Нашли разъ ребята въ оврагѣ штучку съ куриное яйцо съ дорожкой посрединѣ и похожее на зерно. Увидалъ у ребятъ штучку проѣзжій, купилъ за пятакъ, повезъ въ городъ, продалъ царю за рѣдкость.

Позвалъ царь мудрецовъ, велѣлъ имъ узнать, что за штука такая — яйцо или зерно? Думали, думали мудрецы, не могли отвѣта дать. Лежала эта штучка на окнѣ, влетѣла курица, стала клевать, проклевала дыру; всѣ увидѣли, что — зерно. Пришли мудрецы и сказали царю: «Это — зерно ржаное».

Удивился царь. Велѣлъ мудрецамъ узнать, гдѣ и когда это зерно родилось. Думали, думали мудрецы, искали въ книгахъ, — ничего не нашли. Пришли къ царю, говорятъ: «Не можемъ дать отвѣта. Въ книгахъ нашихъ ничего про это не написано; надо у мужиковъ спросить, не слыхалъ ли кто отъ стариковъ, когда и гдѣ такое зерно сѣяли?»

Послалъ царь, велѣлъ въ себѣ стараго старика, мужика привести. Разыскали старика стараго, привели къ царю. Пришелъ старикъ, зеленый, беззубый, насилу вошелъ на рухъ костыляхъ.

Показалъ ему царь зерно, да не видитъ ужъ старикъ; кое-какъ половину разглядѣлъ, половину руками ощупалъ.

Сталъ царь его спрашивать: «Не знаешь ли, дѣдушка, гдѣ такое зерно родилось? Самъ на своемъ полѣ не сѣвалъ ли хлѣба такого или на своемъ вѣку не покупывалъ ли такого зерна?»

Глухъ былъ старикъ, насилу-насилу разслышалъ, насилу-насилу понялъ. Сталъ отвѣтъ держать: «Нѣтъ, — говоритъ, — на своемъ полѣ хлѣба такого сѣвать не сѣвалъ, и жинать не жиналъ, и покупывать не покупывалъ. Когда покупали хлѣбъ, все такое же зерно мелкое было. А надо — говоритъ — у моего батюшки спросить: можетъ, онъ слыхалъ, гдѣ такое зерно рожалось».

Послалъ царь за отцомъ старика, велѣлъ къ себѣ привести. Нашли и отца старикова, привезли въ царю. Пришелъ старикъ старый на одномъ костылѣ. Сталъ ему царь зерно показывать. Старикъ еще видитъ глазами, хорошо разглядѣлъ. Сталъ царь его спрашивать: «Не знаешь ли, старичокъ, гдѣ такое зерно родилось? Самъ на своемъ полѣ не сѣвалъ ли хлѣба такого или на своемъ вѣку не покупывалъ ли гдѣ такого зерна?»

Хоть и крѣпонекъ на ухо былъ старикъ, а разслушалъ лучше сына. «Нѣтъ — говоритъ — на своемъ полѣ такого зерна сѣвать не сѣвалъ и жинать не жиналъ. А покупать не покупалъ, потому что на моемъ вѣву денегъ еще и въ заводѣ не было. Всѣ своимъ хлѣбомъ кормились, а по нуждѣ — другъ съ дружкой дѣлились. Не знаю я, гдѣ такое зерно родилось. Хоть и крупнѣе теперѣшнаяго и умолотнѣе нашего зерно было, а такого видать не видалъ. Слыхалъ я отъ батюшки, — въ его время хлѣбъ лучше противъ нашего раживался, и умолотнѣе, и крупнѣе былъ. Его спросить надо».

Послалъ царь за отцомъ стариковымъ. Нашли и дѣда, привезли къ царю. Вошелъ старивъ къ царю безъ костылей; вошелъ легко; глаза свѣтлые, слышитъ хорошо и говоритъ внятно. Показалъ царь зерно дѣду. Поглядѣлъ дѣдъ, повертѣлъ.

«Давно — говоритъ — не видалъ стариннаге хлѣбушка». Откусилъ дѣдъ зерна, пожевалъ крупинку. «Оно самое» — говоритъ.

«Скажи же мнѣ, дѣдушка, гдѣ и когда такое зерно раживалось? На своемъ полѣ не сѣвалъ ли такой хлѣбъ или на твоемъ вѣку гдѣ у людей не покупывалъ ли?»

И сказалъ старикъ: «Хлѣбъ такой на моемъ вѣву вездѣ раживался. Этимъ хлѣбомъ — говоритъ — я вѣкъ свой кормился и людей кормилъ. Это зерно и сѣвалъ, это и жалъ, это и молотилъ».

И спросилъ царь: «Скажи же мнѣ, дѣдушва, покупалъ ли ты гдѣ такое зерно, или самъ на своемъ полѣ сѣялъ?»

Усмѣхнулся старикъ: «Въ мое время — говоритъ — и вздумать никто не могъ такого грѣха, чтобы хлѣбъ продавать, покупать, а про деньги и не знали; хлѣба у всѣхъ своего вволю было».

И спросилъ царь: «Такъ скажи же мнѣ, дѣдушка, гдѣ ты такой хлѣбъ сѣялъ и гдѣ твое поле было?»

И сказалъ дѣдъ: «Мое поле было — земля Божія: гдѣ вспахалъ, тамъ и поле. Земля вольная была. Своей землю не звали. Своимъ только труды свои называли».

«Скажи же, — говоритъ царь, — мнѣ еще два дѣла: одно дѣло — отчего прежде такое зерно рожалось, а нынче не родится? А другое Дѣло — отчего твой внукъ шелъ на рухъ костыляхъ, сынъ твой пришелъ на одномъ костылѣ, а ты вотъ пришелъ и вовсѣ легко; глаза у тебя cвѣтлые, и зубы крѣпкіе, и рѣчь ясная и привѣтная? Отчего, скажи, дѣдушка, эти два дѣла стались?»

И сказалъ старикъ: «Оттого оба дѣла сталися, что перестали люди своими трудами жить, — на чужіе стали зариться. Въ старину не такъ жили: въ старину жили по божьи; своимъ владѣли, чужимъ не корыстовались».