І.
Дивны дива творятся въ Іудеи. Надъ берегами Іордана явился пророкъ, на немъ одежда изъ верблюжого волоса, перепоясанна ременемъ. Ни хлѣба, ни мяса не ѣсть онъ, не вкушае отъ чаши вина, не пье сикера. Его кормъ то акриды (сарана) и дикій, лѣсный медъ. И дивне слово чути изъ его устъ: „Покайтеся, бо приблизилось царствіе небесне!“ Покайтеся не на словахъ, не только въ томъ, щобы пепеломъ посыпати голову и роздерти свою одежду, а покайтеся на дѣлахъ! Покайтеся, бо уже сокира при корени. Богъ, Егова, терпѣлъ долго, предолго. Каралъ и миловалъ, но злобы людскіи переросли мѣру, они, въ безумію своемъ, начинаютъ утражати самому, безмѣрному, Божому милосердію, строятъ новы столпы Вавилона. И теперь пора, або каятися, або погибати Іудей, Галилеи и всѣмъ странамъ земли, Богомъ обѣтованнои, Богомъ даннои, колись текучои молокомъ и медомъ, нынѣ иссохшои, отвернувшои благодать жизненности и плодоностя отъ злыхъ дѣтей своихъ. Имя пророку было Іоаннъ. Приходили до него и пытали: — Що намъ дѣлати? — У кого двѣ одежды, той отдай одну такому, якій не мае ни одной; у кого есть достатокъ пищи, накорми голодного — отвѣчалъ пророкъ. Полни законъ любови и милосердія, якъ вода нечистоту, такъ милосердіе обмывае грѣхъ, якъ огонь поѣдае иржу, такъ любовь поѣдае злобу! Приходили до него мытари и тѣмъ приказовалъ онъ, абы не кривдили народа, не стягали отъ него больше надъ то, що належится. Приходили и воины, дарма, що грудь ихъ окрыта желѣзомъ, острѣйше меча слово: „покайтеся!“ пронизало желѣзо и наводило страхъ на тѣхъ, якіи въ борьбу и на смерть ишли, якъ въ танецъ. Имъ приказовалъ пророкъ, абы не обиджали никого и довольны своимъ жалованьемъ. Подъ громкимъ его словомъ таяли сердца, до ногъ его припадали грѣшники и исповѣдовали грѣхи свои. Тѣхъ крестилъ онъ въ Іорданѣ и тѣмъ открывалъ тайну, що крещеніе его недостаточно, бо: „идетъ сильнѣйшій отъ мене, той буде васъ крестилъ Духомъ Святымъ и огнемъ!“ Видѣли люде святу, строгу, постническу его жизнь и не знаючи, кто онъ такій, пытали: — Кто ты, Мессія? — Нѣтъ, я недостойный розвязати ремень его обуви — отвѣчалъ пророкъ. А народъ горнулся и ишла молва о пророцѣ по всей земли Іудеи. Старожилы розсказовали молодому поколѣню, що передъ трійцяти лѣтами на небѣ явилися дивны знаки. Явилася на небѣ дивна звѣзда и сіяла надъ Виѳлеемомъ. Изъ далекого востока прибыли въ Іерусалимъ три цари и голосили, що идутъ на поклонъ новорожденному Парю царей. Кровавый Иродъ приказалъ въ Виѳлеемѣ и въ окрестности вымордовати всѣ немовлята мужеского пола. Бѣдны пастыри изъ Виѳлеемскихъ осель оповѣдали, що разъ, саме тогдѣ, когда надъ востокомъ звѣзда ясна свѣту засіяла, явился имъ ночію Ангелъ Господный и возвѣстилъ имъ радость велію: „Нынѣ родился Христосъ Богъ и вотъ вамъ знакъ; вы найдете Дитя въ пеленахъ, лежаще въ яслахъ!“ А ангельскій хоръ спѣвалъ: „Слава во вышнихъ Богу и на земли миръ....!“ Въ притворахъ Іерусалимского храма розсказовали стары прислужники, що передъ трема десятками лѣтъ старый, давно упокоившійся старецъ Симеонъ, разъ при сороковинахъ принялъ на руки мале Дитя и въ голосъ сказалъ, що Дитя то есть спасеніемъ Іизраиля и многіи повстанутъ къ правдѣ черезъ Него. Такъ само говирила присутна при томъ дряхла Анна, пророчица, невѣста святымъ житьемъ и величала Бога, що послалъ Іизраилю спасеніе! И Симеонъ и Анна, обое давно почили о Господѣ, надъ Виѳлеемомъ не видно дивнои звѣзды, памятъ о всемъ остала у старожиловъ. Только теперь явился пророкъ надъ Іорданомъ и голоситъ покаяніе, голоситъ, що прійде сильнѣйшій отъ него. Нрійде, кто, коли..., ничо не знати. Дивны дива творятся въ Іудей!
