Колыхнулось стояче болото. Нарушилось мирне теченіе нашей жизни на селѣ важнымъ „произшествіемъ”. Велись тайны переговоры въ кухнѣ, въ стайнѣ и на полю. Докладывалъ що то моему вуйку, священнику, пастухъ коровъ. Вуйко смѣялся и сердился, бесѣдуючи съ пастухомъ, а тотъ боронилъ своего доклада и уходячи, обиженно произнесъ:

— Ваша воля, егомость, но то правда, брехати не буду.

Однимъ словомъ, у насъ появилася вѣдьма. Що, то не важна событіе? Еще яке!

Одинъ изъ слугъ, Иванъ розсказовалъ:

— Иду я черезъ греблю, иду и сумую, що мой брать ничого изъ Америки не пише, куда поѣхалъ давно, а попередъ мене, отки не возьмись, собака, бѣла, якъ снѣгъ, бѣжитъ, скоро бѣжитъ. Добѣжала до стайни, гдѣ коровы стоятъ, скокъ черезъ плетень. Та и пропала. А послѣ того щось коло худобы въ бѣлой сорочцѣ ходитъ и все нагинаеся къ землѣ.

Дальше слѣдовалъ разсказъ о томъ, якъ онъ въ тотъ же вечеръ послѣ того, якъ видѣлъ бѣлу собаку, перемѣнившуся въ що-то въ бѣлой сорочкѣ, встрѣтилъ Тарадайку (такъ звано одну бабу), проходившу по дорозѣ якъ разъ около того мѣстця, гдѣ лѣзла собака черезъ плетень. Она была въ бѣлой плахтѣ быстро перешла около слуги. Въ селѣ ходили слухи, що она правдива вѣдьма, занимаеся чарами, собирае разны зеля, а ночью „обертаеся” то въ клубокъ, то въ собаку и творитъ разны пакости.

Оказалось, що послѣ встрѣчи Ивана съ бѣлою собакою пропало язъ замкнутого шпихлѣра нѣсколько яецъ. Трехъ совсѣмъ не было, а два оказались вышитыми. Конечно, то было дѣло Тарадайки — вѣдьмы, словити котору никто не могъ и не рѣшался изъ боязни мести съ ей стороны. У моего вуйка было богато службы и почти всѣ изъ нихъ были свидѣтелями чего-то такого, що свѣдчило о несомнѣнномъ присутствіи на приходствѣ вѣдьмы. Одинъ видѣлъ великій клубокъ, котившійся передъ нимъ въ саду и нагло исчезнувшій. Другій очевидецъ, Ганка, (истоявша при ней Марта, при крикѣ „вѣдьма”, бѣжавша съ мѣстця, гдѣ она находилась съ Ганкою) видѣла бѣлу-пребѣлу котку, выросшу изъ подъ земли и вскочившу дуже скоро на дерево, которе тогда цѣле цвѣло бѣлымъ цвѣтомъ. Котка розвѣялася позднѣйше понадъ деревомъ. Отважна Ганка, добре подслѣпувата, увѣряла, що она послѣ утечи Марты долго еще стояла у дерева, но бѣлого кота на немъ не было. Говорила она:

„Мѣсяцъ свѣтилъ полный и я бы видѣла проклятого кота, который не малъ гдѣ скрыватися, хиба перескочилъ съ дерева на коминъ и улетѣлъ съ дымомъ, якъ вѣдьмы дѣлаютъ…..

Изъ любопытныхъ показаній найбольше интересне было показаніе Матрены, уходившей за коровами. Пошла она вечеромъ доити корову Губасту. Матрена запоздала и уже было довольно темно, а по той причинѣ она не могла примѣтити, кто возился коло Губастой, но возилось около ней що-то маленькое, сосавше корову, котору то сосанье дуже безпокоило. Губаста, корова смирна, топтала на одномъ мѣстцѣ безпокойно, махала хвостомъ, якъ бы отбивалася отъ овадовъ. Когда Матрена наближилася съ подойникомъ, корова видимо успокоилася, такъ якъ що-то маленькое перестало ю ссати. Никого Матрена не запримѣтила, лишень неподалеку лежала довольно груба палка. Матрена думала, що ей привидѣлось, яко-бы палка слегка рушалась. Матрена думала, що то може якіи „чары” и не рѣшилась тронути палочки. А коли стала доити Губасту, то оказалось молока далеко меньше, чѣмъ обыкновенно она давала. Тогда только Матрена запримѣтила, що то неспороста и що тутъ была вѣдьма Тарадайка или друга — и только когда она приблизилася къ коровѣ, перестала ю доити и перемѣнилася въ палку. Не дармо та палка двигалась.

