Ни одна держава в світі, кромі Совітского Союза, не може похвалитися тым, што в парламентах участвуют робочы женщины. А в СССР в найвысшом органі власти — Верховном Совіті — 227 депутатов женщин. В Верховных Совітах союзных и автономных социалистичных республик — 1.504 депутатов-женщин, в містны Совіты депутатов трудящыхся избрано 456.759 женщин. Всі они з большевистскым ентузиазмом трудятся над дальшым росширением господарского и культурного строительства в совітскых городах, селах и поселках.

Широкы женскы массы участвуют в общественных организациях краю. Около 10 миллионов женщин стоят членами профсоюзов, из них 646.168 избраны в профсоюзны органы — центральны, крайовы, областны комитеты и фабрично-заводскы и містны комитеты. Через тоты органы женщины активисткы борются за лучшу организацию труда на фабриках и заводах, за кріпку трудову дисциплину, за перевыполнение норм выработкы, за высоку продукцию труда.

Социалистичный порядок открыл широку дорогу женщинам для активного участия в строительстві нового житя. Рокы сталинскых пятиліток показали, як выросло число женщин — роботниц и служащых (урядничок) — в совітском народном господарстві. Єсли в 1932 року женщин — роботниц и служащых было 6.007,000 людей, то в 1940 року их числилося 11 миллионов.

Женщина в народном господарстві, где бы она не працувала, стремится к тому, штобы подняти свою квалификацию, овладіти техником выробу, новыми станками и машинами, новыми галузями выробу. В ряді галузей народногосподарского житя женщины являются зачинателями социалистичного змагания и ведут за собом коллективы робочых.

Напримір, на автозаводі имени Сталина тов. Захарова працує от 1931 року, поступила на завод чорноробочом, потом овладіла квалификациом и тепер працує майстром стержневого отділения. Єй участок выполнят программу на 108 проц.; из 40 робочых єй участка — 30 стахановцев. Тов. Захарова активна общественница, организаторка агитацийной роботы в цеху. На заводі “Красная Этна” 80 проц. женщин участвує в социалистичном змаганию; немала сколькость женщин овладіла складными профессиями. На пончошной фабрикі имени Ногина в Москві тов. Алексеєва — помочник майстра. В єй бригаді 15 людей. Всі они выполняют нормы выработкы и дают продукцию высокой якости. Тов. Алексеєва — предсідатель цехового комитета; в цехі працує 550 людей, из них 113 активистов, стахановцев. Цех выполнят план на 104 процент.

Огромне значение має робота многостаночников (што один працує на больше станках-машинах — К Р.). Она показує, яке невычерпане жерело сил и возможностей таится в нашой промышленности, сколько творчой енергии, рационализаторской мысли и инициативы заложено в совітском замічательном народі.

Тов. Казакова на заводі “Красный Пролетарий” працує яко зуборіз в первом механичном цеху. Она стахановка-многостаночница, працує на 4 станках, каждый станок дає 110-115 процентов нормы выработкы. Тов. Вайкина (автозавод им. Молотова) працує на двух фрезерных станках и на каждом из них выполнят норму на 130 проц., продукцию дає лем доброй якости. Тов. Вайкиной присвоєно звание лучшой фрезеровщицы, и имя єй записано на заводску таблицу почета.

Прекрасны приміры роботы женщин маются и на желізнодорожном транспорті. В 1939 и 1940 роках на транспорті выучено больше як сто тысяч женщин. Среди них машинисты, помочникы машинистов, вагонны майстры, осмотрщикы вагонов, составителі, бригадиры пути и т. д.

Роботницы овладівают новом техником: они учатся на курсах майстров социалистичного труда, в стахановскых школах. Так, за послідны пят літ перешли курсы в промышленности поверх 3 миллионы женщин.

Колхозы роскріпостили женщину-селянку. Колхозы вывели женщину на широку дорогу политичной, культурной и заможной жизни. Ніт старого села, а тым самым ніт и селянкы, котра была рабом темноты, невіжества, рабом богача и дідича. Женщина-колхозница — полноправный член колхоза. Колхозный порядок дал полну возможность женщині розвернути свои способности и таланты. Она — ударница и стахановка в роботі. Она — активный депутат сельского совіта. Она — передовик в сельском господарстві.

Колхозный строй пробудил миллионы женщин Средней Азии, Закавказья, Татарии, Башкирии, Бурят-Монголии и Дального Сівера до нового радостного житя.

Колхозницы должны знати што заможне житя зависит цілковито от них самых, от их труда. Хорошо працуєш — и урожай буде хороший. Больше як 130 тысяч колхозниц працує на руководящой роботі в колхозах; понад 14 тысяч женщин — предсідателі и містопредсідателі колхозов, 39 тысяч — директорами живиноводскыми фермами, 42 тысячы — бригадиры. Десяткы тысяч женщин — трактористы, комбайнеры, механикы, машинисты.

С каждым роком росне сколькость передовых женщин в промышленности, на транспорті и в сельском хозяйстві, котры своим героичным, трудом, свойом отвагом завоювали любов и симпатии народных масс.

Совітскы женщины партизаны.

Среди женщин — Герои Совітского Союза: Гризодубова, Раскова и незабываєма Полина Осипенко. 8,744 женщин награждены правительством за отличну роботу в промышленности, в колхозах, совхозах, на траспорті, а также за самоотверженну защиту границ социалистичной отчизны.

Незмірно выросла культура совітской женщины. Перед ней широко открыты двери школ, техникумов, высшых учебных заведений, розмаитых курсов. В СССР поверх 170 тысяч женщин — инженеров и техников; среди докторов — 61 проц., женщин, среди учителей — 62 проц., среди всіх групп научных роботников разных специальностей женщины составляют 37 проц., в их числі находятся учены, завоювавшы світову извістность. Тысячы талантливых музыкантов, артисток, скульпторов, творят великы скарбы искусства, дают прекрасны образы нашой замічательной, героичной епохы, и всі они — то люде, вышедшы из народа.

Женщина мати в СССР окружена постоянным старунком и увагом. Партия и правительство робят всьо для того, штобы обеспечити счастливе и радостне материнство.

5 миллиарды 409 миллионов рублей уже выдано державом запомог многодітным матерям, а на 1941 рок утверждена Верховным Совітом сумма в 1,225,000,000 рублей. С каждым роком росте число родильных домов, дітскых яслей, дітскых садов, площадок (пляцов для дітскых забав), пионерскых лагерей, лісных школ и дітскых санаторий. В дітскых яслях, працуючых сезонно, нараховуєся три и пол миллиона дітей.

Сколькость дітскых садов увеличилася в поровнанию з 1928 роком майже в 9 раз, они обслугуют миллион сто сорок тысяч дітей.

Позашкольна робота з дітми, котра проводится в клубах профсоюзных организациями, обнимат около десяти миллионов дітей.