ІІ.
Недалеко отъ береговъ Іордана, на высокой горѣ возносится замокъ Магдалумъ. Окруженный виноградникомъ, середъ кипарисовъ и богатои зелени пречудныхъ огородовъ, занявшихъ всѣ склоны горы, неприступный онъ для подорожного и убогого. Вооруженны невольники стережутъ его брамъ, только око богачей може любоватися роскошію огородовъ, безличемъ чудныхъ рожь, достаткомъ комнатъ въ замку.
Только веселость и радость мае вступъ въ тѣ комнаты. Плачь не смѣе тутъ быти чутный, слеза болю не смѣе пасти на ботаты ковры, на мозаику пола, ни на одну изъ тѣхъ рожь, изъ страху, щобы рожа, цвѣтъ красы и счастя, не совяла подъ слезою болю. Правда, далеко за замкомъ, где есть помѣщенье для численной службы изъ невольниковъ, тамъ, где ремень наставника до смерти крае тѣла тѣхъ несчастныхъ рабовъ, чути плачъ и чути сопухъ крови, тамъ неразъ за малу провину живыми прибиваютъ ихъ на крестъ, но то такъ далеко отъ замка, що не то до его комнатъ, а до найдальше отъ него цвитучои рожи не дойде голосъ розпуки. Въ замку богатство, роскошь. Его властителька, молода красавица, Марія изъ Магдала, названна Марія Магдалинна. Пречудвы рожи въ еи огородахъ, но всѣ они меркнутъ передъ красою Маріи. Дивнымъ блескомъ блестятъ еи самоцвѣты-діяменты, но блескъ еи ока тьмѣтъ все. Снѣжною бѣлиною славятся еи вѣреи (вахляри) изъ слоневои кости, но еще бѣлѣйшіи еи жемчужны, дробны зубы, а бархатъ еи чаровныхъ устъ, якъ та кровь, що тече изъ доспѣлои калины. Въ роскоши почата, въ роскоши рожденна и лелѣена, въ роскоши прожила всю молоду жизнь. Нынѣ сама, отъ никого независима, самовольно рядитъ своимъ безмѣрнымъ маеткомъ. кидае золотомъ, прихотямъ еи нѣтъ границь. Она не глянула николи око въ око противностяхъ, даже оповѣсть о нуждѣ другихъ не стревожала еи сердця. Она не склонила передъ никимъ головы, а противно все, що окружае ю, клонится до еи ногъ. И горе тому, кто смѣлъ бы спротивитися ей; не такъ кѣпитъ нѣдро огнемъ зѣючои горы, якъ скѣпитъ гнѣвомъ еи грудь, коли найдеся до гнѣва хотя хѣнь причины. Марія родомъ еврейка. Но въ часахъ, коли надъ Іерусалимомъ владѣе римска перевага, коли могучіи потомки старинныхъ римскихъ родовъ изъ хребта сыновъ избранного народа сѣдаютъ на кони, въ замку Магдалумъ ничо не нагадуе, що его властителька дочь закона, тутъ римскій звычай, тутъ въ день саббата гремитъ музыка, тутъ засѣдаютъ, а радше лягаютъ день въ день до стола гости, якихъ чела прибранны въ вѣнцѣ изъ рожь. Пѣнится вино въ хрустальныхъ чашахъ, воздухъ пересяклый всѣми вонями востока, изъ потолка падае дощъ цвѣтовъ и роситъ роса дорогихъ ароматовъ. Изъ найкрасшихъ найкрасшіи дѣвчата пописуются танцями, найхоросшіи дѣти на колѣнахъ подаютъ гостямъ новы чаши, а середъ того одного, безконечного пира царицею всего она, Марія, бисеръ Іудеи, она, при якои ногахъ найкрасшій цвѣтъ богатои молодежи. Для неи жизнь то полна чаша, она пье изъ неи все, що только приманчиве, солодке, обдурююче. Нѣтъ для неи такого, щобы было утаенно; Марія не поклонится одному мужчинѣ, не покорится передъ повагою законного мужа, найдостойнѣйшій римлянъ, ни царь востока не намаже волчимъ толщемъ отверковъ еи дверей (свадебный звычай у римлянъ), якъ орелъ свободна, хоче она видѣти всѣхъ у своихъ ногъ! Якъ орелъ свободна — но не такъ чиста, якъ и той голубъ, що кружитъ надъ еи замкомъ. Публично извѣстно, що Марія не крыеся по-за покрывала встыда, изъ раменъ падае она въ рамена, невольникъ и гордый лицарь, если только паде на него еи взоръ, утѣшится еи нѣжною ласкою. Середъ дочерей Іизраиля, тѣхъ бѣдныхъ, ни одна не завидуе Маріи еи богатства и еи злой славы, бо то, що дозволенно богатой владѣтельници Магдалинъ, то было бы каменемъ преткновенія для другихъ, а законъ безмилосердно каменемъ и смертію карае за всяку роспусту и за грѣхи прелюбодѣйства.
О высокіи склоны горы, о бѣлы стѣны замка, о уши Маріи не отобются осуды о еи горшачомъ, безнравственномъ житю. Правда, що часами найкрасша рожа подъ еи отдыхомъ опускае голову, цвѣтъ леліи подъ еи взоромъ вяне, но кто глядитъ на то, кто числится съ тѣмъ — коли голосъ трубъ кличе но новой роскоши, до нового забытя! А и о чемъ заботитися ей, роспещенной дитинѣ счастя? Правда, есть моменты, коли наразъ устае серебромъ звенячій еи смѣхъ, коли блескъ ока померкне, коли середъ найхоросшого спѣву она не чуе ничо, щось промкне черезъ еи мысль, щось заскобоче въ сердци. Що то—сама не знае Марія. Приходятъ хвили, що не милы ей подхлѣбства еи обожателей, чаша фалериского вина падае изъ еи рукъ, стѣны еи замка сдаются тѣсны, огороды еи не манятъ, еи душа рвеся гдесь высше, дальше, щось спитъ, дремае въ ней... Що? Марія сама не знае. И хвили тѣ рѣдкіи, короткіи, а по нихъ новый пиръ, нове разгулье, нова роскошь. Такъ жіе Марія изъ Магдалумъ.
ІІІ.
