

Михайло (выпивши): Добра горѣлка, Срулю!

Сруль: То я далъ вамъ шабасивки, Михайле, бо сегодня велике день — Юрко посватало Софію и я честую на здоровье молодыхъ.

Михайло: Ба, та я видѣлъ, якъ Софія записалася до тверезости, а Юрко тутъ?

Настя: Якъ она менѣ прійде до-дому, то я ей косу оборву и прожену разомъ съ Петромъ.

Сруль: А видите, Настя, що той Петро зробилъ съ ваше донька.

Настя (злостна): Но я иду до-дому, я имъ головы порозбиваю, я мама и она повинна мене слухати. (Выходитъ).

Сруль (до Юрка): О такъ, Юрку, старайся сейчасъ женится, бо потомъ буде за-поздно.

Юрко: Та треба спѣшитися, бо можно стратити таку хорошу дѣвку и такій маетокъ. Но але якъ Софія менѣ откаже, що тогда буде?

Сруль: Я маю на то раде. Петро я ся постараю, що пійде до войска на три роки, а Софія не буде чекати три роки, бо кажда дѣвка хоче замужъ. И якъ не буде Петра, то и Софія буде лѣпша, бо не буде кому ей голову крутити. Я то зроблю съ панъ староста... Сруль уже знае, куда стежка въ горохъ. 

Юрко: Добре, Срулю, роби, що можешь, бо я иду до-дому (поточуесь пьяный). Но дай еще горѣлки на дорогу!

(Сруль наливаетъ и даетъ Юркови. Юрко пьетъ и выходитъ).

(Михайло снитъ на лавѣ).

Сруль (самъ до себе): Ну що воно буде, якъ усѣ поприсягаютъ отъ горѣлки. Где я пійду... А бодай тото Петро здохло, якъ старе собака... Но я мушу ему показати, що жидъ больше знае, якъ дурный гой. Тутъ треба щось такого придумати, щобы тотъ гой дати до арешту... (Думаетъ). Ну тутъ треба поговорити съ Михайло. (Будитъ Михайла): Михайло, ты спишь, вставай, я хочу съ тобой щось говорити!

Михайло (протираетъ очи): А горѣлки дашь?

Сруль: Ну-ну, только вставай.

Михайло (встаетъ): Ну, где горѣлка?

(Сруль тримаетъ фляшку и келишокъ въ рукѣ и подаетъ Михайлу, щобы самъ собѣ налилъ. Михайло беретъ, наливаетъ и пьетъ).

Сруль: Выпій еще одинъ — то шабасивка!

(Михайло пьетъ другій и третій келишокъ).

Сруль: Слухай теперь, Михайло, я маю до тебе одно дѣло дуже секретне. Ты знаешь, якъ той Петро бунтуе людей противъ мене. Я такъ думаю, що его треба ся позбыти изъ села. Я придумаю таке рада, що лѣпше не може быти, но ты менѣ мусишь присягнути, що ты никому о томъ не повѣшь, а я тобѣ за тое дамъ 50 коронъ...

Михайло: Ну давай 50 коронъ и литеръ горѣлки.

Сруль: Ну, та почекай, най тобѣ розскажу, о що тутъ иде.

Михайло: Нѣтъ, я хочу напередъ заплату, бо ты бы мене потомъ змудровалъ. Я знаю, що жидъ каждый добрый, но лишь печеный.

Сруль: Ну, Михайло, не жартуй!

Михайло: Та нѣтъ, я не жартую, я хочу такъ теперь.

(Сруль вытягаетъ 50 коронъ и даетъ Михайлови).

Михайло (беретъ гроши): А горѣлка где?

Сруль: Ну, Михайло, якъ я тобѣ дало 50 коронъ, то уже и горѣлка буде.

Михайло: Ну, то кажи теперь що ты хочешь съ мене.