— Яка я была недогадлива — говорила Матрена, — слѣдовадо палку перекрестити и вѣдьма была бы приняла свою натуралъну поставу !

Случай съ Матреною съ невеликими смѣнами повторился. Служниця, ходивша около коровъ, любивша иногда подвышити, услышала сновь, що що то маленьке сосе корову и прійшовши дуже близко, увѣдала у соска темный клубокъ. Выпивка додала ей отваги и Матрена ударила рукою сердито по клубку. Клубокъ свалился, но сновь та сама исторія — вытягнулся въ палку. Матрена стремительно побѣгла въ хату, призвала пастуха Федька и хотѣла ему показати вѣдьму — палочку. Но когда они пришли, по вѣдьмѣ и слѣдъ простылъ. А удой далъ прежній результатъ: Губаста мало дала молока, такъ якъ вѣдьма подоила Губасту вчаснѣйше. 

Матрена пошла съ докладомъ къ егомостю. Онъ читалъ що-то и алый, що ему перервано, строго подивился на Матрену и замѣтивши, що она подпита, крикнулъ:

— Ступай, проспись! Рано прійди трезва!

Рано явилася сконфужена Матрена, но тѣмъ разомъ трезва и розсказала исторію съ вѣдьмою.

Вуйко при снѣданю говорить до мене:

— То по твоей части! Въ томъ що-то таинственно и долгомъ твоимъ, якъ ученого, выяснити то дѣло.

— Розгадка — говорю — тутъ, въ тѣхъ вотъ запискахъ, и я предложилъ записки одного изъ нашихъ предковъ, случайно попавшіи менѣ въ руки. Было въ нихъ богато воспоминаній и якъ разъ натрафилъ на замѣтку о вѣдьмахъ. Въ томъ же селѣ — говорилося въ замѣткѣ— стала пакостити вѣдьма. Ю словили и она оказалась мѣстцевою крестьянкою, великою злодѣйкою. Словивши лже-вѣдьму крестьяне хотѣли ю утопити, но благодаря нашему предку сдолалося то несчастье устранити.

Мы рѣшили съ вуйкомъ за всяку цѣну словити „нашу” вѣдьму. Матренѣ мы приказали остро не поднимати шуму, если що запримѣтитъ подозрѣтельного, но сейчасъ бѣжати къ намъ и ждати на наши роспоряженія. Два дни было тихо. Вѣдьма не появлялася въ стайнѣ, не видно было ни бѣлого кота, ни пса. Правда, одинъ изъ служащихъ замѣтилъ около выгона палку, свившуся въ клубокъ, но онъ, порядкомъ таки тумановатый, утѣкъ увидѣвши то „чудо”, не успѣвши его розглянути и только на другій день о немъ розсказалъ пастуху.

— Брешешь! — отвѣтилъ тотъ. — Ничого ты не видѣлъ.

Пастухъ отъ нѣкоторого времени началъ къ цѣлой исторіи относитися недовѣрчиво и когда заходила рѣчь о вѣдьмѣ, сердито сплевывалъ въ сторону.

На третій или четвертый день розразилась буря. Вуйко сидѣлъ, якъ обыкновенно, около столика, а тѣмъ временемъ Матрена, повечерявши, ишла къ Губастой. Инагло неподалеку она увидѣла выросшу изъ подъ земли бѣлу собаку, направлющуся къ плетню. Баба остолбенѣла и тутъ увидѣла она чудо, привидѣвшеся недавно одному изъ служащихъ. На землѣ лежала долгенька-сѣренька палка и стала проявляти признаки жизни. Тогда Матрена пригадала собѣ наши инструкціи, кинулася назадъ отъ палочки полетѣла къ священнику. Когда влетѣла въ комнату и сказала, въ чемъ дѣло, мы, не тратячи ни минуты, пошли за Матреною. 