Дорогою подъ Іорданомъ дивный ѣде обозъ. На передѣ бѣгнутъ чорны, нубійскіи невольники, такъ скоры въ бѣгу, що не пережене ихъ и найлучшій конь. За ними нѣскольконайцятъ ѣздцевъ на коняхъ, дальше нѣсколько возовъ-двоколесницъ, запряженныхъ въ сивы кони изъ Аравіи. На возахъ лицари въ полной збруи. А дальше на дорогихъ носилкахъ роскошна лектика (родъ крытои повозки на ношахъ), въ якой лежитъ роскошно прибранна Марія, при ней цѣла толпа слугъ, невольниць и невольниковъ. Дойшло до вѣдомости Маріи, що надъ Іорданомъ явился дивный человѣкъ и що толпы народа горнутся до него. Зачѣмъ не увидѣти его, не заспокоити цѣкавости, тѣмъ больше, що дикунъ той за ніякіи богатства не опуститъ пустыни и за всѣ скарбы свѣта не вступитъ не то до замка, а даже и на найнисшій склонъ горы, на якой лежитъ Магдалумъ. Цѣкавость заспокоенна. Видитъ она мужа въ одеждѣ изъ вельблюжои шерсти, перероясанного ременемъ, видитъ посохъ въ его рукахъ. При немъ громада людей бѣдныхъ, и бѣдно одѣтыхъ, якіи съ трепетомъ слухаютъ его словъ. И видитъ она що-то больше. Отъ берега подходитъ до Іоанна человѣкъ, лѣтъ тридцяти отъ роду, высокій съ лицемъ, въ якомъ розлита вся доброта, съ очима ясными, якъ тонь веснянного неба, съ долгимъ, яснымъ волосьемъ, человѣка одѣтого, якъ и другіи, но чѣмъ то такъ другого отъ всѣхъ тѣхъ, якіи окружаютъ Іоанна. Марія выйшла изъ лектики, обгорнулася долгимъ плащемъ невольницѣ и подойшла блисше. Человѣкъ той не только ею зацѣкавилъ, еи душу перейшла якась тревожна дрожь, она чувствовала, що съ нею творится що-то нового, дивного. А человѣкъ той вступилъ въ струи Іордана и просилъ Іоанна окрестити его. — Менѣ креститися треба отъ Тебе, каже Іоаннъ, а Ты приходишъ до мене? — Оставъ теперь, бо такъ належитъ намъ исполнити всю правду, отвѣтилъ пришелецъ. И видитъ она, якъ рука Іоанна зачерпуе воды, якъ поливае нею голову крещенного. И въ той хвили почулся голосъ грома и небеса открылися..... Марія упала въ обморокъ. Стревоженны слуги положили ю въ лектику и пустилися въ обратну дорогу, на якой Марія при помочи слугъ прійшла до себе. Где она была, що видѣла, кто тотъ человѣкъ, яка сила произойшла изъ него, и блискавкою пала на ню? Сами пируютъ того дня еи гости. Марія сама въ своихъ горницяхъ, лежитъ на золотой постели и въ ушахъ ей, мовь найчаровнѣйша музыка, голосъ того неизвѣстного, звукъ его словъ. Оставъ теперь..... Кто онъ?
ІѴ.
Уже не пророкъ, а царь пророковъ явился въ Іудей. О немъ и о немъ только иде молва. Онъ научае, Онъ чудеса творитъ. Въ Галилеи, недалеко отъ Назарета въ мѣстѣ Канѣ перемѣнилъ воду въ вино. Въ храмѣ Іерусалимскомъ прогналъ торговщиковъ, и тамъ голосно назвалъ Іегову Отцемъ своимъ. При овчей купели сказалъ розслабленному, якій 38 лѣтъ Лазаремъ тамъ лежалъ: „Встань, возьми ложе свое и ходи!