В нашом календарі Лемко Союза поміщена фотография красивого села Остурни, фотографии пречудно-ладной архиектуры церквей в Высові, Ганчові и Избах. Хоц як даколи лемкы бідно жили, але свои хижи, обыйстья, загороды, школу, народны домы, церковь тримали в добром стані и порядку. Хоц бідны, але красивы были лемковскы села. Лемковcкы хижи, школы и церкви по свойой побудові, красоті и выгоді николи не мож, навет прикладати к хатам, школам и церквам, в якых жили нашы сусіде в бывшой Восточной Галичині. Красно, мило и уютно вызерали лемковскы села, як у них жили и господарили лемкы.

Фотографии, котры ту поміщаме в сей дописи, тоже суть лемковскы хижи, але не за стародавных часов. Они были браны минувшой осени, 1957 року. На них страх смотріти. Передвоєнна літна стоянка на худобу в селі Бортном, теплійше и веце по-людски вызерат, як теперішны лемковскы хижи, в котрых газдуют польскы осадникы лем за остатных десять літ, и то в часі, коли так много говорится о плановом господарстві и о прогрессі. Каждый признат, што цигане утримали бы их в ліпшом порядку, єсли бы хижи были им отданы.

Страх обнимат, коли подумати, што тото страшне запустіние не было запричинене войном. Лем пару лемковскых сел в часі войны были знищены до нащентку. Соткы сел осталися цілыми послі войны. Но тоты села, в котрых тоты хижи суть не были знищены войном. И теперь не лем тых пару хыж так знищено, тысячы розобрано до фундаменту и спалено, або вывезено в Польшу, а решта всі 250 лемковскых сел страшно зенепадены. Смутна картина, на котру без болю сердця не можна смотріти. По-звірски змарнотравленый мозольный людский доробок. Тяжко народ был окривдженый насильным выгнаньом зо свойой земли и свого дому, без вины и без причины. Як нечестно, же тримали го на Западі, а маєток за тот час нищили! Насуватся вопрос: як Правительство могло с легкым сердцьом смотріти и дозволяти на то? Дивно на то отповісти. Цілый світ подносился из воєнных руин, приходил до добробыта, а Лемковщина дальше руйнувалася. Руйнувалася аж до того часу, што дальше уж не было што руйнувати.

То єсть велика ганьба. Ганьба перед историом.

И на кого она паде?

В половині августа 1957 року я и моя жена ходили сме отвидіти родны стороны на Лемковині. В часі побыту нашого, я мал можность взяти пару фотографий, котры тут залучам, из тых хиж, котры ище стоят, але барз знищены, бо котры не знищены, то их совсім бракує, бо были розобраны на опал, або розбурены и вывезены, а на их місцях лем коприва и буйны крякы поросли.

Ту посылам тых пару фотографий, то и вы будете мати можность видіти днешне лице Лемковины. Єсли нашы лемкы повернут до гор, то такий подарунок достанут от польского правительства и осадников. Єсли дате фотографии до календаря, то буде вічна памятка господаркы польскых осадников на лемковскых селах от 1947 до 1957 року.

С того всього, што я виділ в нашых горах и чул, то плануют так: Панкняне хотят вертати, но хижи заняты, котры стоят. Так повітовый уряд рекомендувал панкнянам осадитися в селі Чорне, бо в Чорном лем пять фамелий, дві нашы, а чарняне в Совітах, то ся не вернут, але панкняне, ани чути о том не хотят.

Дорогы всяди так знищены, аж страх, ище такы не были от их “рождения”. Дерево возят тракторами, але поправити дорогу неє кому. Так майже по цілой Польші. Неє кому направити, неє кому приказати занятися дорогами. Автобусы перестают іздити, бо ся псуют. Іздил єден автобус с Горлиц до Высовы, а теперь лем до Устья, и певно перестане, бо шоферы отповідны за псутья автобусов, отже отказуются іхати. Скорше не иде, як 10 до 15 миль на годину.