Сруль: Знаешь, Михайло, ты маешь спалити Николу Пилипового — Юркового тата, бо то буде зле на Петра. Петро ся залюбилъ въ Софіи, и Юрко Пилиповъ такожъ хоче женитися съ нею, съ того они теперь будутъ вороги. Такъ треба спалити Николу и сказати, що то Петро спалилъ за тое, що Юрко сватае Софію. Тогда мы Петра дамо до арешту на 10 лѣтъ, а Юрко оженится съ Софіей тай и читальня пропаде, такъ якъ не буде кому ней заниматися, и люде будутъ снова идти до корчма... Правда, що я добре придумалъ, га?

Михайло: Добре, Срулю, но я за 50 коронъ того не зроблю, мусишь менѣ дати больше и еще давати завсе задармо горѣлки.

Сруль: Ну-ну, буде все только такъ зроби, якъ я тобѣ говорю. Ты уважай, якъ я говорю: ты запалишь Николу, а я скажу жандармови, щобы Петра замкнулъ, а ты будешь свѣдчити, що то Петро зробилъ и все буде хорошо. (Затираетъ руки).

Михайло: Давай горѣлки, Срулю, бо дуже хочется пити. (3ѣваетъ).

Сруль (наливаетъ и подаетъ Михайлови): Ну, выпій и иди!

(Михайло выпилъ и хочетъ выходити).

Сруль: Только уважай, Михайло, осторожно, щобы кто не подозрѣлъ. А якъ запалишь, то приходи сюда.

(Михайло выходитъ. Въ корчмѣ остается одинъ Сруль, который ходитъ нервно и що-хвиля заглядаетъ въ окно на село. Черезъ хвилю чути звоны и отдаленны крики ”Горитъ”. Очи Сруля блестятъ отъ радости. Нетерпеливо онъ чекаетъ на Михайла, но Михайло не приходитъ и Сруль опять начинаетъ безпокоитися и самъ до себе говоритъ: "Що воно есть, що Михайло не приходитъ?" Наразъ ктось пукаетъ до дверей. Сруль отвираетъ и въ корчму впадаетъ настрашенна Настя).

Сруль (удаючи, що ничого не знаетъ): Що тамъ нового?

Настя: Та отъ несчастье — згорѣло цѣле господарство Николы Пилипового!

Сруль: Но и кто его запалилъ?

Настя: Та люде говорятъ, що запалилъ Михайло Петришинъ, и кажутъ, що его поймали и посадили до громадского арешту.

Сруль: A-а якъ его поймали?

Настя: Кажутъ люде, що онъ якъ подпалилъ, то хотѣлъ утѣкати, но за нимъ пустился песъ и звалилъ его на землю. Потомъ надбѣгли люде, схватили и дуже его побили тай послали за жандармомъ.

(Входитъ жандармъ, а съ нимъ Михайло скованный).

Жандармъ: Добрый вечеръ, Срулю!

Сруль (кланяется и отвѣчаетъ): Добре здоровье, пане фиреръ. Що коло васъ нового чувати? — За що вы заковали такій честный человѣкъ?

Жандармъ: А вотъ запалилъ Николу Пилипового!

Сруль: Що, Михайло запалилъ? А чему бы ему палити Николу?

Жандармъ: Заразъ почуешь. Того Михайла словилъ песъ, якъ утѣкалъ отъ пожара, и потомъ онъ признался, що вы, пане Срулю, дали ему 50 коронъ, щобы онъ подпалилъ Николу. Отожъ я арештую и васъ, пане Срулю, бо якъ видно, онъ правду говоритъ — Михайло малъ коло себе 50 коронъ. (Жандармъ вынимаетъ ланцушки и подходитъ до Сруля).

Сруль: Гевалтъ, то рабунокъ!

Жандармъ: Молчи, Срулю, бо то не поможе! — Ану, скажи Михайле, якъ то было.

Михайло: Я прійшолъ до Сруля, щобы щось выпити и засталъ тутъ Настю Сойка и Юрка Пилипового, що сидѣли коло стола, пили горѣлку и говорили, щобы Юрко Пилиповъ женился съ донькою Ивана Сойки, только имъ не наруку былъ Петро, слуга Ивана, бо донька Ивана любится съ Петромъ. Менѣ дали выпити, якъ могоричъ, и я впился и заснулъ на лавѣ. Однако Сруль мене розбудилъ и почалъ намавляти, щобы я запалилъ Николу Пилипового, а оттакъ присвѣдчилъ, що то Петро запалилъ, бо тымъ способомъ можно было Петра, посадити до арешту на 10 лѣтъ и онъ бы больше не намавлялъ людей до братства тверезости и до читальни. Сруль далъ менѣ 50 коронъ и обѣцялъ дати гарнецъ горѣлки, такъ про то я пійшолъ и запалилъ Николу.

