В девятнадцет рочном віку много дорог в жизнь. У красивой синеокой дівчины, єдиной дочкы стариков Дроздовых, котру они пестливо называли Настеньком, всьо было впереди.

Настенька стояла на розвилку дорог в жизнь, коли выбухла война и грохот канонов звонячом дрожью отозвался на оконных шибах колхозных домов. По ночам небо на западі горіло, а жаркыми літними днями над околичными горбами и перелісками, прерывисто гудячи, як трутні, кружили металличны пажеракы с крестами на крылах и чорным пауком фашистской свастикы на хвості.

Партизанский отряд харужевцов подался в ліс за річком.

Разом с партизанами ушла она, секретарь сельского совіта, Настенька Дроздова.

Єй назначили связном при командирі отряда — предсідателі сельсовіта. Он поручил єй поддержувати связь с партизанами сусідных сел, старатися о заосмотрение отряда поживом и предостерегати о появлению німцов близко села Харужево.

Настенька встигала всяди. Лісны стежкы были єй добри знаны от дитинства.

В Харужево она пробералася світаньом, ледво над дахами починали куритися білы дымкы: навіщала стариков родителей, утішаючи чахнущу в тоскі и тревогі маму, напоминала поважному колхознику Трофиму Алексеєвичу Соколову о том, што ку полудню жде його в умовленом місци, куды Соколов отвозил партизанам хліб свойой выпечкы, и спішила стежком вдоль річкы на свидание с комсомольцом-связным другого отряда. Они обмінювалися новостями, и дівчина вертала назад, штобы донести о них командиру. Завдякы єй партизаны были освідомлены о всьом, што робится в околиці — не лем в Харужево и найблизшых селах, но и в городі, стародавну кріпость котрого гитлеровцы осквернили бандитскым знаком свастикы.

Ціла околица стонала от самоволі оккупантов. Німецкы патрулі шныряли по селам, угоняли скот и увозили зерно, отберали выбрану картофлю, а дробну высыпували в болото и придоптували, потішаючися видом жителей, колінкуючых по розмытой дождями землі и выбераючых из ней россыпану дробненьку картофлю. Там, где население пробувало протестовати, горіли домы, подпалены німцами, слышался плач дітей и лялися слезы женщин.

Німцам помагали зрадникы — пару продажных шкур. — Партизаны беспощадно росправлялися с ними. Встеклый от того німецкий комендант выправил против партизан карательну експедицию. Под проводом полицайов каратели нагрянули в Харужево.

Дівчина лем што справилася зо своими ділами в селі и на пару минут заглянула к родным — Соколовым.

Різкий стук в окно прервал хлопоты матери, обрадованно суєтившойся вколо дочкы.

Настенька заглянула в окно и тот час оглянулася на голос от двери:

— Німцы идут!

У порога, тяжко дыхаючи, стоял старший сын Соколова.

Мати заплакала.

— Не гомонь, мамо! — сурово рюк старик. — Далеко німцы, Ваню?

— За горбком! — отповіл сын. — На мотоциклах. 

— Поспішай, донечка, — приспішал старик. — Біжи задами, покаль часу єст, а за нас не горюй. Мы своє отжили.

Дівчина притулилася ку плачучой матери, обняла отца и, вздержуючи слезы, вслід за Ваньком выскочила на улицу.

Они звернули в заросля над річком. Отталь было выгодно позерати на дорогу.

По ней, як змія на поворотах, быстро ползла от города моторизована колонна.

— Каратели! — опреділил Ванько. — С автоматами. И полицай. Видиш?

Он показал на головный мотоцикл, досягнувший околицы села.

З мотоцикла зышли и, держачи наготові автоматы, направилися ку хаті Соколова двох: один німецкий воєнный, другий полицай.

Настенька попращалася з Ваньком и поползла через заросля.

Єй посчестилося незамітно для гитлеровцов, уже оточившых село, пересічи поле меж зарослями и лісом. За первым деревом она поднеслася и, услышавши далеко за собом стрілянину из автоматов, повернула очы ку Харужеву.

Долгий столб дыма взносился над хатом Соколова.

За короткий час она сиділа в землянкі, вырытой партизанами в лісной гущи, и, не скрываючи слез, докладувала командиру о приізді німцов, стрілянині в селі и подпалі дома Соколова.

