Плылъ на кораблѣ архіерей изъ Архангель-города въ Соловки. На томъ же кораблѣ плыли богомольцы къ угодникамъ. Вѣтеръ былъ попутный, погода ясная, не качало. Богомольцы — которые лежали, которые закусывали, которые сидѣли кучками — бесѣдовали другъ съ дружкой. Вышелъ и архіерей на палубу, сталъ ходить взадъ и впередъ по мосту. Подошелъ архіерей къ носу, видитъ, собралась кучка народа. Мужичокъ показываетъ что-то рукой въ море и говоритъ, а народъ слушаетъ. Остановился архіерей, посмотрѣлъ, куда показывалъ мужичокъ: ничего не видно, только море на солнцѣ блеститъ. Подошелъ поближе архіерей, сталъ прислушиваться. Увидалъ архіерея мужичокъ, снялъ шапку и замолчалъ. Увидалъ и народъ архіерея, тоже сняли шапки, почтенье сдѣлали.

— Не стѣсняйтесь, братцы, — сказалъ архіерей. — Я тоже послушать подошелъ, что ты, добрый человѣчъ, разсказываешъ.

— Да вотъ про старцевъ намъ рыбачокъ разсказывалъ. — сказалъ одинъ купецъ посмѣлѣе.

— Что про старцевъ? — спросилъ архіерей, подошелъ къ борту и присѣлъ на ящикъ. — Раскажи и мнѣ, я послушаю. Что ты показывалъ?

— Да вотъ островокъ маячитъ, — сказалъ мужичокъ и показалъ впередъ въ правую сторону. — На этомъ самомъ островкѣ и старцы живутъ, спасаются.

— Гдѣ же островокъ? — спросилъ архіерей.

— Вотъ по рукѣ-то моей извольте смотрѣть. Вонъ облачко, такъ полѣвѣе его внизъ какъ полоска виднѣется.

Смотрѣлъ, смотрѣлъ архіерей, рябитъ вода на солнцѣ, и не видать ему ничего безъ привычки.

— Не вижу, — говоритъ. — Такъ какіе же тутъ старцы на островѣ живутъ?

— Божьи люди, — отвѣтилъ крестьянинъ. — Давно ужъ я слыхалъ про нихъ, да не доводилось видѣть, а вотъ запрошлымъ лѣтомъ самъ видѣлъ.

И сталъ опять разсказывать рыбакъ, какъ ѣздилъ онъ за рыбой и какъ прибило его къ острову къ этому, и самъ не зналъ, гдѣ онъ. Поутру пошелъ ходить и набрелъ на земляночку, и увидалъ у земляночкѣ одного старца, а потомъ вышли и еще два; покормили и обсушили его и помогли лодку починить.

— Какіе же они изъ себя? — спросилъ архіерей.

— Одинъ маленькій, сгорбленный, совсѣмъ древній, въ ряскѣ старенькой, должно годовъ больше ста, сѣдина въ бородѣ ужъ зеленѣть стала, а самъ все улыбается и свѣтлый, какъ ангелъ небесный. Другой ростомъ повыше, тоже старъ, въ кафтанѣ рваномъ, борода широкая, сѣдая съ желтизной, а человѣкъ сильный: лодку мою перевернулъ, какъ ушать, не успѣлъ я и подсобить ему, — тоже радостный. А третій высокій, борода длинная до колѣнъ и бѣлая, какъ лунь, а самъ сумрачный, брови на глаза висятъ, и нагой весь, только рогожкой опоясанъ.

— Что же они говорили съ тобой? — спросилъ архіерей.

— Все больше молча дѣлали, и другъ съ дружкой мало говорятъ. А взглянетъ одинъ, а другой уже понимаетъ. Сталъ я высокаго спрашивать, давно ли они живутъ тутъ. Нахмурился онъ, что-то заговорилъ, разсердился точно, да древній маленькій сейчасъ его за руку взялъ, улыбнулся, — и затихъ большой. Только сказалъ древній: „Помилуй насъ,” — и улыбнулся.