“ Бѣдной вдовѣ изъ Наинна воскресилъ сына-одинака. Хромымъ каже ходити, очищае прокаженныхъ, слѣпымъ дае свѣтло очей. Утихомиряе бурѣ, розмножуе хлѣбъ и рыбы. А слово Его, якъ та тиха, цѣлительна вода, якъ елей и балсамъ на раны. Онъ каже прощати врагамъ, добретворити ненавидящимъ насъ, для Него нѣтъ ни богача ни бѣдного. И еслибъ не то, що самъ бѣдный, въ одномъ, полотняномъ хитонѣ, що муситъ на поли зрывати колосье, щобы заспокоити голодъ, що не мае где головы склонити, еслибъ не то, що фарисеи и книжники юдятъ противъ него — кто знае, чи народъ не приэналъ бы въ немъ Мессіи? И такъ убожество зове Его Сыномъ Бога живого и тысячами иде слухати Его науки. Кто Онъ? Передъ лицемъ Маріи изъ Магдалумъ станулъ наставникъ еи службы. Онъ жалуеся, що многіи изъ невольниковъ выкрадаются изъ замка. — Куда они ходятъ? — Явился пророкъ, имя ему Іисусъ иэъ Назарета, сынъ Маріи. До него горнутся всѣ, именно бѣдны. Тотъ учитъ и бунтуе, каже, що нѣтъ пана, ни слуги. Позволь, ясносте очей моихъ, предприняти строгіи мѣры, иначе служба роспустится совсемъ. — Ты видѣлъ его? — Нѣтъ, ранѣшна зоре! Кажутъ, що онъ человѣкъ молодый лѣтами, великій розумомъ. Слѣпыхъ исцѣляе... Іоаннъ, который въ темници, крестилъ его! Та сама дрожь, якъ тамъ, на берегахъ Іордана, только больше усиленна, перейшла черезъ еи душу, якась тревога огорнула тѣло, въ груди завмерло сердце. Чи прикажешь строго сѣчи виновныхъ? — Пытае наставникъ. — Оставъ теперь . . . . . И сдаеся ей, що чуе она тѣ самы слова . . . сказанны тамъ, надъ Іорданомъ его тихимъ, якъ медъ солодкимъ голосомъ. . . . Наставникъ удалился удивленный. Первый то разъ милосердіе вступило на замокъ Магдалумъ, первый разъ изъ устъ его властелинки пало слово прощенія.... Оставъ теперь..... На уступѣ горы Господь, отверзши уста свои, сталъ научати. И горнеся толпа до Него, съ вниманіемъ всѣ слухаютъ Его святой науки; и таютъ сердца, слеза покаянія мые душу. Середъ толпы въ уборѣ бѣднои рабы, съ полузакрытымъ лицемъ стоитъ Марія изъ Магдалумъ. — Такъ, то Онъ, тотъ самъ, якого видѣла тамъ, при Іорданѣ. Тѣ самы очи, що глядятъ гдесь, ажь въ глубъ души! И мимоволи закрывае Марія лице; щожь буде, если Онъ, учитель, въ глубинѣ еи сердца вычитае все..... То первый разъ, що Марія добачила въ своемъ житю страшну безодню грѣха. До теперь совѣсть не дѣлала еи упрека... а тутъ, наразъ якій то голосъ шепче ей: — Уйди отъ туда, тутъ не твое мѣстце, тутъ, такъ близко того, якого зовутъ Учителемъ, якій чуда дѣлае! Но въ той самъ часъ якась сила приковуе ю до мѣстця, она не въ сидѣ ворохнути собою.
А Онъ, отверзши уста свои, сталъ научати: „ — Блаженны нищіи духомъ, яко тѣхъ есть царствіе небесное!“ „ — Блаженны плачущіи, яко тѣ утѣшатся!“ „ — Блаженны кротцы, яко тѣ наслѣдятъ землю!“ „ — Блаженны алчущіи и жаждущіи правды, яко тіи насытятся!“ „ — Жаждущіи правды? Що есть правда? — Пытае себе Марія. — Чи правда, то еи житье, чи есть друга, якась неизвѣстна еи правда, що дае блаженство, отмѣнне отъ того, якимъ окружила она себе? „ — Блаженны милостивы, яко тѣ помилованы будутъ!“ Милость? Слово, просто неизвѣстне для неи. Кто буде миловати? А если мае право миловати, то мае право судити и карати. За що? „ — Блаженны чисты сердцемъ, яко тѣ Бога узрятъ!