(Сруль трясется и запирается головой и руками, що то неправда).

Сруль: Пане фиреръ, то оно пьяне, саме не знае, що говоритъ. Я ему 50 коронъ не давало, то гевалтъ, то дурне гой, то може Петро ему намовило, щобы запалилъ, а потомъ на мене складаютъ.

Михайло: Брешешь, нехристе, Петро мене не намавлялъ, только ты!

Сруль: Ты брешешь, свинья, гой!

Жандармъ: Не кричи, жиде, бо достанешь отъ мене. Ты самъ нанялъ пьяницю, щобы пустилъ съ дымомъ господаря, а теперь на другого вину складаешь. О небоже, то тобѣ не удастся. (Затискаетъ ланцушки на рукахъ Сруля).

Сруль: Ой гевалтъ, рабунокъ!

(Жандармъ бьетъ жида и еще сильнѣйше затискаетъ ланцушки. Сруль кричитъ, а потомъ начинаетъ признаватися, що онъ далъ 50 коронъ Михайлови. Жандармъ попускаетъ ланцушки, беретъ Сруля и Михайла передъ себе и выходитъ. Настя идетъ за ними).

(Хата Ивана Сойки. Иванъ сидитъ коло стола и читаетъ газету. Входитъ Настя).

Настя: Ты чулъ, Иване, що то Сруль намовилъ Михаила спалити Николу Пилипового и далъ ему 50 коронъ и гарнецъ горѣлки? И Сруль намовилъ его, щобы то все звалити на нашого слугу. И Михайло малъ такъ свѣдчити, що то подпалилъ Петро за тое, що Юрко сватае нашу Софію.

Иванъ: Такъ видишь, стара, на що жиды способны. Онъ хотѣлъ невинного человѣка дати до тюрьмы на 10 лѣтъ, только за тое, що Петро честный хлопецъ и не хочетъ идти до корчмы и пити жидовскіи помои.

Настя: Правду говоришь, бо и я сама теперь переконалась, що Сруль всякіи несотворены рѣчи говорилъ менѣ на Петра лишь для того, щобы помститися на немъ.

Иванъ: Вотъ маешь то, що я давно говорилъ. Сруль есть ворогъ нашого села. Онъ роспивае молодежь. Дивись, отколи заложили у насъ читальню и молодежь по большой части перестала заглядати до корчмы, то уже нема по селѣ вечерами крику и бійки.

Настя: Ей, Иване, такъ дуже не хвали читальни, бо читальня, я такой кажу, не про нашихъ людей, а про пановъ, що не маютъ другой роботы. И я такой не соглашаюсь, щобы наша Софія ходила по читалъняхъ тай по представленіяхъ. А Петра прожену, бо онъ менѣ дитину розволочитъ по треатрахъ.

Иванъ: А ты все свое плетешь. Тобѣ бы поѣхати межи чеховъ и нѣмцевъ и тамъ придивитися, якъ селяне жіютъ. Тамъ лѣтомъ всѣ въ полѣ, а вечерами молодежь и много старшихъ идутъ до читальни. Тамъ молодежь ся забавляе, а стары маютъ господу — такъ гейбы у насъ корчма, но тамъ не сидитъ клаптавый жидъ, а свой христіанинъ, и не роспивае людей. И у насъ въ старину такъ было, доки жидовъ не приняла Польша, но якъ Польша приняла жидовъ, то польска шляхта отдала корчмы жидамъ и таке велике право дала корчмарямъ, що жидъ розвозилъ по селѣ горѣлку и давалъ по два гарнцѣ на душу, а люде мусѣли за то платити чи пилъ, чи нѣтъ. Такимъ способомъ призвычаювался нашъ народъ до піятики, бо дуже мало было такихъ, що платилъ, а не пилъ. Большинство говорило, що треба пити, бо коштуе гроши, и шкодовали выливати. Такъ помалу призвычаились до питья и потомъ пили уже надобре. 