Пока говорилъ крестьянину корабль еще ближе подошелъ къ островамъ.

— Вотъ теперь вовсе видно стало, — сказалъ купецъ. — Вотъ извольте посмотрѣть, ваше преосвященство, — сказалъ онъ показывая.

Архіерей сталъ смотрѣть. И точно увидалъ черную полоскіу — островокъ. Посмотрѣлъ, по смотрѣлъ архіерей и пошелъ прочь отъ носа къ кормѣ, подошелъ къ кормчему.

— Какой это островокъ, — говоритъ, — тутъ виднѣется?

— А такъ, безименный. Ихъ много тутъ.

— Что, правда, говорятъ, тутъ старцы спасаются.

— Говорятъ, ваше преосвященство, да не знаю, правда ли. Рыбаки говорятъ, видали. Да тоже бываетъ и зря болтаютъ.

— Я желаю пристать къ острову — повидать стардевъ, — сказалъ архісрей. — Какъ это сдѣлать?

— Кораблемъ подойти нельзя, — сказалъ кормчій. — На лодкѣ можно, да надо старшого спросить.

Вызвали старшого.

— Хотѣлось бы мнѣ иосмотрѣть этихъ старцевъ, — сказалъ архіерей. — Нельзя ли свезти меня?

Сталъ старшой отговаривать.

— Можно-то можно, да много времени проведемъ и, осмѣлюсь доложить вашему преосвященству, не стоитъ смотрѣть на нихъ. Слыхалъ я отъ людей, что совсѣмъ глупые старики живутъ, ничего не понимаютъ и ничего и говорить не могутъ, какъ рыбы какія морскія.

— Я желаю, — сказалъ архіерей. — Я заплачу за труды, свозите меня.

Нечего дѣлать, распорядились корабельщики, пересадили паруса. Повенулъ кормчій корабль, поплыли къ острову. Вынесли архіерею стулъ на носъ. Сѣлъ онъ и смотритъ. И народъ весь собрался къ носу, всѣ на островокъ глядятъ. И у кого глаза повострѣе, ужъ видятъ камни на островѣ и землянку показываютъ. А одинъ ужъ и трехъ старцевъ разглядѣлъ. Вынесъ старшой трубу, посмотрѣлъ въ нее, подалъ архіерею.

— Точно, — говоритъ, — вотъ на берегу, поправѣе камня большого три человѣка стоятъ.

Посмотрѣлъ и архіерей въ трубу, навелъ, куда надо; точно стоятъ трое: одинъ высокій, другой пониже, а третій вовсе маленькій; стоятъ на берегу, за руки держатся.

Подошелъ старшой къ архіерею.

— Здѣсь, ваше преосвященство, остановитъ корабль надо. Если ужъ угодно, такъ отсюда на лодкѣ вы изволите съѣздить, а мы тутъ на якоряхъ постоимъ.

Сейчасъ распустили тросо, кинули якорь, спустили парусь — дернуло, зашаталось судно. Спустили лодку, соскочили гребцы, и сталъ спускаться архіерзй по лѣсенкѣ. Спустился архіерей, сѣлъ на лавочку въ лодкѣ, ударили гребцы въ весла, поплыли къ острову. Подплыли какъ камень кинуть; видятъ: стоятъ три старца, высокій — нагой, рогожкой опоясанъ, пониже — въ кафтанѣ рваномъ и древненькій, сгорбленный, — въ рясѣ старенькой; стоятъ всѣ трое, за руки держатся.

Причалили гребцы къ берегу, зацѣпились багромъ. Вышелъ архіерей.