Нашъ походъ былъ уморительный. Впередъ бѣжали кучеръ и пастухъ, за ними я, вуйко и Матрена, а за ними еще двое людей. Мы приближались къ мѣстцю осторожно, у вуйка была запаленна подъ плащемъ лѣхтарня (фонарь). Вуйко опередилъ всѣхъ и побѣгъ къ мѣстцю, гдѣ стояла Губаста, вытягнулъ фонарь и освѣтилъ нимъ Губасту, топтавшу неспокойно на одномъ мѣстцѣ. При нашемъ появленіи она радостно замычала. За нею то само сдѣлали друтіи коровы.

Ніякой бѣлой собаки не было. Дармо вуйко водилъ лѣхтарнею доокола, палочки не было. Но Губаста топтала недаромъ. Ю безпокоилъ клубокъ, висѣвшій концомъ внизъ на ей вымени. Що то таке? Клубокъ рушался и якъ бы грубѣлъ. Освѣтили корову еще ближе, въ тотъ моментъ клубокъ отвалился и сталъ порушающейся палочкою. Всмотрѣлись — и узнали, що роль вѣдьмы отогралъ великій вужъ, досыта насосавшійся молока!

Вуйко; не знати, съ якой причины, розсердился и крикнулъ:

— Забирайтесь, дураки!

Процесія розбѣжалася и мы только оба остали. Вуйко опомнился отъ неожиданной розвязки, засмѣялся и сказалъ до мене:

— Ну, господинъ ученый, вѣдьму нашли, а ты що съ нею сдѣлаешь? Убьешь, или возьмешь съ собою? Дѣлай, якъ хочешь, то менѣ все одно.

— Возьму съ собою — сказалъ я и взявши вужа около головы двума пальцами, понесъ до себе черезъ цѣлый дворъ. Вуйко не терпѣлъ змѣй, когда его одна укусила и отъ смерти спасъ его крестьянинъ, высосавшій рану своими губами. Но такъ якъ у вужей нѣтъ мѣхурьковъ (пузырковъ) съ ядомъ подъ зубками, то я преспокойно держалъ мою вѣдьму, съ которой капало молоко, когда я потиснулъ ю у головы.

Свое отвращеніе къ змѣямъ выразилъ отецъ словами:

— Не забудь вымыти руки, когда прійдешь на вечерю. Отъ той гадюки певно воняе.

Отъ вужа, въ самомъ дѣлѣ несло запахомъ падали, свойственнымъ многимъ породамъ змѣй.

По дорозѣ мнѣ приходилось остановлятися нѣсколько разовъ. Ко мнѣ подходила служба и упрекала мене, що беру въ руки таку гадость, отъ которой дѣлаеся тошно. Кучеръ голосно замѣтилъ:

— Якъ не боитесь брати въ руки таку чортову дрянь.

На то кто-то отвѣтилъ:

— Они знаютъ такій заговоръ, що змѣя ихъ не укуситъ. На то они учатся всякимъ наукамъ.

Встрѣтившіися по дорогѣ люди утѣкали и все еще были увѣренны, що то все таки вѣдьмою пахне. Одинъ крестьянинъ, работающій на приходствѣ, сказалъ:

— Дай вамъ, Боже, щобы ничего не сталося.

Вѣрилъ онъ во всякого рода „чуда” и „чары”, во всѣ породы, „нечистой силы”, которыми наводненны и вода и земля и воздухъ.

Своего вужа я посадилъ въ загородку, гдѣ держалъ гусениць. Гусеницъ тамъ находилося може штукъ пять. Вужъ, насосавшійся молока, былъ такъ толстый, що не могь двигатися. Свернувшись въ клубокъ, лежалъ отъ годины седьмой до девятой. Я пришелъ отъ вечери, а онъ все еще былъ вялый, очевидно, щѳ еще передъ посѣщеніемъ Губастой мусѣлъ съѣсти що-то, въ родѣ жабы, птичьихъ яецъ и т. п.

Корму на ночь я ему не оставилъ, а онъ около полночи, когда я, зачитавшися, подошелъ къ нему навѣдатися, оказался накормленнымъ. Всѣхъ гусеницъ, оставшихъ въ загородкѣ, онъ поѣлъ.

На рано вужъ счезъ. Была тепла осень, печки въ моей станціи не палили, слѣдовательно вѣдьма коминомъ вылетѣти не могла. Гдѣ же былъ вужъ?