Настя: Ей, якій мудрый, ты менѣ такъ плетешь и думаешь, що я тобѣ повѣрю въ такіи байки.

Иванъ: Нѣтъ, жѣнко, то свята правда, то пише исторія и другіи книжки, що такъ было въ старину.

Настя: Ей, що тамъ вѣрити въ книжки. Та кто же пише тіи книжки? — Такій якъ и ты, що не дай Богъ выпити келишокъ горѣлки, бо заразъ васъ чортъ бере.

Иванъ: Ей стара, тобѣ хотя бы пришолъ самъ Богъ и говорилъ, що горѣлка веде до несчастья, то ты бы не повѣрила. Видно, що ты уже никого не послухаешь и будешь, якъ та Магдалина Семкова, що всѣ съ ней смѣются.

Настя: А бодай тя поламало, то ты мене равняешь до Магдалины Семковой! Тажъ я газдыня, а не така волоцюга. Агій, здурѣлъ человѣкъ, чи що!

Иванъ: Та я, жѣнко, тебе не равняю еще до ней, але часомъ можешь быти така, якъ не перестанешь пити. И Магдалина была за-молоду доброй газдыней, доки не зачала пити, а якъ пустилась въ піятику, то видишь, що ся съ ней зробило.

Настя: А недочеканье твое, щобысь мене такой видѣлъ.

Иванъ (смѣючися): Та ты уже на половину Магдалина, а якъ еще съ два роки попьешь, то будешь цѣла Магдалина. Якъ она помре, то ты ея мѣсце заступишь въ селѣ, бо якъ бы могло быти село безъ головного піяка и безъ головной піячки.

(Настя злостно бѣтаетъ по комнатѣ и проклинаетъ Петра).

Иванъ: Та за що кленешь невинного хлопця? Що онъ тобѣ виненъ?

Настя: А кто виненъ, якъ не Петро, що ты менѣ все допекаешь, що я пью. Доки его не было, то ты менѣ ничого не говорилъ, а теперь я черезъ него спокою не маю. Всегда ты мене называешь пьяницею.

Иванъ: Бо тогда ты такой не была, ты такъ не пила, якъ теперь. Перестань пити, то все буде хорошо. Вотъ, впишися до сестричества тверезости такъ, якъ другіи газдыни ся позаписували.

Настя: Кто, я до сестричества? А кто тамъ, якіи газдыни? — Всѣ жебрачки. Чому не записалися богачки, якъ Агафія Липа, Катерина Горобецъ и другіи? Тамъ нема съ кѣмъ быти.

Иванъ: То добре, якъ вы такіи богачки и не хочете быти съ бѣдными, то можете заложити собѣ свое сестричество, свой клюбъ богатыхъ газдынь.

Настя: А то менѣ радитъ добре, якъ бы я не мала иншой роботы, ажъ заниматися пустымъ сестричествомъ и ломити собѣ голову и часъ тратити. Обійдуся я безъ товариства. 

Иванъ (смѣшкомъ): Oй якъ я вижу, то ты не хочешь иншого товариства, только Магдалины Семковой.

Настя: То ты снова менѣ нагадуешь Магдалину, видно она тебѣ сидитъ на языкѣ. А бодай тобѣ той языкъ курдюкъ уточилъ!

(Входитъ Софія, а за ней Петро).

Настя: А вы где такъ были поздно, волоцюги?

Софія: Въ читальнѣ, мамо.

Настя: Та такъ долго?

Софія: Та мы бы прійшли скорше, но якъ сталъ огонь у Николы Пилипового, то мы пошли на огонь всѣ изъ читальни. Тай добре, що мы были въ читальнѣ, бо забрали сикавки и оборонили хату, только згорѣла одна стайня, бо одна сикавка больше значитъ, якъ десять людей съ коновками.

Иванъ: Та звідки вы достали такъ наскоро сикавки?