Старунок о матери втяжи выражатся в том, што совітске правительство ассигнує профсоюзам (робочым юниям) миллиардны средства на державне социальне обеспечение. Здоровье матери и дитины охранятся отпуском по беременности и родам с платом и лікарском опіком через консультации, котры каждорочно пропускают миллионы женщин.

За послідны рокы особливо взросла политична активность домашных хозяйок. Из них уж выділяются кадры для промышленности и транспорта; домохозяйкы помагают школі, дітскым садам, яслам, наводят порядок в столовых, общежитиях, активно участвуют в организации и розвитию помочных господарств, оказуют велику практичну помоч в выробі предметов широкого потребления.

Передова совітска женщина робит всьо, штобы єй социалистична отчизна розвивалася, кріпла и росквітала. В днешной складной межнародной обстановкі мы всі должны быти дисциплинованы, як николи.

(Оповідат АЛЕКСАНДРА ПЕТРОВНА СМЕРТИНА, ланкова колхоза “Новый строй”, Панихинского сельсовіта Шабалинского района, Кировской области).

Мні иде пятдесят другий рок. Вспомнула старе, и здалося, што дітство было літ сто назад. Вспомнула и заплакала — страшне житя было!

Я родилася в великой родині: отец, мати, шестеро — дітей. И у старшого брата — жена и своих двоє дітей. Вот и дай істи цілой той команді, коли землі у нас на полторы души (тото ище от панщизняного права осталося). Сколько хліба свого зберали, не знаю, но памятам, што до нового хліба николи не старчило.

Коли, бывало, весна приде, сніг немного стає, отец уходил на заробок, но ледво на хліб зараблял. А по яри брал зо собом старшого сына Алексея и шли до пана дідича Бердешкова мочало мочити.

Весном у річкы ставы робили, надерали липовой коры и мочили єй. Лежит она в ставах до осени, а осеньом по тонкому сніжку єй выдерают: наверху кора, а дальше — волокно. Выдрут волокно и розвішуют на вішала. Кора и мочало мокры, рукы кочаніют. Но пану людей не жаль: он из каждых штырох пудов собі брал три пуда, а отцу з братом доставался один. За пуд мочалы платили 40 копійок. Надерали триста пудов. Двіста двадцет пят пудов треба было отдати пану за то, што ліс його, а собі за труд — сімдесят пят пудов, за всьо то выручали 30 рублей.

Изба у нас была чорна, пец без комина, дым выходил через двери. Стіны, полени, повала — всьо в саджі, окна маленькы и чорны, вколо дым и копот; тараканов на повалі — што золотом посыпано, блощиц — видимо-невидимо.

Вот заберемеся мы, малы діти, на полени и слухаме, як отец и брат, вернувши з роботы, за об дом россуждают:

— Вот кебы Бердешков брал лем половину мочалы, — гварил Алексей.

— Так . . . кебы, — вздыхал отец.

Не дожил отец до революции, не виділ, як панов проганяли. Брат Алексей тоже до совітского житя не дожил.

Коли нас треба было грамоті учити, отец говорил:

— Нашто тобі грамота? Милостыню переписувати. . .

Помолчит и дочинит:

— Скоро кускы хліба будеш зберати.

И всі дітскы и дівочы рокы жила я, як нища.

Коли умерла мати, мі было сім літ. Дітей няньчила, обходила их. Коли мі было девят літ, я ціле літо єдной жені діти обходила. За тото она купила мі два локті полотна по єденаст копійок локот: за ціле літо 22 копійкы заплаты. . .

Дванастрочна почала ходити до сусідов лен мяти. Тогды уж были деревяны мялкы. Бывало, возму за ручку, тисну-тисну, як треба не достану, а надо мном сміются. Я на пальцы подносилася, ціла вытягувалася, дуже тяжко и больно рукам было.

Працували мы у шолтыса от третой годины рана до вечера, платили на день по 15 копійок взрослым и 12 копійок мі. Кормили тертом редьком и моченым хлібом в квасі — на перве, а на друге картофильницу робили або голландку давали (она росла у нас, не то брюква, не то ріпа, єй в воді варили). Ни мяса, ни омасты, ничого такого не давали.

Потом я перешла ку старшой сестрі, як прислуга в єй домі. Зять мучил мя роботом. Літом у него працувала, а зимом молотила по сусідах. Платили по пят-шист копійок за день, но грошы зать брал собі.

Так я рабиньом до самого замужества жила. День и ноч трудилася, а свойого — ничого, лем єдно розове платя. В том платі и вінчалася.

Собом я была не плоха, працувала хорошо. Кто-си и похвалил:

— Невіста хороша!

Сватати мене приіхали здалека. Я родилася в Ветлужском повіті Костромской губернии, а муж — в Котельническом повіті Вятской губернии.

Коли приіхал жених с отцом мене осмотріти, я оділася во всьо чуже — кто ленточку принюс, кто шпильочку: всі подружкы старалися принарядити невісту побогаче.

Сейчас женихов по праву выберают. А в стары часы было иначе. Молоды, певно, и не знают, як нас перше замуж выдавали. Я сама свого мужа до смотрин на очы не виділа, не знала, який он: молодый ци старый, добрый ци злый, може пьяница, або даякий ище горший. О том и не думали. Най буде який хоче, лем ты ся му приподабай. Тогды была така мода: єсли не подабатся невіста, жених с отцом выходит на двор, сідают на подводу и уізжают. И невіста на ціле житя заганьблена: жених уіхал! Были мы як товар, а жених — купец з грошми.

Коли жених приіхал, у мене рукы и ногы дрожали, стыдно в очы смотріти. Людей в избу напхалося — тьма: на полени повыходили, в сінях стоят, в окно смотрят. Пришли, як на представление.

Жениху я сподабалася, и почал он с отцом при всіх в избі свататися. Зать за мене запросил ціну. Они сторгувалися — 53 рубля — и ту дораз грошы вырахували.

Невісті с тых грошей ни копійкы не давали. Родны выговорювали з жениха лахы або черевикы для невісты. Мі жених обіцал черевикы, а купил лем квіточок за десят копійок.

Муж, на счастье, попался добрый. Много мы з ним до революции страдали, но жили дружно.

У мене девятеро дітей. Я им росповідам про свою молодость и говорю:

— Вот нас продавали даколи замуж.

Направду продавали. Бывало, перед свадьбом у нас, в Костромской губернии, невіста своих подружок зберат. Дівчата співают:

А невіста все кричит: Е-ех, е-ех, е-ех!

Послухаш таку пісню, и совсім смутно на душі становится. 

Но мні муж попался ласкавый, добрый. Лем то біда, што дуже смирный. . .