Партизаны, нахмурено и молчкы слухали єй. Каждый думал о одном: о фамилиях, оставленых в Харужево, сознаючи, што сейчас ничым им помочи немож: число карателей превышало силы отряда штыри раз, а ку тому не у всіх партизан было оружие.

Командир осторожно опустил широку долонь на руку дівчины.

— Слухай мене: лет што сил в сусідный отряд, росповіч, што мі росповіла, и клич их ку нам. Треба разом діяти. Зробиме засаду у большака.

Партизаны одобрительно зашуміли.

— Вертайся с подмогом, — напутствовал предсідатель.

Хруст галузя под ногами заглушил крадучыся вблизи крокы.

Настенька невольно вздрогнула, коли кто-си грубо схватил єй за рамено. Она захвіялася и, обернувшись, узнала — Мишку Дроздова, знаного в цілом районі злодія.

Зо-за отземков сосен вышли и обступили дівчину гитлеровскы збуи.

— Вот и повстрічалися, Настья Гавриловна, совітска секретарка, — насмішливо сказал зрадник и бесцеремонно обшукал єй. — Куды несешся красотко?

— Вер ис дас? — звідал німец.

Мишко услужливо отсунулся, и Настенька стояла око в око з німецкым офицером.

— Русска партизанка? — звідал німец у зрадника.

Мишко потвердил, што партизанка, и офицер, перекручуючи русскы слова и обіцуючи нагороду Настенькі, звідувал, где находится партизанский отряд.

Дівчина молчала.

— Чого ты молчит? — крикнул Мишко. — Провад, куды приказано, єсли жалієш матери и отца. Не буд завзята. Трофим Соколов был завзятый, и уж го ніт на світі.

— Його дом спалили? — тихо звідала она.

— И його, разом з бабом и щенятами пристукнули! — бесстыдно похвалился Мишко.

Настенька ахнула. У Соколовых, не рахуючи Ванькы, было пятеро дітей. Наймолодшому недавно минуло три рокы.

— Идеме, идеме, русска! — нетерпеливо командувал гитлеровец, тычачи в грудь дівчины люфом револьвера.

Настенька, повинуючись, пошла вперед по лісной стежкі.

Около годины уводила она карателей все дальше и дальше от землянкы партизан, покаль не вспомнула о заросненой корчами ямі, куды не проникал ни один луч дневного світла.

Яма была уж ту, за великом ялицом. Харужевскы діти бавилися ту даколи. Вода давно прорыла путь у могучого дерева, розмывши землю и обнаживши корені на склоні ямы. По кореням было легко спуститися на затемнене дно и укрытися за мокрыми корчами.

Постановление пришло скоро, ледво дівчині поровналася з ямом.

— Партизаны! — крикнула она и на очах у змішаных німцов метнулася за ялицу.

Гитлеровцы россыпалися зо стежкы и залегли за деревами. Почалася стрілянина из автоматов.

Німцы оточили яму.

По знаку офицера полицай Мишко спустился на дно. Он освітил кишенковом литаренком дно ямы и нашоЛ Настеньку, котра, пробуючи скрытися от німцов ползла в гущу корчов, влечучи прострілену ногу.

Полицай с цілой силы пхнул дівчину и нагнулся над ньом.

— Михаил Флорович, — горячо прошептала дівчина. — Ци направду ты стратил совість и врагу покорился? Русский ты чоловік або ніт?

Зрадник, проклинаючи, ударил єй рукоятком револьвера по голові и подозвал офицера.

Тот, скочивши в яму, подошол к ним.

— Покажеш дорогу глюпа дівка? Або капут!

Настенька с трудом привстала и оперлася о мокру стіну ямы.

— А ты думал, проклятый фашист, што я направду покажу ти дорогу ку партизанам? Они сами тебе найдут!. . .

Перемагаючи боль, она выбила литаренку з рук полицая и хватила зрадника за горло.

Грянул выстріл.

Пальцы Настенькы розжалися, и она тихо легла на мокре дно ямы.

Куля навыльот пробила дівиче сердце.

Так умерла Настенька Дроздова, связна харужевского партизанского отряда.

Час згладит сліды пережитого. На попелищу спаленых німецко-фашистскыми оккупантами хат Харужево будут стояти новы колхозны будовы. В лісу, над безименным потоком, где погибла смертьом патриотка Настенька, літном пором заспівают русскы дівчата задушевну пісню, прославляючи подвиг девятнастлітной партизанкы, ушедшой в память народа по великой дорогі бессмертия.