Петро: Намъ прислали до читальни изъ Львова 10 сикавокъ, щобы мы роздали межъ своихъ членовъ.

Иванъ: А вы еще не роздали?

Петро: Завтра мали мы роздавати. И я достану одну и принесу вамъ. То дуже добра рѣчь така сикавка коло хаты. Мы сегодня ухвалили купити велику — таку, що кони тягнутъ. Така велика сикавка, то заступитъ сто людей съ ведрами. Завтра будемо писати по тую сикавку, и вы прідѣть тоже до читальни, то мы такъ зробимо, що она буде у васъ. У васъ есть добра керниця, що много воды, такъ мы о томъ говорили и наши члены просили, щобы вы завтра прійшли до читальни.

Иванъ: Спасибо, я прійду.

Настя: Я тобѣ дамъ читальни, еще тамъ тебе не было! Тамъ господари не заходятъ.

Иванъ: Перестань-но, стара, не мель. Дураки не заходятъ, а розумны всѣ тамъ. Видишь, якъ бы не читальня, то Никола бы згорѣлъ съ цѣлымъ господарствомъ. Маешь добрый примѣръ: корчма палитъ, а читальня гаситъ. Если бы не корчма, то Михайло не пійшолъ бы палити, бо тверезый того не зробитъ, а пьяный Михайло послухалъ жида и пійшолъ на таку страшну дорогу.

Петро: А теперь достане за то пару лѣтъ тюрьмы.

Настя: Не твое дѣло, достане или не достане, а ты не предповѣдай!

Петро: Правда, що не мое дѣло, а Боже. Богъ такъ хотѣлъ, щобы той проклятый нехристъ выйшолъ изъ села, и отобралъ ему розумъ. Правду каже пословиця, що кого Богъ хоче покарати, тому напередъ отбирае розумъ, — такъ и съ Срулемъ. 

Софія: Котюзѣ по заслузѣ.

Настя (удивленно): Агій, еще и ты пхаешь своего носа не въ свое дѣло?

Софія: Мамо, що вамъ такъ жаль Сруля, що не буде куда ходити? А я рада, що такъ ся стало, може теперь будете больше дома сидѣти.

(Настя злостно хватаетъ мѣтлу и хочетъ бити Софію, но Иванъ заступаетъ ей дорогу и отбираетъ мѣтлу).

Настя: А ты, смаркуле, ты хочешь мене учити, но не дождешь ты того, щобы ты мене учила.

Иванъ: Не клени, жѣнко, бо Богъ такихъ дурныхъ не слухае! Якъ тобѣ жаль за Срулемъ, то иди за нимъ, и не колоти тутъ въ хатѣ. Розумѣешь?

Настя: Та я знаю, що вы бы были рады, щобы я забралася съ хаты, но я не пійду — скорше вы пiйдете.

Иванъ: Та мы тебе лишимо въ той хатѣ, бо я на веснѣ поставлю нову и перейду до новой, а ты сиди тутъ. А Софію оженю съ Петромъ, и мы будемо собѣ газдувати, а ты газдуй сама.

Настя: А не дождешься ты того, щобы я свою дитину давала за слугу. Я маю другого зятя Юрка Пилипового, а не Петра.

Софія: Если вы маете, то для себе, а не для мене. Я за піяка не пійду, а волю уже сивѣти дѣвкой, якъ за него выходити.

Настя: А що за Петра, слугу?

Софія: Слуга такожъ человѣкъ, а не волкъ.

Настя: Але онъ ничого не мае, а Юрко богачъ.

Софія: Юрко може и богатый на гроши, но бѣдный на розумѣ. Такому и гроши не помогутъ.

Настя (поволи, съ розстановкой): О якъ я вижу, то тобѣ Петро уже добре голову закрутилъ.

Петро: Выбачайте, газдыне, но я никому головы не закручую.

Настя (злостно): Ты еще смѣешь ся до мене отзывати? А кто мою дитину затягъ до читальни, не ты, волоцюго? Маршъ менѣ съ хаты! Я тебе не хочу больше видѣти въ своей хатѣ!