При снѣданю вуйко пытался за вужа, но я не сказалъ ему, що вужъ пропалъ. По снѣданю я началъ сновь глядати и нашелъ вужа подъ матрацомъ, гдѣ спалъ спокойно, видимо сытый. Но чѣмъ? У мене все, що могъ съѣсти,было добре закрыто, а рослинъ вужъ не ѣстъ. Я долго ломалъ надъ тѣмъ голову и рѣшительно ничего не могъ придумати. И певно не нашелъ бы разгадки, если бы случайно не натрафилъ на убиту мышку. Теперь все было для мене понятно. У мене загнѣздилися мыши и вужъ, выдоставшися черезъ загородку, устроилъ себѣ полеванье. Я хотѣлъ убѣдитися въ томъ, для того въ пивницѣ словилъ въ лапку три мышли и пустилъ ихъ въ загородку, находящуся въ моей станціи, гдѣ жилъ и вужъ. Вужъ началъ ихъ ловити одну за другою.

Освоеніе вужа ишло съ неожиданнымъ успѣхомъ и довольно быстро. Онъ не утѣкалъ отъ мене и спокойно лежалъ у мене за пазухою и только часами выставлялъ голову. Его тѣло всегда холодило мое, но я привыкъ къ тому. Разъ держалъ я ужа за пазухою, а въ то время пришелъ посланець отъ сосѣдей, що мене требуютъ тамъ по важному дѣлу. Я якъ былъ, пошелъ съ посланцемъ. У сосѣдей объявила менѣ дочка священника, що нѣтъ важного дѣла, що только хотятъ устроити прогульку. Скоро мы сѣли за столъ, я хотѣлъ поправити сорочку, а тогда ужъ высунулъ голову изъ-за пазухи. Тогда дѣвушки начали квичати, якъ поросятка, когда укладываютъ ихъ въ мѣшокъ. Я часто боягузовъ страшилъ ужомъ. 

Кормилъ я его кусочками мяса, поилъ молокомъ, но пилъ онъ только подогрѣте, тепловате. Разъ хотѣлъ я узнати, умѣе ли онъ плавати и якъ чувствуеся въ водѣ. Я пошелъ надъ штучный ставокъ, въ которомъ были рыбы. Уже тогда, когда я подходилъ къ ставку, вужъ началъ быти неснокойнымъ, выставилъ голову, видно почувствовалъ воду и хотѣлъ вылѣзти изъ-за пазухи. Въ водѣ почувствовалъ себе якъ дома, плавалъ красиво. Я слѣдилъ за нимъ, нагло онъ пропалъ менѣ съ вида. За полъ минуты може, онъ вынырнулъ изъ воды, держачи въ пыску невелику рыбку. Съ нею вышелъ на берегъ и скоро втягнулъ ю въ себе.

Разъ пошелъ я съ нимъ на стрыхъ (чердакъ). Переглядаючи стары газеты, я забылъ о немъ, а когда всломнилъ, его не было. Съ трудомъ я его нашелъ въ голубиномъ гнѣздѣ, гдѣ безсовѣстно пожиралъ яйця. Онъ полыкалъ ихъ цѣликомъ. Проковтне одно, вытягнеся на цѣлу долготу тѣла и полежавши хвилю, береся друге полыкати.

Мой ужъ, сталъ скоро освоеннымъ, но къ наукѣ былъ глухъ и я не могъ его научити, щобы на мой зовъ шелъ до мене. Близкого лая собаки боялся всегда, свертался въ клубокъ и выставлялъ свое чорне жальце. Когда онъ за пазухою безпокоился; а подраждалъ лаю собаки и ужъ сейчасъ ставался спокойнымъ.

Наскучилъ онъ менѣ окончательно и я его однажды пустилъ въ садѣ, Я думалъ при томъ, чи не пойде моя вѣдьма сосати Губасту? И угадалъ. Вечеромъ моя вѣдьма, якъ ю всѣ называли, сновъ нашлася на вымени Губастой. Снялъ ю и отнесъ на другій день въ лѣсъ. И тутъ конецъ исторіи вѣдьмы. Тамъ нашелъ ужъ певно смерть. Подошелъ довѣрчиво къ человѣку и былъ убить.. .

Не знаю, перестали-ли вѣрити наши крестьяне въ вѣдьмы? Може и я попалъ съ моемъ ужомъ въ ихъ рядъ.