Фамилия Смертиных была велика, дітей и внучат много, а землі мало. Ту ище я пришла, хотя и роботкица, но и ідок. Дуже не злюбили мене за то, што віна мало принесла. Часто на мене кричали:

Ты што принесла? Грошы за тебе якы дали! Я поплачу и гварю мужови:

— Повіч, як жити?

А он гварит:

— Лем даяк претерп. . .

Так и терпіла. Поплакала я в свойом житю — ой-йой!

Така бабья доля была. Тепер я больше сміюся.

Недалеко будували желізну дорогу. Муж з меньшым братом ходили на роботу, земкопами были. Получали денно от 50 до 60 копійок. Грошы приносили отцу, но всьо-ровно не старчило. Ни раз білого хліба не ім. Корова была, но молока мы не пили. Сметанку з молока зберали, масло продавали, а для себе в горчку оставалося молоко сине-сине, толщу в ньом уж ниякого не было. Мясо іли лем в праздник, по кусочку каждому, а по два — рідко. Наліют велику миску квасу, накрошат маленькы кусочкы мяса, спочатку высербают квас, а потом, коли хозяин скаже: — “С мясом хлипайте”, — заціпиш и мясца.

Брали зарядом. Єсли кто без совісти, то тот и больше захватит, бо іли не с тарелок, а зо вспольной мискы. Мой кусок мяса часто заберала пасербица.

Через 5 літ мы отділилися. Дал нам отец коня, найгоршого, корову и єдну куру.

— Землі сколько отец даст? — звідую мужа.

— Не знаю, — гварит.

Землі нам отец выділил на пять осмых душы. А было у нас уже четверо дітей и мы з мужом: шесть душ. . .

Сторона у нас лісна, сами ліс рубали и дом будували. Спочатку ліс возили на склад, потом купували тото само дерево.

Мой муж был чоловік дуже працовитый, но сколько не працувал, все бракувало. Сам дом побудувал, но новый дом забрал собі отец, а нам на усадьбу перевезли стару, в третий раз перетрясану хижу.

Зажили мы на свойом господарстві. Раз муж двигал тяжкы мішкы и надорвался. С того часу захворіл и ціле житя страдал. Дуже тяжко было літом: што лем сіно докошуєме, жито бы жати, а у него хворота приходит. Болі страшны, и кров иде через него каждый рок. Дві три неділи лежит, а я сама працую.

В коротком часі, коли мы розділилися, мужа на войну взяли. Не смотріли на його хвороту и просто на фронт погнали. Осталася я сама з дітми. Ни нянькы, ни никого.

И як я страдала, коли в поле шла! Діточок накормиш и запреш самых в избі. Они плачут, обмажутся. Душа болит, сердце болит, а роботы не кинеш, дому не полетиш. Вот приду дому поснідати, корову выпущу в поле, дітей покормлю, посмотрю на них и знов лишам их самых замкненых в избі.

Коли я сіяла, несчастье велике сталося: сынок Петрусь — йому три рочкы было — упал с пеца и ударился о сходы. Пришла весна, сніг ростаял. Смотрю, на улиці діти бігают, а Петрусь ходит якоси криво. Потом горб почал рости. Треба хлопця лічити, а грошей ніт. . .

Хлопцю все горше и горше. Мечеся от болю. Лем молодшого накормлю, спати уложу, а ту Петро роскричится, всіх збудит, діти плачут, им страшно и мі страшно.

Што робити самой? Ниоткаль помочы ніт, вколо тоже бідны солдаткы або старикы. А котры богатшы — та ци тоты поможут?

Продала я телігу з желізном осьом, наняла няньку на ціле літо. Сказали мі сусіде: ГІоід, Смертина, в Вятку. Там дашто дитині поможут.

Назберала я осем рублей и поіхала в Вятку. Город великий, незнакомый. От станции до больницы километров пят. На руках мішок с хлібом и дитина. Привязала я Петруся на плечы и пошла яругами. Ище не світало. Шли мы по росі, я вся вымокла. На мі и ріпей и трава. Сторож больницы увиділ и погнал:

— Где-ж ты, бабо! Ид гет отталь! Для вас повітова больница, а не губернска!

Пошла я в повітову больницу. Посмотріли там докторы на хлопця и говорят:

— Тобі, тето, треба в губернску.

Вертам знов в губернску, уж ледво ногы волочу. Пришла, а годины прийома кончилися, и сторож знов гонит: уходи и уходи. . .

Не знаю, куды діватися. Кого не спрошу — говорити не хоче. Дитина плаче.

Спасибо, солдат проходил, сказал, где мож заночувати.

В Вятку приіхала, памятям, в неділю, а в четверг хлопцю операцию зробили. Барз он кричал. Потом ціле тіло гипсом замазали, завили и говорят:

— Бер хлопця дому.

Я благала:

— Куды, господин доктор, я возму! Я сама, мужа на войну взяли, в селі у мене маленькы діти. Будте так добры, полічте дитину. . .

Они не слухают. Взяла я дитину, завернула в хустку, в плахту, привязала, як міх, на плечы — и на станцию, к поізду спозднила.

Лежит дитина на лавкі, а я сижу коло ней и думаю: у другых людей житя, як колесо по гладкой дорозі котится, а у мене все горы и яругы.

Только послі революции я поняла, чом так было.

Назад из Вяткы я уже не памятям, як я добралася. Памятям лем, што дуже горячо было. От станции до нас дас 10 километров. Як дойти? Петрусь в гипсі, тяжкий и горячий, и мішок великий з одежом и хлібом. Ніт кому замном приіхати. Прошла дві версты, сіла отпочнути и вижу — не встану, єсли ище раз сяду. Кинула мішок з одежом и хлібом, махнула руком и так повлеклася. . . .

Пришла дому, а ту друга дитина захворіла. На стару няньку оставляла грудну дитину, а она єй чым попало кормила: нажує хліба и пхає в рот. . . Нянька была стара, брудна, табаку нюхала. Смотріти на ню недобри было! Больше як тыждень Лешко хворіл, думала, што умре. Он тепер в летной школі, скоро летчиком буде.

Так цілу войну мучилася без помочы.

От мужа часто писма приходили. Я в тоты часы ище неписменна была. У нас в селі было девятнадцет солдаток, а писменным был єден Шалагин (тепер он старичок, колхозник). Ку нему и ходили всі солдаткы писма писати. Писал он з неохотом. Та и што я через чужого чоловіка можу сказати? Треба, думам, самой научитися писати. У єдного газды был сын, што уж цілу зиму в училищі учился. Пошла к нему и говорю:

— Ты мі, Павел, покаж, як буквы звут и як их пишут.

Он написал тоты буквы. Я и давай. Всьо, што накарякаю — мужу посылаю. Даже ночом с постели зоскочу и пишу. Так я стала писменном.

Єсли бы моє житя до часов совітской власти описати, то ціла книга бы вышла.