“ Чисте сердце? Колись въ лѣтахъ дитинства она знала, що то значитъ, а нынѣ....? А Господь учитъ дальше, кротко, тихо, неначе медъ вливае въ кажде сердце. Отъ Его слова: „ — Чи душа не больше отъ пищи и одежды? Взгляньте на птицы небесны, они не сѣютъ, не жнутъ, а Отець небесный кормитъ ихъ! Посмотрѣтъ на полевы лиліи, якъ они ростутъ, не трудятся и не прядутъ. Я говорю вамъ, що и Соломонъ въ всей славѣ своей не одѣвался такъ, якъ всяка изъ нихъ....!“ Ищите прежде царствія Божого и правды Его, а проче все приложится вамъ!“ — Такъ, есть и друге царство, не только то богатство, роскоши. Есть царство Боже! Новы мысли тиснутся до розпаленнои головы Маріи. Кончена проповѣдь, росходится народъ. Вертае Марія до своей палаты. Въ своемъ огородѣ глядитъ на лиліи и подивляе ихъ красу и памятае слова, що Соломонъ въ славѣ своей ничимъ противъ красы одного цвѣтка. Шукайте царствія Божого и правды его .... И чи то не еи бажанье улетѣти гдесь далеко, высше и высше, бажанье. яке только рѣдко и то на мить ока будилося въ ней, чи то не бажанье того царствія? Якъ его шукати, якъ стремѣти до него? Кто научитъ ю, кто покаже дорогу? Въ замку полно гостей. Пріѣхала вся лицарска римска знать, все, що богате, вліятельне, все то въ гостяхъ у Маріи изъ Магдалумъ. Она сама сидитъ въ уборной комнатѣ, окруженна роемъ служниць, якіи пристроюютъ ю, неначе царевну. Найдоросшими мастями мажутъ нѣжне, снѣжнобѣле тѣло, найбольше благовоннои вони маючими олѣйками зливаютъ еи долгій, отъ шелка мягшій волось, кладутъ на руки дорогіи наручницы, точены изъ слоневои кости, кладутъ перстени на палцы рукъ и ногъ. За одинъ перстень купишь десятъ невольниковъ, за сосудъ цѣннои оливы, за его цѣну, десять родинъ мало бы на цѣлый годъ довольно хлѣба и вина и елея. Передъ нею клячатъ невольницѣ, держатъ изъ серебра зеркала, щобы око молодой вельможи любовалося собственною красою. Богата, золотомъ ткана, майже прозрачна одѣжь окрыла еи тѣло и прилягла до него. Не женщина то, а воплощенье красоты и искушенія. Невольницѣ, одны изъ удивленія, другіи изъ низкого подхлѣбства, начали имны славословленій. Марія, глянула въ зеркало и . . . . око еи пало послѣ черезъ открыты окна въ огородъ на долгій рядъ цвѣтниковъ, рожъ и лелій. ..... „Я говорю вамъ, що и Соломонъ во всей своей славѣ неодѣвался такъ, якъ всяка изъ нихъ .... Ищите прежде царствія Божія и правды его.....“ Подходитъ до неи невольниця съ пребогатымъ ожерельемъ, ему же цѣна миліонъ, хоче заложити его на еи шею, но рука Маріи отсувае ю. — Оставъ теперь! И наразъ Марія зрывае все изъ себе, дорогу ризу, перстени, все кидае! На ей знакъ удаляются изъ комнаты всѣ слуги. И на самотѣ кидаеся она лицемъ на землю, и плачъ, голосный плачъ вырвался изъ еи груди. А тамъ, чути уже голосы трубъ и арфъ, тамъ столы заставленны дорогими винами, тамъ вѣнцы изъ рожь красятъ головы гостей, тамъ всѣ ждутъ на найкрасшу изъ всѣхъ рожъ Магдалумъ, на Марію. А тутъ горячіи слезы текутъ изъ еи очей и никто ихъ не видитъ, никто не отирае. Только мѣжь рожами и леліями въ огородѣ повѣялъ дивный вѣтеръ, сворушилися ихъ головки, начали дивный шепотъ межь собою.
Ѵ.
