Крестьяска изба. . . Кто не знае еи терпѣній, еи бѣдъ? Тажь годъ за годомъ оставляе На ней свой слѣдъ. Жара, несчастье и морозы Въ обоймахъ маютъ ю изъ внѣ, А внутрь недоля, горе, слезы И въ день и въ снѣ!

Крестьянска изба, якъ ихъ много — А всѣ подобны, якъ одна! И много въ ней чувства святого, Свята она. Свята, своею простотою, Миръ ей печать, Крестянска избо, Богъ съ тобою, Ты всѣмъ намъ мать!

Въ такой то хижи, въ день робочій, Коли полудня часъ насталъ, Закрылъ дѣдусь старенькій очи — А праправнукъ на гусляхъ гралъ. И льються звуки, выливаютъ Глубокій сумъ народныхъ думъ, И мысли роемъ обкрываютъ Старечій умъ.

Колись, лѣтъ много, где счислити! Малымъ ще былъ столѣтный дубъ, тогдѣ, якъ сталъ я ось строити Съ батьками хаты тои зрубъ! Журбы не мало мы зазнали, не спали ночку не одну, А дни? бодайся не вертали, Въ день гнали насъ на панщину!

Отецъ кремезный и здоровый, Видѣти хаты не дождалъ, Не угодилъ где въ чемъ ляхови, Подъ канчуками онъ сконалъ. Остала мати, якъ горлица, Посередъ горя и журботъ, А лиха доля вѣчно злится, На ню, на шесть еи сиротъ.

И такъ росли мы, якъ былина, Нѣ, не былина, а бурянъ, Навыкли вже, по днинѣ днина, Иди, ставай на панскій ланъ! Вертаешь, вся сорочка въ крови, Роби, якъ хочешь, вѣчно бютъ, Скотинцѣ Божой, даже псови Лучше жіеся, якъ намъ тутъ!

Хлопчина грае, затягае, а скрипка плаче и пытае: „Чи не найдеся въ свѣтѣ лѣкъ, Щобъ не страдалъ такъ, якъ страдае Несчастный, русскій человѣкъ?“

Тота сама, самѣска хата, Въ ней я съ женою чейже жилъ, Тогдѣ не хата, а палата Была, я съ счастя чаши пилъ! Не панъ, а звѣръ, сто разъ проклятый, Но, якъ помстится бѣдный хробъ? Я только хлопъ, онъ панъ богатый, Мене въ салдаты зъ тои хаты — Жену — въ покои, потомъ въ гробъ.

Мы въ Наталію мандровали — Коли неволю скасовали — Неразъ думаю: „позабудь!“ Неразъ, а сто разъ вже не дбаю — Нарочно просто наставляю На вражу пулю бѣдну грудь. Но тои груди, що страдала, Въ яку розпуки червъ ся вкралъ — Ей даже пуля ся бояла — И я въ живыхъ таки осталъ.

Вернулъ опять, засталъ лишь брата, Вдругъ оженился, якъ велитъ Законъ, есть дѣти, и сновь хата Якъ пчолы въ лѣтѣ гомонитъ.

Было ихъ трое, такъ, всѣхъ трое, Прійшла холера, чорный свѣтъ — Одно лишила, взяла двое, И жѣнка вмерла, сердце цытъ!

А звуки наче слезы льются — Жалобно такъ, сдаесь, що рвутся. Розпуку, горечь чуешь въ нихъ: „Чи нѣтъ надежды, нѣтъ потѣхи, Чи сынъ, родимецъ хлопской стрѣхи, Чи не вчисляесь до живыхъ?“

Якъ я взростилъ тоту дитину — Якъ въ жизни ввелъ я ю порогъ, Яку прожилъ годину, днину — То знае только, только Богъ! Опали руки, стала сива Моя бездольна голова, Не стало силы и нѣтъ дива, Прожилъ же я не годъ, не два.

Служилъ потому для громады — Менѣ же братя суть они — Казалось люди были рады, Не такъ паны. Солодко зразу приступали, Давали даже свою честь, Но я не съ тѣхъ, они спознали, Начался гнѣвъ и злость и месть. „Або, або, спродай громаду, Достанешь гроши, славу, чинъ, Иначе, дбай!“ „О нѣ, на здраду не годенъ я,

Я Руси сынъ!“

Страдали мы, прійшли выборы, Насъ горстка лишь, враговъ же тьма, Возьня началась и докоры, Жандармы, суды и — тюрьма!

Минулось то и я зболѣлый, Вернулъ, где мой, родный мой тынъ, И думалъ все, чему похилый, Чему все рабъ нашъ крестянинъ?

Чи звати насъ сынами воли, Якажь то воля середъ тьмы?, Пустарь забытый всѣми, голый, Тернистый только, вотъ, що мы!

На щожь я жилъ, на що трудился, На що я все поклоньг клалъ? Въ рабствѣ, неволи въ свѣтъ родился, И такъ до днесь рабомъ осталъ!

Наразъ открылись двери въ хату, Съ плачемъ валитъ въ ей внутръ народы „Чи чуешь дѣду, всѣмъ намъ тату, Чи чуешь ты? Подъ неба сводъ — несется имнъ, исполненъ славы, Иде до насъ, нашъ русскій царь!

Урвались звуки. Старикъ зъ лавы, Подвигся, солнцемъ сяе тварь! И солнцемъ очи засіяли, Взнеслась стареча, честна грудь! А губы тихо прошептали: „О Боже, Творче, славенъ будь!“

О що молили мы вѣками, Середъ страданій и тревогъ, Сполняесь днесь! Живе надъ нами

Великій, сильный, русскій Богъ! 

Ведѣтъ мене, тамъ, на могилы, Щобъ предковъ прахъ почулъ, узналъ, Що ихъ моленія ся сполнили,

Богъ приказалъ, царь волю далъ!

Мы на колѣна всѣ припали, Надъ ними руки онъ простягъ:

„Не будутъ больше пановали, Надъ вами, панъ, ни жидъ, ни ляхъ! Земле, всѣмъ горемъ произлита, Не бойся большь ни хмаръ, ни каръ, Найперша ты изъ дщерей свѣта,

Съ тобою Богъ и русскій царь!