Будинкы на отзысканых землях валятся, потребуют поправы. Грошы назначены на тоту ціль без половину ужито, а решта нема.

В нашых горах, котры повертали, достают пожичкы, але треба ногы сходити, покаль получищ таку пожичку. Дадут от 10 до 25 тысяч злотых, а за то мож купити 2 коні. 10 до 13 тысяч коштує конь. И як мож отбудуватися за то. Кубичный метер дерева на пняку коштує 360 злотых, державна ціна.

Так описує лемко свою подорож на Лемковину, што виділ, што чул, а на доказ прислал тоты фотографии из родной, але знищеной не войном нашой земли Лемковины.

Ганчова, то одно из тых сел на Лемковщині, што розложилося меже горами о сорозмірно невысоких хребтах, поросненых ялицями, соснами и буками. Управны поля уносятся там, начинаючи от рікы Ропкы постепенно в гору, потом зачинаются гірскы взнесения, на котрых роспростераются пасвиска, где ище перед першом світовом войном выпасано не лем коровы, телята, уці, але и волы. Свідчыт о тім и та співанка, што дівчата идучи на прездень с волами, так радосно співали:

Ганчова належит до тых сел, где грамотніст уже в другой половині 19-го віка была высока, бо ганчовяне дбали за школу. Выстарчит посмотрити ся на школьный будинок, величавый, світлый, як на убогы хижи селян, сбудуваный ище в 1881 року, штобы переконатися о правді повысшого твердження.

В Ганчові бере початок славный на цілой Лемковщині род Дуркотов, а в другой половині минувшого столітия из ганчовскых дітей выходят учители и священникы, як о. Михаил Фецица, о. Пирог.

По першой світовой войні отновлено в Ганчові читальню им. М. Качковского, при котрой повстал театральный кружок и хор. Завдякы великой посвяті и неутомным трудам родины учителей Вислоцкых, театральный кружок працувал с великым успіхом, а хор ганчовской читальні под проводом Д-ра Романовского из Львова выступил с концертом на Вселемковском Талергофском торжестві в Шквиртном, в літі 1936 року. Ище днеска звучыт в ухах любима співанка хору:

В центрі села на полощаді по днешный день стоит и красуєся гранитный памятник построєный в 1938 року, в память 950-літия Крещения Руси.

Однак моим заміром єсть описати минувшость, хоц и до истории треба вертати, бо она єсть учительком житья.

Хотіл я на то міст, повісти дашто о теперішньой Ганчові, с літа 1957 року. Повіст дакто: Як то приде? Преці Ганчова разом зо вшиткыма иншыма селами на Лемковщині перестала истнувати ище в 1947 року.

Так, перестала, але теперь ожила, бо там вернуло зо Заходных земель 22 родины, котры поволи отновляют житья Ганчовы с перед выселения. Тоты родины привертают Ганчові облик села, дбаючого о господарку, домы, школу, а навет и церковь. Ганчовяне с великом енергиом и ентузиазмом забераются до отбудувания економичной вартости своих господарств, с чого будут мати корысть и радость не лем они, аде и держава. Поля не будут світити пустками и заростающими ядловцями, перелогами, а будут родити зерно и компери, давати пашу для худобы, хоц треба признати, же для повного загосподарения Ганчовы треба бы ище тых двадцет пять родин Ганчовянов, што ище жиют на Заході.

Але не вшитко єсть так ище добрі, як бы ся выдавало на першый взгляд ока. Ганчовяне чуют жаль до горлицкых урядников, котры их трактуют за горожан уж не другой, але третьой категории. Єсли навет поминути численны перешкоды, лагодно то назвашы, якы им ставлено в Горлицях при полагоджынью справы повороту, форму отношения до ганчовянов, єсли навет поминути усилия повернения назад трьох родин с вагонами назад на заход, то уж дивным єсть, чого денекотрым из них при поділі земли по розпаді выробничого кооператива не отдано власных господарств, а приділено им што найгіршы кусникы в ріжных, навет пятьох пунктах села. Навет то єсть не згодне с вымогами рациональной рольной господаркы. В Ганчові уж перед войном послі комассации не было розшмареных по цілом селі господарств.

