— И що-жъ Иване будемъ дальше дѣлати?

— Не знаю, Гапко, не знаю!

Въ хатѣ настала тишина. Иванъ подперъ рукою голову и сидѣлъ похильный, темный, горемъ и несчастьемъ прибитый, що жалко было дивится на того человѣка.

Гапка сидѣла хвилю мовчки, потомъ ударила головою о стѣну, при якой сидѣла и заголосила:

— Матенько Пречистая, за що, за що такъ тяжко насъ караешь, за що.

На лавѣ, при зимной печи, тудилося двое недолѣтковъ, семилѣтный Петрусь и пятилѣтная Довія.

— Ни дровъ, ни хлѣба, ни роботы, ни зерна одного. Хоть гинь и погибай!.... Вотъ нагаздовали мы, нагаздовали! Куда-жъ мы дѣемось несчастны. Куда?

Иванъ, не кажучи ни слова, выйшолъ изъ хаты, дѣти великими очима дивились на плачущую матерь.

Кто-жъ они такіи, тѣ несчастьемъ прибитыи люди?

Иванъ, бѣдный, пребѣдный газда на трехъ кавалкахъ поля и то обложенного до того поля. Прійшолъ неурожай, все выгнило, роботы ни за зубъ. Выла коровиця — за податки продали.

Дѣтей трое, найстаршому десять дѣтъ, въ наймахъ служитъ.

У сосѣдовъ такая самая нужда, найдется и засобнѣйшій, тотъ всѣхъ незапоможе, а якая тамъ нужда богачени до бѣдолашныхъ?

И насталъ день, коли дѣти першій разъ стали голосити:

— Мамо ѣсти!

— Неначе ножъ встромилъ бы въ сердце матери. А потомъ тая пѣснь: „Мамо ѣсти!” стали уже звычайною жизнью.

— Гапко, дѣйся Божая воля, а такъ дальше не буде! Або смерть, або ратоватися намъ треба. Заставлю все и грунтъ и хату, и поѣду въ Америку.

— Господи! А насъ кому лишишь?

— Богу святому! Тамъ робота, тамъ мой братъ, тамъ я зароблю и пришлю по васъ.

— Тажь за тотъ часъ дѣти голодомъ помрутъ.

— Не бойся! Вже пойшло письмо до брата абы прислалъ „карту,” я заставлю хату до часу и тѣ центы останутъ для тебе на поратунокъ.

Три недѣли не было супокою въ хатѣ. Гапка и чути не хотѣла о томъ, абы Иванъ ѣхалъ. Ажъ коли отъ брата прійшла шифкарта, тогдѣ уже дарма было опиратися.

Тѣмъ больше, що брать писаль такъ: „Хочешь жити, пріѣдь, робота есть, за малый часъ спровадишь жену и дѣти!”

Не жидъ, а мельникъ, богатыръ пожичилъ сотку.

— Даю на два роки. Не отдашь, хата и поле мои.

Чтожъ дѣяти бѣдному? Поѣхалъ Иванъ. Переплылъ широкое я глубокое море, достался въ стороны мягкого угля, припалъ до грудей родного брата, оба заплакали.

— Сѣдай брате, ты изъ дороги, закуси!

Наклали братови Ивану мяса, подали бѣлого хлѣба. Дивится онъ на то, и наразъ, якъ не заплаче въ голосъ, не зарыдае, якъ малая дитина.

— Що тобѣ, Иване?

— Брате, братово, мои дѣти изъ роду не видѣли такой роскоши, а такого хлѣба и на Паску не ѣли!

И станула ему на очахъ тая бѣдная, родная хата и тѣ гнилы картошки якими скупо прокормлялася его семья. И слезы плыли и плыли, не першіи, не послѣдніи.

Черный отъ угля, похилый, утомленый вертае Иванъ изъ май- новъ, изъ роботы. Но въ сердци ему яснѣйше всего. Онъ послалъ женѣ цѣлую пятьдесятку, и мельнику столько уже.