Потом мой муж пришол в апрілі на десят дней, росповідал, як царя скинули, што от Временного правительства лучше не стало. И правда, лучше не стало.

В осени муж совсім дому пришол. Совітской власти я радувалася. Діти подрастали учити их почали.

Я десятеро дітей родила. Єдно померло, девятеро жиют. Старший сын Федор училище покончил, потом в Красной Армии был.

Другий сын Петро — инвалид. Єсли бы не революция — што он бы робил? Пропал бы совсім. А тепер хорошо живе, учится, химиком буде.

Послі Петра уж комсомольцы идут. Василий живе в Ленинграді, працує продавцом. Он у мене не дуже здоровый: у него ревматизм. За дитинства все босо ходил и простудился. Он тоже кончил училище, добрый хлопец. Два рокы пропрацувал, ни одной проштрафкы не было. Приглашают в великий магазин працувати, но здоровье слабе.

Потом Алексей иде. Семилітну школу окончил. Працувал дома счетоводом и предсідателем в колхозі, потом уіхал в Дзержинское на машиниста, тепер — в школі летчиков.

За Алексеєм — Анна. Єй 18 літ. Красива дівушка, высока, высша от мене. Всі діти поданы на отца, чорноокы. Анна семилітку кончила, тепер учится в Дзержинском на химика.

Давнійше діти тягаром были. А тепер діти велика радость!. . .

Мой муж был организатором колхоза. Он хоц и беспартийный был, но общественник. Дуже не любил кулаков (сельскых богачов — К. Р.), и за то його кулакы не любили.

Спочатку, коли вступили в колхоз, я первый рок коней доглядала и сторожом была. Полтора рока коней обходила. Коні у мене стали хорошы, не было случая, штобы конь не мог везти. Спочатку у нас не было конюшні. Я тогды сім коней обходила. Потом при мі уже поставили хорошу, велику конюшню и поставили там 37 коней. Я тых коней кормила, поила и чистила.

Працувала я и як доярка. Коров было 19. У нас колхоз невеликий — всего 25 господарств. Рок и девят місяцев коров доила. За подойом ище тогды никто не слідил. Трудодней ище не было, и такого точного рахунку, як тепер, тоже не было. Можу сказати, што мои коровы доилися добри. 16 маленькых телят было.

Цілый час была ударницом. Премии получила много раз, грошми премировали и продуктами: конфетами, цукром, коли цукру ище мало было.

Послі того мене перевели на лен. Найголовнійше ту — вырабяти высокий номер волокна. Быват лен, из котрого из 24-й номер выробила бы, но єсли он не вырос до 24-го номера, то ту уж ничого не зробиш. А мы и выплекали 24-й номер и выробили. Быват так: лен выросте 24-м, а не знаш го обробити, то он выйде 10-м номером, а даже и 5-м.

У нас єст льновод агроном Андреєв, хороший совітский чоловік. Федор Михайлович його зовут. Он почал учити нас обрабляти лен по всім правилам наукы. Почали мы лен роспростерати, як Андреєв учил, тонкым ровным слойом на суходольных лугах. Потом подсортували, вылежку давали хорошу, агротехнику приміняли.

Смотрю, лен всьо-таки росте неровно: гдекади высший — жолтійший, гдекади низший — зеленійший. Где лен выдержался, мы знимали, где не выдержался, оставляли.

Обрабляти тоже почали по-новому и в 1933 року получили от 16-го до 22-го номера. В районі, та и на цілу околицу выше нашых номеров не было.

Коли я перешла на лен, я вызвала на змагание всіх колхозниц, а свойому звену (огниву) сказала:

— Давайте, попробуйме лен так обрабляти (и объяснила, як). Не выйде, — значит не вышло, а попробувати треба.

Тогды дакотры колхозницы кажут:

— Попробуйме, а не скажме другой бригаді и ліпше от них зробиме.

— Ніт, — говорю, — треба, штобы в цілом колхозі ліпше робили.

И объяснила им, чом мы должны всі идти нога в ногу, чом мы всі должны хорошо працувати. Пошла в другу бригаду.

— Вот так-то мы в первой бригаді робиме. Давайте и вы так. Почали и они працувати по-новому. Скоро цілый колхоз дошол до 16-го, 17-го и 18-го номера.

Потом я знов вызвала на змагание своих колхозниц:

— Попробуйме дойти до 19-го номера.

Працували дуже добри. Сами не могли точно опреділити номера волокна. Повезли в районну канцелярию Заготов-лен. Думали, што 18-й номер, оказался — 19-й, 22-й и 24-й номеры.

Дозналися про нас в Горьком (тогда ище не было Кировского края, был Горьковский). Получили мы премию за тот лен.

В 1933 року мене вызвали в Горький и назначили в командировку:

— Поідете, — гварят, — товарищ Смертина, в разны районы учити колхозниц.

Я дуже рада была. Поіхала не сама, а с Шильниковой Екатериной Степановной, молода дівчина, якбы моя ученица. Послали нас в Вознесенский район.

— Кого не пошлеме в тот район, — говорят мі, — всі назад вертаются без ничого. Ты хоц дві жены науч там трепати лен. Не ображайся на них, там грубы люде.

Я говорю: сколько знаю — буду учити, а говорити много я не умію.

Собрали на курсы 50 людей из цілого района. На тых курсах я и учила.

Встрітили нас недовірчиво: приіхали, каже, в керпцах и учити хотят. Ничого нам от вас учитися, мы сами знаме.

Лен они мяли на шкаборных ламаницах. То деревяны жолобы, поперек котрых кладут лен и мялком тиснут в жолоб. Єсли же лен добри не помяти, треба толчи го в ступах.

Мы привезли зо собом из дому трепала, (тоже з дерева зроблена така тонка специальна дощечка).

Коли мы почали трепати, они спочатку не понимали, што мы робиме. Потом поняли и дуже нам дякували. До нашого приізду они вырабляли 2-й и 3-й номер волокна, а потом почали вырабляти 10-й и 11-й номер. Я от всіх по пачкі льна привезла в заготлен. Научилися от нас сорок дві колхозницы.

Сама я тоже учуся, потому што хочу працувати ище лучше. У нас в колхозах з неграмотными и малограмотными занимаются школьны роботникы. Учимеся по штыри годины штыри дни на тыждень (розумієся, лем в зимі, бо літом ніт часу). Учимеся читати и писати, рахувати. Два дни на тыждень иде для земледільской наукы: агроном учит нас, як управляти землю.

В 1936 р. я обовязалася достати 12 центнеров льняного волокна з гектара. Готовилися мы к посіву долго, попрацували много, но ту посуха пришла, ніт дощу и ніт, хоц плач! Коли урожай зобрали, народ увиділ, што значит колхоз. У єдиноличника всьо погибло при такой посухі.