Въ страху, тревозѣ все Магдалумъ. Его володѣтелька, Марія, занедужала. Дивна якась слабость, и никто не знае, яка, бо и найлучшихъ лѣкарей не допускае Марія до себе. Сама въ комнатахъ цѣлыми днями, не говоритъ съ никимъ, заперты входовы брамы до замка, на ясный приказъ Маріи не принимаютъ гостей. Не чути спѣву, ни музыки, неначе мерлецъ лежитъ въ богатыхъ хоромахъ. Що сталося — Никто не знае! Только дивно, що Марія окружила себе письмами изъ закона и пильно ихъ читае. И чѣмъ долше читае, тѣмъ больше видно на еи лици знеохоченье, больше тоски и жалю. Быти може, що другіи умѣютъ найти въ тѣхъ книгахъ то, чего она найти не може, умѣютъ найти — правду. Есть мужи, учены въ законѣ, книжники. Но тѣ не прійдутъ до еи палаты, до палаты женщины, о якой зла слава иде, яка пренебрегае закономъ. Правда, ночною порою, за золото, прійшли бы и цѣловали бы край еи одежи, но Марія за горда на то, и ничо еи не такъ противне, якъ фарисейство. А тутъ, та жажда познати правду, найти дорогу до царствія того другого, Божого, та жажда пожирае ю, палитъ, якъ жаръ солнця палитъ цвѣтъ и травичку. И где найти цѣлительну росу на угашенье той жажды? Есть человѣкъ, якій голоситъ правду и знае дорогу до неи. Но якъ приступити до Него? Если фарисеи, побѣлены гробы, ехидный родъ бридятся розпустною женщиною, щожь доперва Онъ, въ якого лици, очахъ, словахъ винно невинность лелійного цвѣта? Онъ чуда творитъ, и Онъ певно знае внутрь каждого сердца. Самъ Его видъ открылъ ей рубець правды, бо отъ, до теперь совѣсть не дѣлала ей докоровъ, она уважала свое житье совсемъ природнымъ, а теперь? Не погордитъ Онъ нею, не откине, не поднесе каменя? А однако щось тягне ю тамъ, до Его ногъ. Если Онъ ю осудитъ, то прійме его судъ и покорится Ему. Если Онъ поднесе на ню камень, то солодка буде смерть. Вѣдь же и рожи завмираютъ и леліи вянутъ... „Опустивъ народъ, вышелъ на гору, щобы помолитися на единѣ.“ Пустынне мѣстце при березѣ озера черезъ присуствіе Христа и Спасителя замѣнилося въ святыню. Затихли дерева, не чути шума вѣтра, знѣмѣли птахи, все въ молчанію сослужитъ Архіерею архіереевъ. Невидимо окружили Создателя своего ангали и, внемли небо, бо до высотъ Твоихъ несеся изъ всѣхъ найсвятѣйша молитва, имнъ величанія, славословіе превысше небесъ.....! „Отче!“ Силу того слова не поймаютъ ангелы, не внемлютъ Херувимы, небо вмѣстити его не може. И на то одно, изъ устъ Сына произнесене слово, Отчая рука шле обиліе благословенія на всю вселенну и благодати много и прощенія много. И вся вселенна въ смиренію и умиленію возноситъ молитву свою: „ — Отче нашъ!“ Только, що та молитва, то только найтихшій отгомонъ, ледва чуткій, отгомонъ тои молитвы, яка сплыла изъ устъ Божого Сына, то жужленье комашки до громового раската. Но ангелы Божіи собираютъ и тотъ отгомонъ и несутъ его въ небеса, бо жертва умаленного и слабого также найде мѣстце на престолѣ Божественного величія. Минае ночь, насталъ розсвѣтъ. И видитъ Спаситель дѣло рукъ своихъ и усмѣхъ привѣта, посвященный дѣлу тому, явился на лици Его. И на тотъ привѣтъ, осмѣленна природа отвѣтила хоромъ своихъ голосовъ, заутренну молитву завели птахи, ранѣшнымъ псалмовъ озвалися травы и верхи деревъ, быстрійше потекли потока воды, ширшіи круги завели фили озера....!
Кто то, крыючися за дерева, тревожно, несмѣло подходитъ до Спасителя? Розпущенный волось, знакъ покаянія, бѣдна одежда, яку носятъ рабыни. Кто то собирае въ собѣ остатки силы и припадае до ногъ Спасителя и слезно проситъ: — Равви, покажи менѣ правду и путь до неи, путь до царствія Божого и путь до живота! То Марія изъ Магдалумъ. И простягнулъ Христосъ святы долоны надъ нею и уста Его промовили кротко: „Азъ есмь животъ и истина!“ И въ той хвили вѣра, та, яка переноситъ горы, вступила въ сердце еи. И чувствовала она, що Онъ, Учитель, Онъ, животъ и истина, Онъ, Царь царствія Божого, знае не только грѣхи еи, но видитъ и жаль за нихъ и видитъ вѣру ту, яку чудомъ приняла она изъ Его словъ и видитъ любовь еи, любовь, чисту, якъ цвѣтъ леліи, якъ слеза дитины, якъ та роса ранѣшня, любовь, яка спалила собою все, що земске, низке, завмираюче. И безъ одного слова наставленій промовилъ Спаситель: — Отпускаются грѣхи твоя!