Не журѣтся, скоро будемъ разомъ. Будете ѣли що дня мясо и бѣлый хлѣбъ. Только не забывайте на Бога и на мене. Тяжко менѣ безъ васъ, дуже тяжко.

По двохъ лѣтахъ Гапка продала хату и грунтъ, уже очищенный отъ долга. Купилъ тотъ самъ мельникъ. А въ мѣсяцъ потомъ тулилъ Иванъ въ своихѣ обнятіяхъ свои родныи дѣточки.

Минуло лѣтъ пять, семья побольшилася о двое дѣточокъ. Марійку и Павлуся, близняточка были. Найстаршій, семнадцятлѣтній Гнатъ ужъ робитъ на себе, четырнайцятьлѣтный Петрусь кончитъ школу, такъ само учится и двѣнадцятлѣтная Докія.

Жіютъ всѣ мирно, тихо, не въ достаткахъ, а по христіански, пристойно.

Только Иванъ отъ часу до часу, якійсь сумный, понурый.

— Що тобѣ такое? — пытае Гапка.

— Жено, жаль менѣ за святою землею. Якъ кретъ рыюся подъ землею, свѣта Божого не виджу. А то, бывало, выйдешь съ плу- гомъ на поле, дай Божій довкола. И птахъ спѣвае, и вѣтрецъ повѣвае. Сдаеся що весь свѣтъ благодаритъ Господа!

— Ой, чедовѣче, человѣче, не гнѣви Бога — каже Галка, а въ

сердцѣ тѣ самы мысли, тѣ самы думы…..

Пріѣхалъ агентъ съ Канады, сталъ описовати, якь то хорошо жіеся тамь.

— За десять долларовъ достанете 160 акровъ пшеничной земли. Гноити не треба, съорешъ, посѣешъ, и лежи якъ пань, жди осени, а тамъ жнива и грошей, числи не перечислишь!

Конецъ такій, що Иванъ дался искусити и поѣхалъ въ далекую Канаду. Грошей на переѣздъ старчило, бо еще осталося больше двохъ сотенъ долларовъ.

Агентъ взялъ для него „гомштедъ” а потомъ повезли ихъ на ихъ новое счастье. Повезли въ найбольше темный закутокъ земли, въ провинціи Альберты и оставили, а сами поѣхали.

— Боженьку, щожъ мы въ той пустыни будемъ робити, таже туть ни клаптя поля, только хащь и хащь!

Роспука обняла сердце. Свѣтъ не безъ добрыхъ людей. Найшлп ся сосѣды, дадекіи, но найшлися.

— Перше стави якую будь буду. Картошки. муки, дамо на початокъ. Купи корову, зачинай якъ мы зачинали. На той годъ и не думай о засѣвѣ, скорчуй. сколько можна, а на другій годъ уже лекше стане.

Злѣпили не хату, а кучку. Купилъ корову, за готовое купуютъ муку и що треба.

Вернули часы давной нужды и такъ часто ставали на очахъ часы добробыта въ Штатахъ. Но мало прійти еще горьше.

Прибѣгае до дому Петрусь:

— Тату, тату, несчастье. Ходѣтъ, скоро ходѣтъ! И только было роспуки въ его годосѣ, що и Иванъ и Гапка побѣгли за нимъ. И що увидѣли: 

При рубанъю грубого пня, дерево привалило собою Гната. Кинулися до него и..... упала Гапка, якъ нежива, на трупъ своего первородного сына.....

Безъ попа и дьяка, безъ псалтыри и позвонного его хоронили. Самъ Иванъ копалъ могилу, самъ, якъ могъ сбилъ трумну. Бо два его сосѣды давно кинули ту сторону а пойшли дальше шукати хлѣба.

Не прожію я того….. шепотомъ що хвиля повтаряе Гапка, не прожію!

И непережила. Прійшолъ допустъ Божій, найшла горячка. И Гапка дивилася еще на смерть своей Докіи.

Петро теперь уже здоровый хлопъ, махнулъ на все рукою и одного дня исчезъ изъ фармы. Остали только маленькіи, четырелѣтны Марійка и Павлусь.