Поклонились ему старцы, благословилъ онъ ихъ, поклонились они ему еще ниже. И началъ имъ говорить архіерей:

— Слышалъ я, — говоритъ, — что вы здѣсь, старцы Божіи, спасаетесь, за людей Христу-Богу молитесь, а я здѣсь, по милости Божіей, недостойный рабъ Христовъ, Его паству пасти призванъ; такъ хотѣлъ и васъ, рабовъ Божіихъ, повидать и вамъ, если могу, поученіе подать.

Молчатъ старцы, улыбаются, другъ на дружку поглядываютъ.

— Скажите мнѣ, какъ вы спасаетесь и какъ Богу служите? — сказалъ архіерей.

Вздохнулъ средній старецъ и посмотрѣлъ на старшаго, на древняго; нахмурился высокій старецъ и посмотрѣлъ на старшаго, на древняго. И улыбнулся старшій, древній старецъ и сказалъ:

— Не умѣемъ мы, рабъ Божій, служить Богу, только себѣ служимъ себя кормимъ.

— Какъ же вы Богу молитесь? — спросилъ архіерей.

И древній старецъ сказалъ:

— Молимся мы такъ: „Трое Васъ, трое насъ, помилуй насъ!”

И какъ только сказалъ это древній старецъ, подняли всѣ три старца глаза къ небу и всѣ трое сказали:

— „Трое Васъ, трое насъ, помилуй насъ!”

Усмѣхнулся архіерей и сказалъ:

— Это вы про Святую Тройцу слышали, да не такъ вы молитесь. Полюбилъ я васъ, старцы Божіи, вижу, что хотите вы угодить Богу, да не знаете, какъ служить Ему. Не такъ надо молиться, а слушайте меня, я научу. Не отъ себя буду учить васъ, а зъ Божьяго писанія научу тому, какъ Богъ повелѣлъ всѣмъ людямъ молиться Ему.

И началъ архіерей толковать старцамъ, какъ Богъ открылъ Себя людямъ: растолковалъ имъ про Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святаго и сказалъ:

— Богъ Сынъ сошелъ на землю людей спасти и такъ научилъ всѣхъ молиться. Слушайте и повторяйте за мной.

И сталъ архіерей говорить: „Отче нашъ”. И повторилъ одинъ старецъ: „Отче нашъ”, — повторилъ и другой: „Отче нашъ” — повторилъ и третій: Отче нашъ”. — „Иже еси на небесѣхъ”. Повторили и старцы: „Иже еси на небесѣхъ”. Да запутался въ словахъ средній старецъ, не такъ сказалъ; не выговорилъ и высокій, нагой старецъ: ему усы ротъ заросли — не могъ чисто выговорить; невнятно прошмакалъ и древній, беззубый старецъ.

Повторилъ еще разъ архіерей, повторили еще разъ старцы. И присѣлъ на камушекъ архіерей, и стали около него старцы и смотрѣли ему въ ротъ, и твердили за нимъ, пока онъ говорилъ имъ. И весь день до вечера потрудился съ ними архіерей: и десять и двадцать, и сто разъ повторялъ одно слово, а старцы твердили за нимъ. И путались они, и поправлялъ онъ ихъ, заставлялъ повторять сначала.

И не оставилъ архіерей старцевъ, пока не научилъ ихъ всей молитвѣ господней. Прочли они ее за нимъ и прочли сами. Прежде всѣхъ понялъ средній старецъ и самъ повторилъ ее всю. И велѣлъ ему архіерей еще и еще разъ сказать ее, и еще повторить, и другіе прочли всю молитву.

Ужъ смеркаться стало, и мѣсяцъ изъ моря всходить сталъ, когда поднялся архіерей ѣхать на корабль. Простился архіерей со старцами, поклонились ему всѣ въ ноги. Поднялъ онъ ихъ и облобызалъ каждаго, велѣлъ имъ молиться, какъ онъ научилъ ихъ, и сѣлъ въ лодку и поплылъ къ кораблю.