ѴІ.
Милосердіе Боже безмѣрне и мѣры нема прощенію Его! Прибранна въ ризу прощенія Марія изъ Магдалумъ спознала на собѣ, що немочь людска велика и велика сила духа-искусителя. И прійшолъ часъ, коли спознала она, що риза невинности, данна ей прощеніемъ Господа, опять осквернена. Жажда житя была сильнѣйша, Марія вернула до давныхъ навычокъ. Но благодать Господа не оставляе насъ грѣшныхъ, немочныхъ, безсильныхъ! И сновь спознала Марія, якою пойшла дорогою, спознала, що утратила. И сновь забажала душа еи истины, но Марія, якъ каждый человѣкъ, дѣтвакъ по своей природѣ, боялася припасти до стопъ Спасителя тамъ, на самотѣ! И тогдѣ, коли Онъ сидѣлъ за столомъ фарисея, тогда на очахъ всѣхъ, въ одеждѣ покаянія, припала до ногъ Спасителя своего, слезами жалю обмыла Его ноги, отерла шолкомъ своего волося, намастила дорогими вонями. И при явномъ каяню, почула при всѣхъ вторично слово Его: „ — Отпускаются грѣхи твои!“ И спознала Марія, що только той, кто иде слѣдомъ Спасителя, безпечно перейде черезъ всѣ козни житя, спознала всѣ нужды наши, спознала, що Христосъ путь, дорога, и только по той дорозѣ можна дойти до царствія Божого. Она ишла отъ теперь, разомъ съ другими, за Христомъ, бо знала, що Его близость спасеніе для неи. Опустошѣлъ замокъ въ Магдалумъ, богатства его розданы убогимъ, рабы и рабыни пущены на свободу. И только одно остало богатство, тысячи рожъ и лелій, такъ чистыхъ, якъ чисты сердца каянницы, Маріи Магдалинны. Она стояла подъ крестомъ Спасителя. Она раньше другихъ прійшла до гроба Христового и увидѣла камень отъ гроба отваленый. И раньше другихъ явился ей Христосъ и сказалъ ей: „Марія!“ И она, обернувшися до Него, сказала: „Равуни!“ (учителю) и припала до ногъ Его. А потомъ, по Вознесенію, якъ каже преданіе, въ глубокой печерѣ долгіи лѣта спасалася отшельница. Она день и ночь перебывала на молитвѣ. Солнце не доходило до тои печеры, а однакъ свѣтло вѣры былои во тьмѣ въ еи сердци. И тутъ найшла каянниця послѣдный исходъ изъ людскои немочи, изъ неи душа еи улетѣла въ небеса, где Христосъ промовилъ до неи: „Марія!“ А она припала до престола Его славы. Та каянниця, то колишня рожа рожъ, то Марія изъ Магдалумъ. Забыли о ней всѣ еще за житя еи. Опустошѣлы муры замка не мали часу счернѣти, бо дикіи рожи сповили ихъ въ свою зеленю и свой цвѣтъ. Изъ року въ рокъ бѣлы леліи оповѣдали собѣ о Маріи, въ которой бархатъ пристрастей замѣнился въ бѣлость невинности. Якъ долго стояти свѣту, такъ долго въ евангелію поминаеся еи каянье и еи вѣра. И тысячи поколѣнь наслѣдуютъ одно и друге, и еи житье учитъ, що кающого Богъ прощае, и що только въ Немъ, Христѣ Спасителю дорога и правда и житье и що только той спасенный, надъ которымъ произнесеся слово Христового милосердія: „Отпускаются грѣхи твоя!“
І. Я. Луцыкъ.
|
