Якъ читати страшную, но правдивую быль въ нашей исторіи о безпрерывномъ, несказанномъ мученичествѣ нашего народа, за свою православную вѣру и русскую народность, въ старой Польщѣ, становится намъ жутко на душѣ, тяжко и тревожно въ сердцѣ. Но якъ чуемъ на наши власныи уши, отъ нашихъ же Карпатороссовъ, нашихъ родныхъ земляковъ, о недавнемъ, нечеловѣческомъ мученичествѣ нашихъ людей, за свою вѣру и народность, во время сей великой, всесвѣтной войны, проходитъ-пронизывае нашу душу не лишь холодъ страха, но и жаръ смертельной ненависти противъ живыхъ еще и здравствующихъ нынѣ катовъ.

Мы знаемъ, мы памятаемъ, що въ старой Польщѣ русскихъ людей, за то только, що они русскіи, живыхъ четвертовали, колесували, рвали на части, снимали съ нихъ живую кожу, вбивали на колъ, палили на палающемъ кострѣ, пекли въ мѣдяныхъ быкахъ и котлахъ, роспинали на крестѣ. Всѣ таки факты записаны точно и вѣрно въ исторіи, нашей и чужой, представлены прекрасно, картинно такіи мученія нашего народа въ русскихъ пѣсняхъ, въ изъящной (прекрасной) словесности (литературѣ), русской и польской. Однаково ярко выступаютъ передъ нашими очима тѣ страшныи мученя нашихъ предковъ, чи читаемъ повѣсти и поэмы нашихъ писателей, Н. В. Гоголя и Т. Г. Шевченка, чи польского писателя Генриха Сенкевича. Но, хоть намъ страшно, якъ все то читаемъ, разомъ съ тымъ, намъ все то понятно по одной причинѣ: тогды, въ тѣ давніи-предавніи та лютыи времена, не лишь въ Польщѣ, но и въ другихъ державахъ Европы, переслѣдували люди одни другихъ за вѣру и народность. Переслѣдовали въ другихъ державахъ може не такъ завзято, не такъ жестоко, не такъ долго, якъ въ Польщѣ, но все-таки переслѣдували. И потому мы, хоть и съ трудомъ-трудомъ, но все-таки понимаемъ, и, понимаючи, кладемъ на все то крестъ и прощаемъ, хотя не забываемъ, добре памятаемъ и николи всего того Польщѣ не забудемъ.

Но совершенно другое дѣло, якъ застановляемся надъ муками нашего народа въ Австри, еще недавно, еще вчера, во время сей великой войны. Тутъ нашъ народъ роспинали уже въ 20-мъ вѣцѣ, коли нигде, во всемъ культурномъ мірѣ не переслѣдували никого за вѣру и народность. Роспинали въ державѣ, которая называлася конституційною, находилася въ центрѣ Европы, въ державѣ съ претенсіями на величіе и почетъ въ политичномъ мірѣ, и роспинали нашъ народъ не якись невоспитанныи, безъ проссвѣщеннія, темныи розбойники середнихъ вѣковъ, не дикари, а съ значнимъ образованіемъ, европейскимъ воспитаніемъ, въ бѣлыхъ рукавичкахъ, австрійскіи чиновники всякого рода, жандармы, полицейскіи, докторы, унтер-офицеры и офицеры высокихъ ранговъ (маіоры, полковники и генералы), катували не лишь нашихъ крестьянъ и мѣщанъ, но и нашу интеллигенцію, получившую такое же, а часто о много высшее чѣмъ они образованіе и воспитаніе, и занимавшую такое же, а часто значительно высшее общественное и служебное положеніе: такихъ же чиновниковъ, докторовъ, адвокатовъ, учителей, профессоровъ, священниковъ.

Якъ все то собѣ точно представляемъ и уясняемъ, що претерпѣли наши люди въ Талергофѣ, Терезіенштадтѣ, Гранѣ, Штейнѣ и другихъ тюрьмахъ, то обнимае насъ не лишь ужасъ и боль въ сердцѣ, но и возмущеніе и злоба. Мы не лишь не можемъ того всего ніякъ забыти, но и николи, во вѣки вѣковъ. не сможемъ мучителямъ всего того простити.