Мы в нашом огниві роботу почали не в послідны дни, коли сіяти треба, а с первого января. В огниві десят людей — сім женщин и троє мужчин. Начали с того, што собрали птичий помет зо звониц. Почистили звоницы церквей в околичных селах. Из одного села мы вывезли 20 возов отличого навозу. Тамошны колхозникы не думали и не знали о том. На звоницу входа не было, кромі дір на даху. Выходили по рынвам. Привязували шнур и по шнурі спускалися через діру под дах. Нагребли помету в мішкы и скидали их. Всего собрали 10 тонн птичого помета.

Потом почали попел зберати. В лісу, в рубанях голузя зберают и палят, оставший попел мы зберали. Кромі того, “ночне золото" зберали, накладали на возы и в ямы клали.

Коли сніг зышол, мы россыпали удобрение: фосфоритной мукы по 5 цетнеров на гектар, калийной соли по 4 цент., суперфосфату по 3, птичого помета по 10 и попелу по 7 цент. Всего, значит, по 29 центнеров на гектар. Так мы спрогноили 4 гектары. То был як бы пробный участок.

Зорали участок на полну глубину, крест-накрест, потом взборонили и 17 рядов сіянцев посіяли, тоже крест-накрест. Посіяли и на один центиметр насыпали торфу.

Почал у нас лен всходити. Хорошы всходы, дуже хорошы, мы нараховували по 3.300 — 3.600 стеблей на квадратный метр. Многы люде приізжали здалека, даже из Москвы, смотріти на всходы. И звідувати не треба было, где стахановский участок. Його отразу видно было. Як плат зеленый, он росстелювался.

И нараз посуха! Ніт и ніт дощу. На небі ни одной хмаркы. А солнце палит. Почал наш лен увядати и сохнути. Мы просто плакали. Таж сколько старунку вложено, сколько роботы! Як мы старалися!

Думали-думали и рішили поливати лен из пожарной машины. Всі колхозницы нашого звена постановили зробити всьо, штобы добитися хорошого урожаю.

Участок, на счастье, был недалеко ставу. Но пожарна машина маленька, ничого з ньом не зробиш. Троє колхозников нам помагали, но треба было ище больше людей. Пошла я в сад, у нас хороший колхозный сад, дітей там полно.

— Діти, — гварю, — поідеме лен поливати!

Согласилися, взялися горячо, но скоро змучилися. Ку вечеру из района прислали нам машину, велику цистерну. Моторну машину поставили прямо в став. Почали мотор заводити, а он молчит. Наконец мотор загуділ, вода пошла.

— Пошла, пошла вода! — кричат мои бабы.

Мы ту як на крылах полетіли, так нам легко стало! Зобрали с колхоза всю посуду, поставили на ногы всю робочу силу, всіх коней запрягли возити воду. Три ночы и два дни поливали лен.

И вот лен спасли.

Послі первой прополкы зробили подполку, додали амияку и салитры, зробили другу прополку, всего штыри разы пололи.

Пошол ленок — и який! Даже при хорошой погоді, при дождях не было николи такого льну: 26-ый номер!

Нам удалося поляти не всі 4 гектары, а лем 2.75. С того участка мы зобрали по 13,7 центнеры и по 10 центнеров льносімян. У нас предтым в урожайны рокы зберали два, а найбольше три центнеры з гектара. А ту в засуху зобрали 13,7. В цілом краю лучше всіх! Выше никто не взял!

Я сама за тот час заработала 700 трудодней.

В 1934 року мене от нашого района выбрали делегатком на Крайовый съізд совітов. Приіхала я в Киров, посмотріла на станцию и вспомнула стару Вятку. Двадцет літ назад я ту приізжала. В Вяткі тогды смотріли на мене, як на жебрачку або ище горше. Никто ниякой увагы не звертал, бесідувати не хотіл. Тепер по-другому! Встрітили делегатов з музыком, на станции плакат висіл: “Привіт хозяевам края!" Мене усадили в автомобиль, повезли в гостиницу, потом город показували. Я себе от радости не памятала: я в городі, як хозяйка.

Перед тым, як іхати в Москву на Чрезвычайный VIII Всесоюзный съізд совітов — Сталинску Конституцию принимати, я была на Съізді совітов в Кирові. Там я получила от дітей письма. Вот они, тоты письма:

“Киров, Крайовый съізд совітов, делегаткі Александрі Петровні Смертиной.

Мама!

Ты льноводка. Тобі потребны минеральны удобрения. А мы учимеся минеральны удобрения вырабляти. У нас всьо одно ку одному и пойде. Ты будеш лен вырощувати, а мы будеме працувати на заводі и тобі удобрения посылати”.

Тото писали Петрусь и Аня. Сын Алексей тоже прислал письмо. Радовался, што в засуху зобрала рекордный урожай льна.

“Мама!

Ты найліпша ударница, тобі не стыдно буде и моє письмо почитати. Я подготовил 60 ворошиловскых стрілков ку нашому Крайовому Съізду совітов и ище готовлю 10 стрілков."

На Чрезвычайный съізд совітов зомном в одном вагоні іхали ище делегаты. Когда подъізжали к Москві, мні сказали:

— Смот-лем, — Москва! Не заблудиш в Москві, товариш Смертина?

А я уж сміла тепер.

— В лісу, — гварю, — може и заблужу, а в Москві — ніт, не заблужу. Я тепер нигде не заблужу.

Съізд собрался в Кремлі, во дворці, Як лем выйдеш сходами, дораз видиш знамениту картину. Нарисовано, як цар говорит з мужиками: “и не думайте, не буде вам землі, идите и не кричите!" Посмотріла я на картину и россміялася: вот тобі — царю-то! Улетіла от вас земля, и сами вы улетіли. . .

Вошли мы в галю. Появилися вожди нашы. До того часу я лем портреты их виділа, а ту — живы. Батюшкы мои! Што же то я така? Што я была предтым и што тепер стала?!

Я и так сижу несміло, а ту ище в президию мене выбрали. Идут в президию. Вижу — вожди нашы сіли ку стіні и показуют робочым и колхозникам, штобы они к столу сіли. Прохожу мимо товариша Сталина, поклонилася йому. Он мі руку подал. Молотов, Каганович тоже за руку стисли и поздоровилися зомном. Не знаю, што мам робити. Сіла на кресло, обок мене дві роботницы от Ивановской и Калининской области. Михаил Иванович Калинин подошол ку нам, привитался и звідує:

— Ну як, товаришы, живете?

— Живеме ничого, — говориме.

— На свои міста сідайте, при столі, — просит Михаил Иванович.

Сказали мі, што зомном хоче поговорити американский корреспондент, хоче узнати, як я живу и мой взгляд на житя. Штож, можу и з ним поговорити!. . . .

Вышла из президиума в другу комнату. Когда я вошла, корреспондент встал и сказал:

— Здравствуйте, товариш Смертина!