И плылъ къ кораблю архіерей, и все слышалъ, какъ старцы въ три голоса громко твердили молитву Господю. Стали подплывать къ кораблю, нз слышно ужъ стало голосовъ старцевъ, но только видно было при мѣсяцѣ: стоятъ на берегу на томъ же мѣстѣ, три старца — одинъ, поменьше всѣхъ, посрединѣ, а высокій съ правой, а средній съ лѣвой стороны. Подъѣхалъ архіерей къ кораблю, взошелъ а палубу, вынули якорь, подняли паруса, надуло ихъ вѣтромъ, сдвинуло корабль, и поплыли дальше. Прошелъ архіерей на корму и сѣлъ тамъ, и все смотрѣлъ на островокъ. Сначала видны были старцы, потомъ скрылись изъ виду, виднѣлся только островокъ потомъ и островокъ скрылся, одно море играло въ мѣсячномъ свѣтѣ.

Улеглись богомольцы спать, и затихло все на палубѣ. Но не хотѣлось спать архіерею, сидѣлъ онъ одинъ на кормѣ, глядѣлъ на море туда, гдѣ скрылся островокъ, и думалъ о добрыхъ старцахъ. Думалъ о томъ, какъ радовались они тому, что научились молитвѣ, и благодарилъ Бога за то, что привелъ Онъ его помочь Божіимъ старцамъ, научить ихъ слову Божію.

Сидитъ такъ архіерей, думаетъ, глядитъ въ море, въ ту сторону, гдѣ островокъ скрылся. И рябитъ у него въ глазахъ — то тутъ, то тамъ свѣтъ по волнахъ заиграетъ. Вдругъ видитъ, блеститъ и бѣлѣется что-то въ столбѣ мѣсячномъ: птица ли, чайка или парусокъ на лодкѣ бѣлѣется. Приглядѣлся архіерей. „Лодка, — думаетъ, — на парусѣ за нами бѣжитъ. Да скоро ужъ очень насъ догоняетъ То далеко, далеко было, а вотъ ужъ и вовсе виднѣется близко. И лодка не лодка, на парусь не похоже. А бѣжитъ что-то за нами и насъ догоняетъ”. И не можетъ разобрать архіерей, что такое: лодка не лодка, птица не птица, рыба не рыба. На человѣка похоже, да велико очень, да и нельзя человѣку среди моря быть. Поднялся архіерей, подошелъ къ кормчему:

— Погляди, — говоритъ, — что это? Кто это, братецъ? Что такое? — спрашиваетъ архіерей, а ужъ самъ видитъ — бѣгутъ по морю старцы, бѣлѣютъ и блестятъ ихъ сѣдыя бороды, и, какъ къ стоячему, къ кораблю приближаются.

Оглянулся кормчій, ужаснулся, бросилъ руль и закричалъ громкимъ голосомъ:

Услыхалъ народъ, поднялся, бросились всѣ къ кормѣ. Всѣ видятъ: бѣгутъ старцы, рука съ рукою держатся — крайніе руками машутъ, остановиться велятъ. Всѣ трое по водѣ, какъ по суху, бѣгутъ и ногъ не передвигаютъ.

Не успѣли судна остановить, какъ поравнялись старцы съ кораблемъ, подошли подъ самый бортъ, подняли головы и заговорили въ одинъ голосъ:

— Забыли, рабъ Божій, забыли твое ученіе. Пока твердили — помнили, перестали на часъ твердить, одно слово выскочило — забыли, все разсыпалось, Ничего не помнимъ, научи опять.

Перекрестился архіерей, перегнулся къ старцамъ и сказалъ:

— Доходна до Бога и ваша молитва, старцы Божіи. Не мнѣ васъ учить. Молитесь за насъ, грѣшныхъ!

И поклонился архіерей въ ноги старцамъ. И остановились старцы, повернулись и пошли назадъ по морю. И до утра видно было сіяніе съ той стороны, куда ушли старцы.