Изъ нашей груди невольно вопіетъ до неба о, помету отчаянный крикъ. Мы кругомъ безпомощно оглядаeмся, кругомъ всѣхъ пытаемъ: где людская справедливость? Кто, якъ и коли буде за все то небывалое злодѣйство покараный? Если Австрія исчезла, наконецъ, съ лица земли, если Францъ-Іосифъ умеръ, избѣгаючи неминуемого сурового человѣческого суда, то где тѣ многіи жестокіи исполнители его приказовъ, где тѣ каты и діяволы въ людскомъ тѣлѣ, которыи такъ много нашихъ найлучшихъ людей замучили?

Если будутъ судити, за нарушенье законовъ и обычаевъ войны, германскихъ и австрійскихъ военачальниковъ, полководцевъ, министровъ, самого германского кайзера Вильгельма, а може и австрійского „найяснѣйшого" Карла, то чи-жъ не будутъ покараны тѣ, що потоптали всѣ Божіи и человѣческіи законы на землѣ и власными руками убивали и истязали такъ много совершенно невинныхъ людей, хорошо знаючи, що они невинны?

Нѣтъ, такъ не може быти!

На такое страшное злодѣйство долженъ быти судъ, щобы оно больше не повторялося, щобы снова возстановити на свѣтѣ справедливость.

Судити его долженъ безпристрастный трибналъ Великихъ Державъ, трибуналъ Лиги Націй, трибуналъ общественного мнѣнія всего человѣчества.

Но безъ взгляда на то, чи тѣ трибуналы будутъ австрійскихъ умундурованныхъ и цивильныхъ розбойниковъ, кровопійцевъ и доносчиковъ судити чи нѣтъ, ихъ и ихъ кровавое дѣло, самый фактъ такого страшного надъ нашимъ народомъ злочину долженъ осудити на вѣки найвысшій судъ всемірной исторіи. Она, всемірная исторія должна правдиво, точно и ярко представляти и передавати всѣмъ грядущимъ поколѣньямъ всю грозу того злочину.

И, вотъ, якъ передъ каждымъ судомъ, каждымъ трибуналомъ всѣ матеріалы обвиненія, доставляe и обосновуе, особный обвинитель, прокураторъ, такъ и въ семъ случаѣ, за злочинъ надъ нашимъ народомъ, обвинителемъ передъ трибуналомъ всего человѣчества и всемірной исторіи, долженъ быти весь русскій, и, особенно, мы, карпатороссы. Подобно, якъ члены однои семьи, родныи братья, вступаются за своихъ родственниковъ всегда и всюды, и, въ случаѣ убійства одного изъ нихъ, выступаютъ за него обвинителями передъ судомъ, такъ велитъ и намъ наша патріотичная обязанность и интересъ правды и справедливости и священная память невинныхъ замученныхъ нашихъ братьевъ и сестеръ, собрати и представити общественному мнѣнію цѣлого культурного свѣта, обнародовати въ печати, предложити въ запискахъ сильнымъ сего свѣта, весь богатый обвинительный матеріалъ противъ австрійскихъ душегубцевъ, все то, що перенесли и перестрадали наши передовыи, избранники за русскую идею и свои русскіи убѣжденія.

Въ томъ отношенію дуже важно собрати всѣ записки и воспоминанія и показанія нашихъ людей, вырвавшихся изъ австрійского пекла, такъ чи иначе, спасшихся отъ неминуемой погибели и уцѣлившихъ и живыхъ понынѣ. Важно зарегиструвати все то, чо писалось въ нашихъ и чужихъ газетахъ о переслѣдованьяхъ нашихъ людей въ бывшей Австріи, всякого рода документы и памятники.

Будущему историку нашего народного мученичества буде служити важнымъ пособіемъ нисше помѣщенная бесѣда чешского депутата Стрибрного, въ австрійскомъ парламентѣ, отъ 14-го іюня 1917 г. интерпеляція отъ 12-го іюля того самого 1917 г., о истязаніяхъ и убійствахъ совершенныхъ надъ нашими патріотами-страдальцами въ проклятомъ Талергофѣ.

Для лучшого пониманія той бесѣды и интерпеляціи приведемъ короткую исторію гоненій карпаторусского народа со стороны австрійскихъ посѣпакъ и до войны и во время войны.