Тото он сказал по-русскы, а остальне звідувал через переводчика.

Росповіла йому, як я новым чоловіком стала, — най напише в свойой газеті. . .

Дочка моя Анна, котра на машиниста-химика учится, все звідує:

— Як бы мі Сталина увидіти! Можно, мама?

— Можно! Будеш хорошо працувати, Сталина увидиш. Тобі всьо тепер дадено. Лем учся. Хорошо будеш працувати або учитися, увидиш Сталина.

Биография моя коротка. Мі 23 рокы. Ничого особливого в жизни у мене не было. Я росла и выховувалася, як тысячы другых совітскых дівчат и дітей. Я можу про себе с полным правом сказати, што я выхованок нашой Страны Совітов. Я была октябренком, была пионерком и сейчас комсомолка. Росповісти о дітстві? Оно было так недано, што мі треба лем зажмурити очы, и я вижу себе и своих ровесниц в короткых сподничках и в червеных краватках. Мы пишеме стінгазету в свойом клубі. Руководил нашым пионерскым отрядом Павлик Любимов. То был весельчак и затійник, а я была редактором стінгазеты.

Якы чудесны представления мы давали против темноты, против социальных болізней! Я любила выступати на сцені, и мене дуже любили в драмкружку.

Літом мы цілом ватагом уізжали в лагер, в Каменку. С удовольством вспоминаю тоты часы. Рано затрубят, и мы біжиме прямо к річкі. Річка чиста, світла. Сонечко золотит вершкы дерев. А по вечерам у нас ватры. . . Кто был пионером, тот знає, яка то замічательна штука — ватра в лісу. Я николи не забуду: лежиме або сидиме тісным кружком вокруг огня. Трещат сухы в ткы, и мы співаме своц любиму пісню “Картошка”.

Я училася штыри рокы в начальной школі. Потом пошла в подготовляючу заводску школу, где рок училася и — в ФЗУ (Фабрично-Заводске Училище).

Я не думала, што буду ткачихом. В голові роилися розмаиты мысли: то хотілося быти артистком, то — доктором, то — агрономом. Коли мы училися в третьом классі, была устроєна екскурсия на фабрику: нас водили по прядильной, по ткацкой. Мні сподобалася ткацка. Я увиділа білы полотна, шумящы станкы (ткацкы машины). У мене родилась мысль стати ткачихом. Пришла дому и сказала о том мамі. Мама много літ працувала, як прядильница и чого-си думала, што я буду прядильницом.

В 1929 року я подала заявление в школу ФЗУ. Послі екзаминаций начали выбор: єдных брали в прядильницы, другых в ткачихы. Я сильно волновалася. А подругы ище подражнювали: “Тебе непремінно в прядильницы".

У мене даже щекы горіли от волнения, коли директор учебной части взял в рукы список. Мене опреділили на ткацкий курс. Як я была рада! Што сил біжала дому сказати мамі о свойой радости. А в первый день наукы написала на свойом зошиті: “Ткачиха Дуся Виноградова”.

На курсі я дуже любила основный предмет нашой программы — ткацтво. Памятям, уж в первый рок наукы я прочитала книжкы: “Якы бывают блуды в тканях", “Наладка автоматичного станка”, “Баволна и як она оброблюєся” и много другых. Два-три місяцы у нас была практика на “мертвых станках”.

Мене ище в школі интересувала сноровка быстроты, за 30 минут я связувала 120 узлов. А потом почали нас выводити на производство, на фабрику. То были найліпшы годины дня. Для практикы мі дали спочатку два станкы, потом штыри, потом сім. Постепенно учили нас обовязкам заряжалкы, отрывщицы, ткачихы.

Спочатку я получила 1 рубль 20 копійок на день. То были мои первы трудовы грошы. Я на них была дуже горда, мі хотілося купити за них цілый світ.

За два рокы наукы я не получила ни одного “неуда".

Тоты дни, коли я была фабрично-заводском ученицом, я вспоминаю з довольством. То были милы, горячы денечкы. Жила я з мамом тогды в старых деревяных “номерах” (“форнич рум”), в бывшой казармі. Дуже любила читати приключенскы книжкы, особливо любила Купера и Жюль-Верна, тянуло мене куды-нибудь попутешествовати.

В 1930 року я вступила в комсомол. И жити стало ище интереснійше. Я руководила цеховом группом. В зимі устроювали лыжны вылазкы, літом — прогулкы, веселилися, спорили, шуміли.

В сентябрі 1931 року я кончила школу ФЗУ, мі дали 16 автоматов (автом. машин). То был историчный день в мойой жизни. Я была счастлива. Но было страшновато. Рядом зо мном робили стары ткачихы, но я нич их не звідувала, хотіла сама добитися. Я была завзята. Та и тепер, правду сказати, я завзята. . .

В первый місяц мі не повезло: браку наробила 40 процентов. Стыдно даже вспомнути. Мі попался планный комплект. Помню, пришла я дому невесела и цілый вечер думала. Не хотілося отставати. Просмотріла всі станкы, вспомнула, чому учили в ФЗУ, што читала в книжках. Записала всі свои заувагы и принесла подмастеру. Ци то зато, што николи перше ткачихы не предъявляли такы требования, ци от стыду, што он не догадался сам того зробити, подмастер почервеніл. Но мой паперик он взял и станкы почал приводити в порядок. Робота пошла ліпше. Через місяц план был перевыполненый.

Потом мене перевели в бригаду молодежы и дали мі 26 станков. Моими товаришками на зміну были Нюра Беленкина, Тася Бурунина; они мене многому научили, працували мы дружно. А то дуже важно дружити зо змінщицом!

То было в 1933 року. Молодежна бригада працувала неважно. Дораз на первом совіщании мы рішили станкы налажувати разом, частійше радитися єдны з другыма. Працувати стало лекше, даже появился свободный час. И ту-то и пришла мысль: “А што, єсли взяти станков больше?"

Константин Федорович Куликов, завідующий ткацкым отділом, почал з нами проводити техничны лекции: росповідал, звідувал, давал книжкы читати, казал рисувати.

Я ище лучше познала автомат. Все частійше приходила в голову мысль: “Ци не взяти ище пару станков?” А то якоси скучило, зіваш, подлогу пару раз подміташ. . .

В февралі 1935 р. с VII Всесоюзного съізда совітов вернулся наш делегат — ткачиха Настя Болдырева. И вот тогды мы серьознійше заговорили о переході на больше машин. Я перешла на 40 станков. То были горячы дни. Многы роботницы кричали: “Та они з розума зышли, не дадут рады!”

Я спочатку чувствувала себе певном, не знала, што треба для обслугы такого числа станков. Сильно волновалася, но и так выполнила план на 102 проц.