Якъ тотъ цвѣтъ, такъ вяне Гапка. Высохла, лице, якъ тѣнь, грудь болитъ, кашлемъ розбиваеся.

— Памятай Иване, якъ я помру, то кинь все, бери дѣти и иди тамъ. где люди, тамъ не пропадете….. Видно, прогнѣвили мы Бога, нѣтъ для насъ доли! Не нажилися ни тутъ, ни тамъ. — Не плачъ, не сумуй по менѣ….. увидимся тамъ….. где всѣмъ одна доля, въ небѣ. — Памятай на дѣти….. А я вымолю для тебе и для нихъ лучшую долю….. —

Копае Иванъ еще одну могилу, що ударить заступомъ въ землю, то въ гудяхъ озвеся стонъ болю и роспуки.

Уже нѣтъ изъ чего сбити домовины. — Обвинулъ, чѣмъ можна было тѣло жены, взялъ якъ дитнну на руки и поклалъ въ нѣдро чужой земли.

Минула недѣля. Не може Иванъ одорватися отъ дорогихъ ему могилъ, а одорватися треба, треба утѣкати съ дѣтьми. И проклятая ему земля та и дорога могилами найдорожшихъ ему.

— Утешу еще крестъ и пойдемъ…..

Теше Иванъ крестъ и новое несчастье. Пойшолъ топоръ мимо и вбился въ его ногу.

Запекло, заболѣло, въ очахъ потемнѣло, изъ глубокой раны трѣсла высоко кровь, Иванъ обомлѣлъ.

А коли прійшолъ до себе, вже только на рачкахъ доволѣкся до хаты. Обмочилъ шмату, обвязалъ, прилегъ на лавѣ.

А солнце, лѣтное солнце смѣялося. обливало, золотило пустыню.

— Где дѣти, думае онъ якъ черезъ сонъ, бо горячка вже овладѣла тѣломъ.

— Где вы дѣти были? 

— На ягодахъ, тату.

И сновъ темно въ очахъ, сновъ летитъ онъ гдесъ въ глубокую, бездонную пропасть…..

— Чуешь, Марійка, красуля рычитъ. Ходи!

Розбѣглися дѣти, причепилися до полныхъ доекъ красули и тягнутъ молоко, не першій разъ тягнутъ. И худобива, милосерднѣйша, якъ несчастная доля Ивана, стоитъ тихо, рада, что може посбыти бремени …..

Отъ трехъ дней Иванъ въ горячкцѣ, наслѣдкомъ затроеня крови — умеръ на лавѣ лежачи. Счастье, що умеръ не при памяти…..

— Тату, тату, вставайте, мы ѣсти хочемъ! Шарпаютъ дѣти Ивана. Не рухаеся онъ.

— Тато спитъ, — каже Марійка.

И дѣти тихенько пойшли шукати ягодъ…..

Идутъ два человѣки, идутъ оглядати мѣста подъ фармы, но для себе, а для другихъ. Они зачули, що гдесь въ той околици есть полуобробленныи фармы и задумали основати тутъ колонію.

Смотрятъ, стоить кучка.

— Слава Богу, и воды напьемся и отъ людей чего-то довѣдаемся.

Приходятъ близше и остолпѣли. Двое дѣтей причепилися до вимени коровы и ссутъ ей.

— Дѣти, а вы що робите?

Дѣти сорвалися, якъ переполоханы воробцѣ и хотятъ утѣкати, но прохожимъ удалося ихъ затримати.

— Где ваша мама?

— А тато?

— Тато спятъ на лавѣ.

Войшли въ хату и ужасъ обнялъ ихъ. На лавѣ лежалъ гніючій уже трупъ Ивана.

Выкопали яму, засыпали покойника землею. Взяли дѣти на руки и пойшли дальше. Солнце смѣядося, пташки спѣвади, красуля паслася

Чему такъ склалося? Я не знаю, а знаю только, що розказалъ я вамъ не выдумку, — а правдивую, недавно сбывшуюся въ провинціи Алберта — исторію.