Уже задолго до войны представители австрійского правительства, чины полиціи и жандармеріи, „спицли” и тайныи агенты всякого рода, стали пускати слухи, що въ случаѣ войны Австріи съ Россіею, будутъ нашихъ людей поголовно вѣшати и розстрѣлювати. Понеже много подобныхъ слуховъ австрійское правительство роспространяло неразъ нарочно, щобы застрашити нашихъ людей и такимъ способомъ подорвати русское дѣло, то имъ никто не вѣрилъ.

Но гдеякіи факты показували, що правительство за всякую цѣну рѣшило уничтожити русское народное движеніе, согласно приказу старика съ каменнымъ сердцемъ, цѣсаря Франца-Іосифа, выразившогося однажды передъ намѣстникомъ Галичины, що то движеніе треба убити въ зародышѣ. Такъ, напримѣръ, на Рождество 1911 г., православныхъ крестьянъ, молившихся въ православной церкви, въ с. Теляжѣ, сокальского повѣта, розгонили жандармы штыками и гдеякихъ изъ нихъ ранили. То само происходило въ с. Изѣ, въ Угорской (Закарпатской) Руси. Вслѣдъ затѣмъ посыпалися аресты и штрафы на всѣхъ православныхъ во всѣхъ мѣстностяхъ въ Галичинѣ (въ Сокальщинѣ, на Лемковщинѣ, въ Снятынщинѣ и др.).

На мармарошъ-сиготскомъ политичномъ процессѣ лротивъ нашихъ людей о мнимую державную здраду, выявилося, що нашихъ селянъ-угророссовъ, просидѣвшихъ годами въ слѣдственной тюрьмѣ, въ нелюдскій способъ тортуровано, щобы вынудити ихъ до признанія якоись вины, которой не было.

На львовскомъ процессѣ, въ мартѣ апрѣлѣ и маѣ 1914 г., власти своимъ поступованьемъ и своими дѣйствіями показали, що хотятъ отдати подъ судъ всю русскую народную организацію. То имъ не удалося. Весь міръ дрогнулъ отъ ужаса, якъ поинтересовался, якъ и якіи средства австрійское правительство пустило въ ходъ, щобы убити русское дѣло у Карпатъ. Правительство себе скомпрометировало.

Одновременно уже подготовлялся процессъ Геровскихъ въ Черновецахъ, процессъ о. Мих. Юрчакевича изъ с. Чорная, на Лемковщинѣ, и рядъ другихъ процессовъ, — все о державную здраду. Съ тою цѣлею власти собирали въ цѣломъ краю списки подписчиковъ русскихъ газетъ, пустили въ ходъ самую безстыдную и безоглядную провокацію, и мерзкое, тайное доносительство, и установили явный и тайный полиційный надзоръ за всѣми карлаторусскими народными дѣятелями и, вообще, русскими интеллигентами.

Съ того момента, якъ Австрія объявила войну и зачала всебщую военную мобилизацію, австрійске правительство рѣшило выкорыстати случай и исполнити точно безсердечныи слова своего безсмертного кощея, жестокого старика Франца-Іосифа и, просто, вывѣшати, заколоти и розстрѣляти всѣхъ выдающихся людей въ Карпатской Руси, и задушити русское дѣло навсегда такъ, щобы и слѣда ніякого не осталося.

Въ средствахъ власти не розбирали.

Подобно, якъ австрійскій министръ заграничныхъ дѣлъ, графъ Чернинъ, предложилъ Францу-Іосифу для подписанія объявленіе войны Сербіи, будто бы по той причинѣ, що сербы уже напали на Австрію, а въ дѣйствительности совсѣмъ не было ніякого такого нападенія (теперь выяснился той обманъ Черника изъ тайныхъ документовъ министерства въ Вѣденьскихъ архивахъ и самъ Чернинъ признался до того обмана), такъ и що до карпаторусского народного движенія, просто, объявили всѣхъ Карпатороссовъ, якъ интеллигенцію, такъ и селянство и мѣщанство, поголовно, здрадниками державными и шпіонами, и рѣшили съ ними всѣми отразу же и навсегда покончити.

Стали производити майже у всѣхъ массовыи обыски и поголовно всѣхъ выдающихся карпатороссовъ ковати въ кайданы и отставляти въ тюрьмы.