Ганчовяне звідуются сами себе: Ци може маме даякы вины против нашой державы, против польского народа? Бо єсли переслідити остатны рокы ганчовской истории, то треба бы бесідувати не о вині, а о чомси противном. Бо посмотте:

В Ганчові жило ище с-перед першой світовой войны кілька польскых родин. Співжитья с тыми родинами было добре, нормальне, так в школі як и в штоденном житью старшых людей. Ганчовяне кумалися с тыми родинами, приязнилися. А може в часі гитлеровской оккупации тото отношение до польскых родин смінилося? Нич подобного! Было таке саме, як и перед войном.

На листі лемков предзначеных до арештования, яку выготовил для гестапо выслугучийся гитлерови Украинский Комитет в Горлицях-Яслі, нашли ся и ганчовяне, учители Алексий Вислоцкий, Александра Вислоцка, Петро Фецица. В Ганчові мал сильне опертья лемковский рух обороны организованой в рамках Польской Роботничой Партии. Для того от гестапівскых куль гинут молоды Ганчовяне: Александра Вислоцка, Мирослав Вислоцкий, Николай Дуркот...

Александра Вислоцка, популярно звана Сашка, помимо што гестаповскы псы шарпали єй тіло на кускы, не выдала никого с организации, а знала о сотках людей. Згинула, як легендарный герой в борьбі с нелюдскыми гитлеровскыми угнетателями-катами. Зараз по приході, Совітской Армии, хлопці ганчовскы, разом с молодыми мущинами иншых сел Лемковщины массово вступают в ряды той Армии, (до польской армии не было в том часі ище вербунку) и берут участь в боях о освобождение столиці братского ческого народа — города Прагы. Гдекотры из тых там положили свои молоды житья в жертву свободы славянскых народов. Як лем почали показуватися на лемковскых селах банды УПА, ганчовяне сполпрацуют с польскыми войсковыми органами в поборюванию тых банд. Суть на то доказы.

Хыбаль тых фактов старчит на то, штобы мож повісти, же ганчовяне не заслужили собі на то, абы до них относилися так, як бы хотіли каждого ганчовяна звідатися: Што ты ту хочеш?

Ганчовяне однак не зражуются трудностями, хоц як они суть прикры, бо сдают собі справу с того, што без покорюванья трудностей в житью, нич не можна осягнути. Тішатся свойом землицьом, всходячым с-над Плазин (найвысшый гребет горы в Ганчові) солнцом, котре што дня так ласково сіе по ганчовскых полях свои золотисты лучы, тішатся безчисленными звіздами, што в ночы покрывают ганчовске небо, тішатся хрустальном річком, што несе свои нераз, взбурены воды с Высовы, дальше до Устья, Климковкы, Лосі..., тішатся потоками, лозином и вільхами, што покрыли до непознанья Ганчовы середину села, тішатся навет каміньом, котрого так много в Ганчові, тішатся своим здоровльом, бо гварят, што и сердця гденекотрых уж не болят и иншы хвороты набыты на выгнанью, пропадают.

Коли першы буковы листкы зазеленілися під Дільцом, ганчовяне спішили там, штобы обцілувати тоты листкы...

И не дивно, што коли в ганчовской уютной и забытой церковці, хоц до середины через згнилый дах ліеся дощ, по раз перший в том році розлеглася радосна піснь “Христос Воскресе”! — ганчовяне плакали, плакали и співали...

Співают они не лем в церкви. Співают на забаві, на дворі, на поли, в лісі, бо спів выражат чувства их непобідимой любви до родной земли, лісов и гір.

Кто, зрештом, може забыти и описати глубокы, незміримы переживания и тоту радость, якы товаришили людям, котры по десятирочной тугі верталися на землю своих дідов — прадідов? Звычайный чловек не може.

Треба на то поетов!