ЦК нашой юнии дал мі премию. Я обрадувалася. Мі хотілося ище поступати вперед. Рішила обслугувати 70 станков. Разом зомном перешла Маруся Виноградова. Она согласилася стати на зміну (шифту).

Константин Федорович Куликов, о котром я уж вспоминала, помог мі найти правильну маршруту руху, правильно организовати робочий час. Робота шла добри. Я жила в стані постоянного подъєма.

ЦК союза (юнии), за премию, послал нас на Біломорский канал, и мы отправилися в путешествие.

Якы там чудовы дни! Я первый раз увиділа Ленинград, первый раз увиділа канал, о котром столько читала.

Вертаючи дому, мы в поізді много говорили о фабрикі. Мы іхали зо свіжыми силами, и нам хотілося здорово попрацувати.

В поізді была горяча дискуссия. Я назвала цифру автоматов, котры я обслугую, и нараз з верхной полкы загреміл недовірчивый мужский бас:

— Та ци єден чоловік може управляти 70 станками!

Послі вакаций мы почали працувати ище бодрійше. Мы много думали з Марусьом, як нам перейти ище на больше станков. Я сказала Марусі:

— Перейдеме на сто!

Маруся отповіла:

— Я от тебе не отстану, перейдме. В октябрі мы перешли на 100 станков.

Не буду подробно оповідати, як я переходила на больше число станков, якы методы мойой роботы. О том много и подробно уже писали. Мі лем хочеся вспомнути свою перву октябрьску поіздку в Москву на злет лучшых текстильных роботниц. Я там поділилася опытом свойой роботы. Мы были на приємі у тов. Молотова, у тов. Андреєва. Там были и обувны роботникы. Я так воодушевилася, што прирекла перейти на 140 станков.

Через два дни послі приізда я почала обслугувати 144 станкы. Мария от мене не отставала.

Сколько было подсмішков над нами, сколько нарікань! Потом всьо почало утихати: люде увиділи, што мы хорошо справлямеся з роботом.

Поіздка в Москву на Всесоюзне совіщание стахановцев здаєся мі до сего часу прекрасным сном. Я и не думала, што буде так, як было. Товариш Сталин зробил на мене глубоке впечатліние. Такий простый, веселый, очы лучисты.

Я дуже волнувалася перед своим выступом. Мі было страшно, сильно било сердце. А Стаханов, котрый уж выступал, добродушно подсміхувался.

Вышла на трибуну. Оглянулась. Смотрю, товариш Сталин так весело и хорошо на мене смотрит. Мі отразу стало спокойно.

Як много замічательных людей я виділа в Москві — политиков, писателей, художников, архитекторов, артистов. И всі зомном говорили дуже просто, ласкаво. Предтым я лем снила, як бы то мі близко посмотріти на даякого артиста, а тепер бесідували зме собі, як ровны, з Москвиным, Леонидовым.

В Большом театрі смотріли балет “Пламя Парижа” и оперу “Евгений Онєгин”. Ище смотріла “Грозу”, “Враги”, ходили в планетарий, іздили в метро. Я подружилася с тыми, што будували метро (собвей). Мы прирекли собі поступати вперед, ударно працувати. Были мы на фабриках, заводах. Сильне впечатліние зробил на мене завод “Шарикоподшипник”. На фабрикі “Октябрьска революция” я заключила договор на социалистичне соревнование (змагание) с ткачихом Е. Иларионовом.

Были мы в совхозі “Лісны поляны”. То — замічательный совхоз! Там коров доят при помочы електрикы. Мы з Мариом росповіли робочым совхоза о нашой роботі, а они — о свойой. Они прирекли дати страні ище больше молочной продукции.

Мы уізжали из Москвы, оладуваны подарками. Чого-лем нам не надарували! И шолковы лахы, и волняны сведры, и туфли. Зоологичный парк даже подарувал нам по кліткі з маленькыми папугами. У Марии — зелены, а у мене — єден синий, другий — зеленый.

Союз воєнной промышленности подарувал мі прекрасну польовничу стрільбу зо всім потребным. Даже стыдно, сколько мы получали подарков! И не так мі дорогы тоты подаркы, як дорога тота щирость, з яком их дарували.

Скоро я перешла на 208 станков. В тот день мы з Мариом послали телеграмму товаришу Сталину о том, што додержали слово, дане му на стахановском совіщанию.

28-го ноября был выходный день на фабрикі. Вечером пошла в одну из бывшых робочых казарм. Мене тепло встрітили и старикы и молодеж, и діти.

29 ноября я перешла на 216 станков. Больше в мойой галі уж не было станков. Я почала звертати головну увагу на якость и удешевление ткани.

Живу я хорошо. Мі дали світлу, простору квартиру с телефоном. Жию з мамом, з мойом милом Параском Ивановном. Я и мати — мы дуже великы друзья.

— Ех, Евдокия, — говорит мі мама. — Скинути бы мі так рочков двадцет, я бы пошуміла на фабрикі.

В свободны годины и в выходны дни хожу в клуб, в кино або на представления нашого містного драмкружка. Хочу так организовати час, штобы было коли и погуляти и покататися на лыжах и на лыжвах. Хочу не отставати в свойой общественной роботі, инакше яка же я буду комсомолка.

Я рішила зробити свой пионерский отряд примірным. Ба, я забыла написати, што перше я працувала с октябрятами, потом два рокы была пионервожатой и дуже єм горда на тоту роботу. Я люблю дітей, и они мене любят. Они даже приходили ку мі в цех, смотріли, як я працую.

Мі и хочеся быти всесторонно розвитым чоловіком. Сильне желание подняти свой политичный и культурный уровень появилося у мене послі поіздкы в Москву, послі совіщания в Кремлі. Я поняла, што ище дуже мало знаю, што мі треба много-много знати. Правда, я всегда любила читати, но читала безсистемно и головно приключенску литературу. Тепер я буду читати классиков, познакомлюся з новом литературом.

В Москві встрітилась я с писателями, Ильом Еренбургом, Валентином Катаєвым и другыми. Мні было стыдно: таж я не читала их творов. Я взяла в библиотекі “Не переводя дыхания" Еренбурга и прочитала.

Фабричный комитет дал мі учителя. Он приходил ку мі на квартиру. Я изучала русский язык, математику, географию, социальну науку. Хотіла бы-м также научитися английскому языку.

Учитель приходил также к Марусі и к другым ліпшым роботницам.

Взагалі мі дуже хочеся жити, працувати, учитися, итти вперед. Я дуже счастлива, и мі хочеся як можно больше принести пользы свойой великой отчизні.

Я думаю, што через рок я пойду учитися на инженера текстильной промышленности.

Я получаю соткы писем из разных концов Совітского Союза. Пишут с холодного сівера, с жаркого юга, пишут из Ташкента, с Кавказа, с Бурят-Монголии. Пишут дівчата и хлопці, робочы, инженеры, летчикы, учителі, артисты, учены. . . И якы теплы писма! Часами я думаю: “Та ци направду я заслужила тоту любовь, тоту дружбу?”