Совсѣмъ не стѣснялися тымъ, що нѣтъ и не было ніякихъ доказательствъ ни здрады ни шпіонства. Ничого не помагало самое вѣрноподданническое поведеніе нашихъ людей. Было много такихъ случаевъ, що карпаторусскій священникъ, тогды, 18-го н. ст. августа, 1914 г. значитъ въ день рожденія цѣсаря Франца-Іосифа, совершалъ въ церкви торжественное богослуженіе за его здравіе и благополучное царствованіе, провозглашалъ за него „Многая лѣта”, а подъ церквою, чи даже въ церкви, стояли и ждали жандармы и, якъ лишь богослуженіе закончилося, заковували того самого священника въ кайданы и вели пѣшкомъ, черезъ села, прилюдно, до найблизшого мѣсточка, въ тюрьму.

Туда же, и такъ само закованныхъ, гоняли со всѣхъ окружныхъ селъ, каждый день, десятками и сотнями крестьянъ и интеллигентовъ, — все на основѣ ложныхъ доносовъ евреевъ, поляковъ и украинцевъ, и, просто, злобныхъ сосѣдей, мстящихъ имъ за свои, якіись приватныи и личныи порахунки съ ними. Впрочемъ, достаточно было, щобы кто на улицѣ показалъ на карпаторосса пальцемъ яко на подозрѣтельного человѣка и его сейчасъ арестовали.

По дорозѣ на сборныи пункты а потомъ въ тюрьмы въ великихъ городахъ, надъ арестованными жандармы и полиціанты въ нелюдскій способъ збытковалися: заставляли даже слабыхъ и старыхъ, закованныхъ въ кайданы, и партіями связанныхъ однихъ до другихъ, ити пѣшкомъ далекую дорогу и то скоро ити, не давали имъ отдыха ни воды, били ихъ по лицѣ и плювали въ лице, били прикладами (кольбами) штыковъ, где попало, прозывали и лаяли ихъ послѣдними словами, при постороннихъ, осмѣшували ихъ всячески публично и такъ дальше, и такъ дальше.

Но кровавая, дикая росправа съ арестованными зачиналася въ великомъ мѣстѣ. Жандармы и полиціанты вели ихъ нарочно, въ бѣлый день, головными улицами мѣста и показували прохожимъ на нихъ, яко на здрадниковъ державы и шпіоновъ, будто бы виновниковъ войны.

Мѣйская толпа, состоящая изъ евреевъ, поляковъ и украинцевъ, дарма що интеллигентная и дарма, що знала прекрасно, що арестовали невинныхъ людей, показувала видъ, що будто вѣритъ, що то преступники, и, якъ бѣшенный звѣрь, кидалася на арестованныхъ, щобы ихъ тутъ же, на улицѣ, розорвати въ куски.

Вся та великомѣйская толпа интеллигенціи и полуинтеллигенціи, кормилася уже больше якъ 20 лѣтъ въ послѣднее время шовинистичными выходками и нападками польскихъ та украинскихъ газетъ въ дусѣ заслѣпленной, дикой ненависти до всего, що русское, ненависти до Россіи, и, особенно, ненависти до „москвофиловъ”, то есть, сторонниковъ національного и культурного единства всего русского народа, и, збыткуючися надъ невинными жертвами, хотѣла въ той способъ показати свой австрійскій патріотизмъ.

Евреи, поляки и мазепинцы, безчестили арестованныхъ послѣдними, найнеприличнѣйшими словами, шутками и прозвищами, плювали имъ въ лице, кидали въ нихъ камѣньемъ, розвалюючи имъ головы, копали ногами, а то даже, просто, врывалися межи нихъ въ середину и избивали ихъ до полусмерти палками.

Конвойныи, жандармы и полиціанты, не только не брали арестованныхъ въ оборону, но строгими приговорками та потакуваньемъ, жестами, насмѣшками и такими самими побоями, поштуркованьемъ та лайкою, давали розъяренной до крайности толпѣ больше охоты и права збыткуватися надъ беззащитными и безпомощными людьми.

Межи арестованными были мужчины и женщины, люди съ высокимъ образованьемъ, крестьяне и мѣщане, старики и старухи, немощныи и хорыи, дѣвчата и мальчики — всѣхъ перемѣшанныхъ и повязанныхъ, гнали конвойныи партіями впередъ и надъ всѣми озвѣрѣлая польско-еврейско-мазепинская толпа справляла свой дикій праздникъ.