Петро: Якъ кажете, щобы я ся забералъ, то ся заберу, я собѣ службу найду и безъ васъ.

Настя: Иване, сейчасъ заплати ему и най собѣ иде на зломанну голову, най не крутитъ головы моей доньцѣ!

Иванъ (строго): Я тутъ еще господарь и якъ я скажу, такъ и буде, а не иначе. Отожъ, я тобѣ, жѣнко, кажу, щобы ты была тихо и менѣ слугу не отганяла.

Настя: А я такъ не хочу, щобы Петро былъ у насъ. Я его больше не хочу. За три тыждни я буду мати зятя и менѣ слуги не потребно, а тыхъ пару тыждней мы можемо обійтися и безъ слуги. Завтра прійде въ старосты Юрко Пилиповъ, и мы зробимо весѣлье.

Иванъ: А когожъ буде онъ сватати? Певно тебе, то я радо тебе отдамъ ему за жену, бо Софію я за Юрка не дамъ и знаю, що и Софія за него не хоче.

Софія: Такъ, тату, хотя бы на свѣтѣ лишь одинъ Юрко остался, то и такъ за него я бы не пійшла. А мама якъ хотятъ, най идутъ за него.

Настя (бѣгаетъ по комнатѣ и кричитъ): Я знаю, що тобѣ Петро залѣзъ до головы, но почекай, я тобѣ его съ головы выжену.

Иванъ: Менѣ сдается, що я перше мушу тобѣ выгнати горѣлку съ головы, бо за-много ты налила до той дурной головы.

Софія: Оставьте маму: най говорятъ, що хотятъ, но я мамы не послухаю. Я радше пійду на службу, а не хочу ся за Юрка отдавати. И не хочу маетку вашого, я собѣ зароблю. (Беретъ одежу и хоче уходити).

Иванъ (срывается съ великой злости): Вотъ несчастье, та стара вѣдьма згрызла мене и дитину. Но ты, Софія, не ходи отсюда, а я найду другу раду. Я терпѣлъ, бо не хотѣлъ смѣха робити изъ моего дому, но то не помагае, але теперь менѣ все одно, а дальше я такъ не позволю. (Беретъ Настю за плечи и выкидуетъ за двери съ крикомъ): Прочь менѣ отъ моей хаты, бо тобѣ кости поломлю, пьянюго! (Запираетъ за ней двери).

(Остаются Иванъ, Петро и Софія).

Иванъ: Теперь насъ только трое осталось. Отожъ я вамъ теперь скажу, мои дѣти, такъ: Я хочу, щобы Петро былъ моимъ зятемъ, а ты Софія скажи, чи ты годишься на тое.

Софія (покраснѣвши, дивится на Петра, потомъ на Ивана): Я пристаю такъ, якъ тато зробятъ.

Иванъ: Но такъ я розумѣю! А теперь доки Петро не прійде съ войска, то ты маешь всѣмъ женихамъ отповѣсти, а я буду тобѣ до помочи. А що мама хоче тебе выдати за Юрка, то дурне. Якъ Юрко прійде въ старосты, то смѣло скажи ему, що не хочешь идти за него и справа буде скончена.

(Лѣсъ, мѣсце, где прощались Софія съ Петромъ, якъ онъ отходилъ до войска. Великое дерево).

Софія: Отъ тутъ мы съ Петромъ прощались уже минулъ цѣлый мѣсяцъ. О якъ дороге менѣ то мѣсце! Ахъ, Боже, а може онъ мене забылъ? Обѣцялъ менѣ написати, а такъ долго нема письма. (Задумуется, а по хвилѣ спѣваетъ).

(Потомъ говоритъ):

Якъ тяжко на сердцю, якъ нема того, которого я люблю. Ахъ Боже, якъ бы я мала крыла, я бы полетѣла до своего миленького. Чому онъ не пише менѣ? Може где въ мѣстѣ полюбилъ другую, а мене (кладе руку на сердце) покинулъ.... Но нѣтъ, я не вѣрю, щобы онъ могъ такъ поступити...

(Надходитъ Иванъ).

Иванъ: Софія, маешь письмо отъ Петра.

