Вертепом лемкы звут неприступне містце, до котрого трудно достатися не лем, напримір, возом, але руками и ногами. В горістом нашом лемковском краю такых неприступных вертепов есть дост. Они суть в каждом селі. Але же под словом “вертеп” нашы прадіды розуміли місце рождения Спасителя Світа, котрым ведлук библейского писания пророкы страшили царя Ирода, то лемкы свои вертепы назвали “жбырами” або ліпше “париом”. Такы “парии” находилися над пропастными дебрями, або за глубокыма звезлисками. До “парии” ище дакто вліз, але с парии уж часто не было ниякого выходу.

О такых париях лемковскы пастушкы складали собі співанкы, а стары байчаре оповідали ріжны сказания и приповідкы. О таком вертепі в смыслі народного житья, передовым лемковскым писательом Иваном Русенко было составлене представление, и по первый раз напечатане в календарю “Лемко” в Кливланді на 1934 рок. (Другий раз “Вертеп в Карпатах” был перепечанный в “Нашой Книжкі” в 1945 року в Юнкере, Н. Й.) Хоц “Вертеп”, идейно помышліти, относится к традицийным рождственскым праздникам, то он в ділом свойом объемі взятый из каждоденного быту лемковского народа, котрый в трудных условиях неурожайного свого краю, под угнетением чужых властей ратувал своє житья от голода, нужды и вынародовления. Через свою вытревалость тот народ направду представил собом неприступну вертепу, с котрой не было выходу для того, што задумал вынародовити го, або перевернути на своє.

Тоту неприступну парию, с котрой так трудно взяти лемковску душу чужым рукам, мы все вспоминаме, коли смотріме на тото представление “Вертепа”. А оно уж много раз было гране и повтаряне по нашых лемковскых сценах в Америкі. В самом Кливланді оно было гране уж три разы. Його мушено повтаряти, бо публика все вспоминат тото представление с Амрозом и Дротарьом Павликом. Первый раз “Вертеп” был поставленый зараз, коли вышол с печати в 1934 року. Другий раз в февралю 1955 року и повтореный о два рокы остатнього декабря 1956 р. с тыма самыма акторами. С актов того посліднього “Вертепа” поміщаме фотографии, штобы читателі нашы, историю вложену в тото представление, могли лекше собі представити в своих мыслях, а тым самым переконатися о красоті того твору.

В представлению собрано около 30 особ. Лем 4 относятся до рожденственского персоналу, часть звычайных селян и молодежи, а решта, то историчны характеры штоденного житья нашого народа. Там маме передового лемковского газду и газдыню, што ся выбрали на кермеш до родины. На поцтиве діло у них нова десятка все готова. Но ище высше почетну роль занимат ту бача зо своими югасами. Велике значиние мали бачы в давных часах не лем меже югасами, котрыма руководили, учыли их вести овчарске діло, лічити, гандлювати, співати, танцувати и меже людьми поводитися. Люде выходили к ним в горы за ліками на хвороты, за добрьша порадами, за потіхом, а часто и за предвіщаниями.

Бачове не ворожили. Они наперед выслухали жалобу, а потом давали практичны порады под видом предвіщания. Як газда послухал бачы и выполнил вшыткы приписы, выштко вышло на добре и предвіщания сполнилися, бо мусіли. А коли то уж сполнилося, то и престиж до бачы пощирился. Приміром, статок не вюлся, то он казал побудувати нову стайню, обовязково на иншом місци. Коровы не давали молока, он газдови дал сіменця, коничины, абы тото росплодил и хоц лем наручатко каждый день, о такой то секретной годині, дал дойным коровам. Чаровниця молоку поробила, бо все сбрескло — приказал каждого дня горці вымыти и на сонци высушити. Люде поводилися так, як он приказал и потом направду тото на добре выходило каждому, а бачови приносило ище большу славу. Як такий бача нашолся, то люде довідалися и с поза далекых горь горнулися к бачови за порадами. Меже народом они были правдивыма чудотворцями.

Або взяти характер Павлика дротаря. Дротаре были фаховыма людьми в тых давных часах, світовыма людьми, бо выходили зо своим фахом и помеже чужы народы, а раз веде виділи, то веде знали, як світ иде. Такыма фаховыма людьми меже лемками были не лем дротаре. Лемковскы фаховці званы світу, яко купці и гандляре и ремесельникы. В одном селі были специалисты по кутью млинцев, в другом точили лыжкы веретена и корытята, в иншом плели опалкы и помела, в иншом стругали ярма, майстрували возы, шыли упрях, ткали сукна, занималися вставком шыб до окон и лампашов, розвозили світами оливу, нафту, мазь и всякы другы удобства, потребны при господаркі. Так дротар Павлик в свойой особі представлят одного из той широкой группы стародавных лемковскых фаховцев.