Многіи изъ арестованныхъ ледво-ледво волочилися до тюрьмы полумертвыми, уже безъ чувствъ и сознанія, многіи выбивалися уже совершенно изъ силъ, падали по дорозѣ и больше не вставали и — ихъ, тутъ же, толпа и конвойныи добивали на смерть.

Вообще, якъ слухати розсказы наочныхъ свидѣтелей, описанія и оповѣданья тыхъ нашихъ людей, которыи находилися яко арестованныи въ томъ страшномъ походѣ, а потомъ майже чудомъ спаслися и уцѣлѣли, якъ слухати показанія наочныхъ свидѣтелей, даже совершенно чужихъ, нерусскихъ людей, подтвержденныи все документальными данными и неоспоримыми фактами, то морозъ проходитъ по тѣлѣ.

Не якіи-такіи уличники-збыточники, не нерозумныи дѣтваки, а прилично одѣтыи „обыватели” великихъ мѣстъ въ Галичинѣ, и особливо, мѣста Львова, интеллигентныи и съ претенсіями называтися культурными людьми, поляки, евреи и украинцы, ставали тогды, неожиданно, въ полномъ смыслѣ слова ордою налетѣвшихъ изъ Азіи татаръ, жаждущихъ напитися свѣжой людской крови, палающихъ заѣлою местію надъ невинными людьми, не знати за що и по що.

Такъ и до нынѣ осталося невыясненною загадкою, за якую цѣну и по якимъ причинамъ, тѣ всѣ поляки, евреи и украинцы, несподѣвано почувствовали тогды до такой злодѣйской державы, якою была всегда для своихъ народовъ Австрія, такую горячую любовь, забывши совершенно, що и сами были ей невозможными порядками всегда недовольны и ждали съ нетерпѣніемъ той счастливой минуты, коли она, наконецъ, розлетится.

Получалося впечатлѣніе, якъ будто всѣ тѣ наши политичныи противники, на пунктѣ австрійского фальшивого патріотизма, тогды поголовно сойшли съ ума.

Наочныи свидѣтели тыхъ страшныхъ сценъ, не наши люди, а чужіи, сами поляки, евреи и украинцы, позднѣйше, уже во время русской оккупаціи Галичины, розповѣдали, що, якъ было дивитися на съумашедшее поведенье той розбрыкавшейся толпы на улицѣ, то имъ сдавалося, що временно находятся въ съумасшедшемъ домѣ, до той степени тѣ люди отразу, безъ найменьшой розумной причины озвѣрѣли, и лѣзли изъ власной шкуры вонъ, щобы злобою и местію противъ невинныхъ ближнихъ, не дати себе въ томъ фальшивомъ австрійскомъ патріотизмѣ другимъ опередити чи перелѣцитовати, а самимъ быти первыми.

— Намъ теперь еще, на самый споминъ о томъ, що мы тогды, якъ вели по мѣстѣ тыхъ вашихъ арестованныхъ, видѣли и чули, зо стыда кидаеся кровь въ лице — говорили они. — Сдавалося намъ, що интеллигентныи мѣйскіи люди, стали тогды, несподѣванно, злобными, ошалѣлыми дѣтваками, тыми кровожадными гонителями Христа въ Іерусалимѣ, которыи бѣгли за Нимъ, падающимъ подъ тяжкимъ крестомъ и бичуемымъ безпощадно такими же конвойными, и кричали на все горло: распни, распни Его!

Отмѣчаемъ, що та толпа складалася не изъ мѣйской уличной голоты но въ ней находилися люди, даже съ высшимъ, университетскимъ образованіемъ, и они не только не остановляли такихъ дикихъ выбрыковъ той орды, но еще и сами поощряли ей то жестами, то насмѣшками, то ругательными, злобными выкриками и даже дѣятельнымъ участіемъ въ еи оргіяхъ.

Установлены со всей несомнѣнностію факты, що находящіися въ той необузданной толпѣ львовскіи дамы и панночки, шикарно одѣтыи, наперфумованныи, съ палающимъ румянцемъ на лицѣ, не намалеваннымъ штучно, а вызваннымъ крайною злобою, доходящею до пароксизма, врывалися черезъ ряды конвойныхъ въ группу арестованныхъ и плювали нашимъ священникамъ въ лице, выпускаючи изъ своихъ прекрасныхъ губокъ такіи ругательныи прозвища и такіи неприличныи слова, що послѣдній замарстыновсній „батьяръ” завидовалъ имъ.