Софія (бѣжитъ до Ивана, беретъ письмо, роздираетъ конвертъ. Иванъ отходитъ. Софія притискаетъ письмо до грудей, а потомъ читаетъ) :

”Дорога моя подруга Софія, я слава Богу здоровъ, которого здоровья и тобѣ желаю. Мене погнали ажъ въ Чехію, далеко отѣ нашого родного краю, но слава Богу, мнѣ ся добре поводитъ. Тутъ люде цѣлкомъ инакши, якъ у насъ. Нема пьяницъ, якъ у насъ. Вечерами молодежь по читальняхъ. Якъ дастъ Богъ дочекати, то за три недѣли буду дома и богато тобѣ розскажу про сей край. Поздоровь отъ мене всѣхъ членовъ читальни. На томъ кончу мой листъ и цѣлую тебе сердечно. Твой другъ Петро Пасѣчникъ”.

(Отчитавши письмо Софія радостно стоитъ хвилю, а потомъ говоритъ):

О Боже, яка я счастлива, що Петро за три недѣли поверне. Но треба идти до хаты, бо мама буде сварити. (Отходитъ).

(Входитъ Петро съ куферкомъ на плечахъ).

Петро: Отъ дякую тобѣ, Боже, що я уже тутъ (кладетъ куферокъ и сѣдаетъ). Ахъ Боже, та то есть тое мѣсце, где мы ся прощали съ Софіей. (Встаетъ и розглядается доокола). Охъ, якъ тутъ весело, якъ легко на сердцю (спѣваетъ).

Софія: О Боже, такій голосъ якъ Петра. Пійду подивитися, кто такъ спѣвае. (Приходитъ на тое мѣсце, где стоялъ перше Петро, но никого не видитъ, бо Петро сховался за дерево. Софія побачила куферокъ). О тутъ ктось муситъ быти! (Иде поза дерево и бачитъ Петра. Она кидается ему на шею и цѣлуются).

Софія: О яка я рада, Петрусь, що я тебе побачила. А я уже боялась, що ты за мене забылъ.

Петро: О нѣтъ, голубко, я цѣлый свѣтъ бы за тебе не отдалъ (притискаетъ ее до себе).

Софія: Ходѣмъ скорше до-дому, а то тато будутъ рады, що ты повернулъ.

Петро: А якъ мама теперь? Чи такъ якъ были?

Софія: Но мама ся поправила, присягла отъ горѣлки и теперь у насъ въ хатѣ запанувалъ миръ. Тай и мене не силуе больше за Юрка. Якъ ты пійшолъ до войска, то Юрко приходилъ въ старосты, но я ему сказала просто, що я за него не пійду и онъ больше мене не чѣпае.

(Хата Ивана, красно убрана, на стѣнѣ образы святы. Иванъ сидитъ коло стола и читаетъ газету, а Настя коло печи. Входитъ Петро).

Петро: Слава Іисусу Христу!

Иванъ и Настя: Слава на вѣки. О гости до насъ! (Бѣгутъ до него и витаются).

Петро: Слава Богу, уже выбылъ я при войску и повернулъ счастливо до дому, бо нема то якъ дома. Правду говорятъ: всюда добре, но дома найлучше.

Настя: Ну, Петре, то разскажи, якъ ся тобѣ поводило при войску.

Петро: Добре слава Богу! Если человѣкъ здоровъ, а не грае пана, то такому всюда добре.

Иванъ: А где ты служилъ, въ которомъ мѣстѣ?

Петро: Та мене погнали ажъ до Чехіи. Я былъ въ Прагѣ, видѣлъ не одно такое, чого у насъ нема. Чехи то люде просвѣщенны, тамъ нема такого злодѣйства, якъ въ Галичинѣ. Якъ я ѣхалъ до Праги черезъ ихъ села, то менѣ ся сдавало, що ѣду якимсь раемъ, бо всюда видно огромны сады.

Иванъ: Читалъ я про Чехи, що тамъ добре господарятъ.

Петро: А що нового тутъ за той часъ чути?