Кто меже лемками не зна за Амроза? Тот своима босыма ногами сходил Лемковину вздовж и поперек тысячы раз. Ци дакто зна откаль он походит, або його призвиско? Повідают, што он родом зо Ждыні, але напевно, ци то правда? Старшы называли го Ковач, діти кричали за ним: “Амроз за крупкы”. А як ся писал — напевно мало кто зна отповісти. Был он сбаламученый дакус в розумі и нераз сам тото признавал. Был непосидющий. Якаси сила тягла го ходити зо села на село и сберати печаткы до свойой текы по стерунках, плебаниях и громадскых урядах. Любил носити деревляный гвер або киянку. Нераз в зимі полетіл на друге село босый, в літі надівал шапку и кожух. Любил вызерати грозно. Но выстарчило поганити му кожух, што му не пасує, або што в ньом ушы, он без намыслу знимал зо себе поганеный лах и порубал сокиром на порогі. Но зато, як начал казанья бесідувати, то так бесідувал интересно, философично и правдиво, што нераз сходилося ціле село послухати казанья Амроза. В часі первой світовой войны он был нераз тяжко побитый и мадярами и козаками. И єдны и другы принимали го за шпиона и невинного немилосердно били. Якых дватцет літ тому люде рознесли плетку, што Амроз замерз в снігах. То была неправда, але на слідуючу зиму тота плетка сполнилася. Он замерз в снігах гдеси коло Конечной.

Амроза лемкы знали веце, як яку небудь другу передову фигуру меже нашым народом, бо Амроз был всяди и всі його виділи и знали. Интересно бы было знати точно, кто он такий, откале был, и з якой родины. С того он не мог, што природа покривдила го на умі, и скоре можна пожаліти го, як сміятися над ним.

Много было на нашой земли дзядов, калік, шлєпцов. Дакотры были старикы без роду, дому и родины. А были меже ними и такы, котры выбрали собі тоту профессию просто с цєкавости, перезнати людей и світ, а иншый любил так ходити и не быти отвітственный за нич, ни господарку ни за фамилию. Неоден дзяджебрак был мудрійшый много раз от дакотрого газды, от котрого достал ночлег або кусок хліба, и кобы лем робитися захотіло, мог быти добрым газдом жити чисто и зажиточно. Но зато многы дзяды малися и так добри, а приміром, як тот в “Вертепі”, то ище и прислугу при собі мал, малого хлопця проводника, што за палицю водил го зо села на село.

А уж нерозрывно с лемками были сжыты и цигане. Знаме циганов в Нью Йорку, што коли росходится о народность, то они ниякы иншы лем лемкы, и заваруй вас Боже, абы сте дашто против лемка повіли, бо пожалуєте. И в том “Вертепі” они там зо своима циганками, што не лем зо збанком за молоком підут по селі, але и поворожат, потішат тых, кто им вірит, а и затанцуют, где припаде в хыжі, ци серед дорогы под фигуром. В “Вертеп” входят ище и серьозны историчны фигуры, а то галицкий король Данило и князі Лев и Роман, до котрых княжеств даколи входила и наша лемковска земля. При сборі всіх выше упомянутых характеров, якбы оживленных из мертвых и поставленных на сцену, при колоровом освіщении, каждых в отповідном му костюмі при карпатскых декорациях, при співі, музыкі и танцях “Вертеп” стає живом народном опером в малом издании.

В представлениях трафляются нехотячы ошибкы. И в нашом представлении были такы ошибкы и мы приведеме их, бо они не попсули, а поправили гумором дакотры мысли, што вышли весільше и смішнійше. Приміром, проводник дзяда Андрей Цисляк мал гварити лемкани: “Я сирота, не мам ани няня ани мамы. Покля старый дідо ходят, то я с ними, але як умрут, то не знам, што буде зо мном”. Он уронил середню часть речення и вышло так: “Я сирота, не мам ани няня, ани мамы, але як они мі умрут, то я не знам, што буде зо мном”. Тота мысель так сердечно розсмішила публику, як и слова Амроза — “я тыж не мам нич, але ти половину запишу”. Другу ошибку зробил Иван Прокопчак-циган. Коли пришло Мошкови объяснити, коли буде раты за товар платити, то му вышло так: “Першу в літі, другу на другом світі, а третью на третьом світі”. Тут он створил теорию о третьом світі. Як шкода, же на той теории не мож нову віру утримати, а то нашли бы ся люде, котры бы проповідували житья третього світа.

Мы в Кливланді счастливы с постановкы “Вертепа” зато, што в нас його легко поставити, бо єсть свой Народный Дом, где маме місце на пробы, на народны костюмы, на свою сценерию, а найважнійше то, што у нас суть тоты люде, котры кажду ролю потребного характера отограют так, як має быти. Им зато честь, а отплата им, то тота сердечна любовь и пошана до них всіх тых, кто их знає и любуєся их гром.