Въ своихъ лекціяхъ, читанныхъ въ Ростовѣ на Дону, наши студенты, бывшіи въ Талергофѣ, затѣмъ взятыи изъ тюрьмы въ австрійскую армію, посланныи на русскій фронтъ и попавши въ плѣнъ въ Россію, приводили для примѣра такіи случаи: трафлялося, що наши арестованныи студенты замѣчали въ той изступленной толпѣ, своихъ школьныхъ товарищей, такихъ самыхъ университетскихъ студентовъ или польскихъ и украинскихъ панночокъ, съ которыми колись танцювали на вечеринкахъ и балахъ, и зверталися до нихъ, якъ до своихъ старыхъ, хорошихъ знакомыхъ и друзей, съ мольбою на лицѣ, щобы заступилися за нихъ. Но были страшно сдивованы, якъ имъ въ отвѣтъ посыпались изъ устъ тыхъ знакомыхъ, товарищей и друзей, безстыдная ругань и проклятія. Бывали случаи, що наши арестованныи подъ конвоемъ идущіи адвокаты, лѣкари, учители и чиновники замѣчали въ той толпѣ своихъ товарищей по званію, такихъ же адвокатовъ, лѣкарей, учителей и чиновниковъ но надармо ждали отъ нихъ для себе якогось заступничества: они своимъ поведеніемъ явно показували, що солидарны и заодно съ тою лютою толпою, или, замѣтивши, що ихъ наши арестованныи познали въ лице, отверталися въ сторону и пряталися отъ ихъ взгляда. У нихъ не было гражданского мужества назвати настоящимъ именемъ тотѣ выбрыки публично и стати въ оборонѣ своихъ невинно арестованныхъ коллегъ. И оповѣдающіи приводили ихъ имена.

Совершенно ошибочно было бы думати, що та интеллигентная толпа была въ душѣ переконана, що арестованныи — дѣйствительно здрадники державы или шпіоны. Нѣтъ. Она прекрасно знала, що они совсѣмъ невинны и що ихъ арестовали безъ найменьшого законного основанія. Она то знала потому, що, во-первыхъ, уже задолго до войны многихъ нашихъ людей австрійскіи власти арестовали по подозрѣнію въ здрадѣ и шпіонствѣ и що всегда потомъ то подозрѣніе оказувалося безосновнымъ и ложнымъ и невинно арестованныхъ изъ тюрьмы выпускали. Она то знала, во-вторыхъ и потому, що якъ разъ на два мѣсяцы передъ тою всеобщею мобилизаціею и войною, на львовскомъ политичномъ процессѣ, обвиненныи за мнимую державную здраду и мнимое шпіонство два карпаторусскіи православныи священники и два карпаторусскіи журналисты были единодушно, всѣми голосами присяжныхъ засѣдателей, поляковъ и евреевъ, оправданы и освобождены изъ тюрьмы, въ которой просидѣли два годы и 3 мѣсяцы, бо на процессѣ, продолжавшемся полныхъ 3 мѣсяцы, было ясно доказано, що всѣ 4 обвиненныи были безосновно арестованы и невинно просидѣли такъ долго въ тюрьмѣ.

Нѣтъ. То было сознательное преступленье той интеллигентной толпы. Участники тыхъ кровавыхъ росправъ надъ нашими невинными людьми сознательно сплямили ихъ кровію свои руки и тому несутъ полную отвѣтственность за тѣ массовыи тортуры и убійства.

Невинно пролитая кровь упала на нихъ и на ихъ дѣтей и буде отомщена и отплачена русскимъ народомъ на ихъ десятомъ поколѣніи.

Но настоящее правдивое пекло для несчастныхъ арестованныхъ настало съ того момента, якъ ихъ зачали партіями, въ особныХъ поѣздахъ, транспортувати изъ Галичины въ западныи австрійсніи провинціи, въ тюрьмы и концентраціонныи лагери въ Терезіенштадтѣ и Талергофѣ и якъ уже долго-предолго находилися въ тыхъ самыхъ тюрьмахъ и лагеряхъ.

Но тутъ менѣ изъ рукъ перо выпадае.

Радше послухаймо та прочитаймо що о томъ говоритъ въ австрійскомъ парламентѣ, три годы позднѣйше чешскій депутатъ Стрибрный.