Иванъ: Ничого нового не произошло, только вотъ теперь читаю въ газетѣ, що Сруля и Михайла судъ въ Станиславовѣ засудилъ за подпалъ Николы — Сруля на 10 лѣтъ, а Михайла на одинъ. Отъ читай (подаетъ газету Петрови).

Петро (читаетъ): Ц. К. Судъ присяжныхъ въ Станиславовѣ засудилъ дня 5 декабря 1896 року за подпалъ будынковъ Николы Пилипового — Сруля Кагана на 10 лѣтъ тяжкой вязницы съ дводеннымъ постомъ на тыждень, а Михайла Петришина на одинъ годъ, а также зворотъ убытковъ Николѣ Пилиповому въ суммѣ 2,500 коронъ.

Иванъ: Рука справедливости не минула нехриста. Онъ роспоилъ неодного въ селѣ и забралъ его маетокъ. Такъ и Михайла роспоилъ и забралъ у него все, а напослѣдъ и въ тюрьму загналъ.

Петро: А где теперь Сура?

Иванъ: Уже буде два мѣсяцы, якъ она забрала манатки и пошла до брата до Станиславова, а корчма стоитъ пусткою. Въ недѣлѣ уже радились въ читальнѣ, щобы корчму купити и тамъ поставити домъ для читальни.

(Входитъ Софія).

Иванъ (посмѣхуючися): Що-жъ ты дуже весела Софія. Певно тому, що повернулъ Петро.

Настя: А полиши дѣвчину! Можешь знати по собѣ, якъ ты былъ паробкомъ и якъ любилъ дѣвчину, то якъ не видѣлъ одинъ день, то уже бѣгалъ улицями, щобы где здыбатися съ нею, а Софія не видѣлась съ нимъ два мѣсяцы, то чомужъ бы не тѣшилась.

Иванъ: Но слава Богу, що Петро прійшолъ, то зробимо весѣлье по Святахъ, не правда Настя?

Настя: То не я въ томъ рѣшаю. То якъ они двое схотятъ, такъ буде. (До Петра): Чи такъ Петре?

Иванъ: А що то откладати (бере Петра и Софію за руки и говоритъ до Софіи): Но кажи, чи любишь Петра?

Софія (загнула голову въ долину и несмѣло говоритъ): Люблю.

Иванъ (до Петра): А ты, Петре, любишь Софію?

Петро: Такъ, люблю.

Иванъ (до Петра и Софіи): То припаднійте тутъ передъ образами, най васъ поблагословлю подъ вѣнецъ.

(Петро и Софія припадаютъ).

Иванъ (положилъ руки на ихъ головы и торжественно говоритъ): Боже Всевышній, благаю тебе яко Отца Небесного утверди сихъ двохъ чадъ щиру любовь и дай имъ многая лѣта прожити въ счастью и здоровью.

(Петро и Софія встаютъ и цѣлуютъ Ивана въ руку). 

Иванъ (до Насти): Видишь, жѣнко, яка пара. Самъ Богъ гнѣвался бы, щобы ихъ розлучувати, а ты хотѣла, щобы Софія отдавалася за Юрка Пилипового, того пьяницю, що вѣчно сидитъ въ корчмѣ, отколи его отецъ померъ. Пока жилъ еще небощикъ Никола, то ся немного его боялъ, а теперь заливается до безпамяти и скоро все майно утопитъ въ горѣлцѣ.

Настя: Та то не я, то все робила тая горѣлка и Сруль, бо Сруль не любилъ Петра. Але отколи Сруль намовилъ Михайла, що подпалилъ Николу и хотѣлъ вину звалити на Петра, отъ тогда я познала, що не иду доброю дорогою, и пойшла до церкви и присягнула навѣки.

Петро: А полишѣмъ старое поминати, нехай старое не вертается, а най межи нами процвѣтае любовь и згода.

(Всѣ встаютъ и спѣваютъ):

Где згода въ семействѣ,
Где миръ и тишина, —
Счастливы тамъ люде,
Блаженна сторона.
Тамъ Богъ пребывае,
Добро имъ посылае, —
И съ ними вѣкъ живе
И съ ними вѣкъ живе.