Я ледво успіваю отповісти на писма. И с каждым днем хочеся працувати ище енергичнійше, ище лучше, штобы оправдати тоту любов, тото довірие.

Я счастлива, што приношу пользу свойой отчизні. А найбольша радость на душі быват тогды, коли узнаю, што и другы текстильны роботницы почали працувати по новым методам.

Среди тых, кого совітский народ уважат достойным управляти державом, много людей з богатыми биографиями, з великым опытом революцийной борьбы, с кріпкым политичным гартом. То люде, котры много пережили. У них великы заслугы для отчизны. То люде з огромным запасом житьового опыта.

Но среди людей, котрых совітский народ выдвинул кандидатами в депутаты высшого органа совітской власти, находятся и такы выхованкы отчизны, як 22-літня Татьяна Федорова, недавно ище пионерка, а тепер комсомолка.

Биография єй ище коротка. В тоты часы, коли многы из кандидатов народа в рядах большевистской партии боролися за власть совітов, билися на фронтах, єй ище на світі не было. . . В тоты часы, коли большинство совітскых депутатов почало строити нове житя на завоюваной землі, она училася робити первы крокы, выгваряти первы слова.

Татьяна Федорова — стахановка-бригадир, одна из самых ліпшых бригадиров метростроєвской шахты № 55. То, розумієся, єй найліпше характеризує. Молоде дівча, працувавше проходчиком на шахті (то трудна мужска профессия), потом ставша бригадиром на бетонных роботах (отличным бригадиром!), должен быти чоловіком сильной волі, енергичным, преданным отчизні. Таж и на строительство метро она пошла добровольно. Она окончила фабричнозаводске училище завода “Каучук", єй поставили на спокойну и хорошу роботу, но она пошла працувати под землю, пошла там, где вода, плывуны, где опасность грозила с каждой стороны. Часами в тунелю набералося воды выше колін. . . Но тяжкы условия роботы николи не отражалися на єй настроєнию. Коли покончили будову первой отногы метро, Татьяні Федоровой предложили працувати на станции. Она отказалася.

— Там дуже спокойно. То не для мене.

И на новом участску подземных робот она стала бригадиром отличником.

Но не сама Таня Федорова самоотверженно працувала под земльом. Там працували и працуют соткы єй ровесников и ровесниц. И не лем за тото оцінили дівчину тоты, котры уважают єй достойном працувати в Верховном Совіті.

Татьяна Федорова, працуючи в шахті, в свободный час училася в аероклубі. Двадцет раз она скакала с парашютом, а потом здала на “отлично" екзамен на право управляти самолетом. Дівчина працує глубоко под земльом и літат высоко под небом. Тот штрих прекрасно дополнят єй облик. Стало звычайным в нашы часы літати под небесами и скакати з небес на землю. Но и так, єсли молода дівчина выконує тоты скокы двадцет раз, єсли она уперто добиватся звания пилота, отлично выучила кажду технику самолета, значит дівчина тота — чоловік кріпкой волі.

И все же не за умінье управляти рулем самолета оцінили дівчину тоты, котры уважают єй достойном участвовати в управлении державом. Таж множество юношей и дівчат носит на груди такий сам синий значок парашютиста, як и Татьяна Федорова.

— Скажте нам, за што вы ціните тов. Федорову? — спросили мы у шахтеров. — Чом вы уважате, што именно єй належится быти депутатом?

И стары и молоды шахтеры отповіли нам, што они видят в той дівчині удачне сочетание тых прикмет, котры должны быти в гражданині совітской державы.

“Умна. Та и ум який-си ясный. Проста. Характер твердый. Око зорке. К чоловіку знає подойти. Житя любит, людей любит и о людях думат.” — Вот такы слова говорили шахтеры.

. . . Зинаида Жданова працує разом с Татьяном Федоровом. Они — ровесницы. В самой Зинаіді дуже много такого, што єст и в Татьяні. Она тоже одна из лучшых стахановок шахты, майстер, покончила планерну школу, скакат с парашютом.

Жданова сказала нам: 

— Вам от щирого сердца говорю. . . горда я на таку дівчину, як Федорова, я все уважала за счастье дружити с таком дівчином, як она!

Тото дуже важне, коли дівчина гордится подругом, працуючом з ньом бок о бок.

— А чом вы гордитеся Татьяном, за што вы єй поважате, чом вы уважате, што вот она, а не вы должны быти депутатом?

— Розумієте. . . то дуже трудно сказати. Тото всьо дуже просте и разом с тым трудно сказати, взволновано говорит Жданова, — я не о єй роботі хочу говорит. Таж и я стахановка, вот мой портрет висит на стіні (Зина показала на фотогалерею ліпшых людей шахты). . . Я не о том. Вот єст в Тані якы-си прикметы, за котры єй немож не поважати. В ней цінне то, што она може за собом вести людей. Она не кричит, не горячится. Все така спокойна, гречна. Сама она до того честна и проста: вот посмотриш на ню, — не хотілося бы зробити, а зробиш. . . У ней який-си подход особливый к людям єст. Она правду в очы говорит, но так говорит, што чоловіку не обидно. Я сколько раз думала, як она того достигат. Вот случится дашто в бригаді, незгоду замітит, — дораз ту под земльом, пятиминутку збере (пятиминутный митинг). “Зина, ты не так поступаш.” “Миша, ты не маш правду.” Смотрит просто в очы: або отвертай очы, або бесідуй правду.

. . . Всякы у нас случаи в шахті бывали. Таж не все всьо, як по маслу тече. Были завистникы, хотіли нашой молодежной бригаді палкы в колеса втыкати. Вот был такий Монахов, бригадир. . . Кривился на нашу бригаду. Таня яко-си зговорилася з нами: “Товаришы, ноле выйдме ночом працувати зверх нормы.” “Подготовила она всі материалы. Вышли мы працувати. Смотриме: всі нашы материалы кто-си забрал. То Монахов рішил не допустити нас до роботы. Таня спокойно подошла к Монахову и гварит:

— Монахов, правильно, по-твому, ты зробил?

И он ростерялся. Стыдно стало. Вот, я говорю, подход у ней єст.

Никто не може сказати про Федорову злого. Вы бы посмотріли, як ку ней относятся! Идут маленькы, кричат: “Таня, здравствуй!" Идут стары, кричат: “Таня, здравствуй”.

Чуткий, внимательный товариш она. Што попросиш, зробит, порадит. Не постіснятся, иде к руководителям робот, требує всьо, што нужно для людей. И критиковати не боится!

Радитися с Таньом можно по всякым вопросам. Часом звідуєшся єй о всяку дробничку: што купити, на што грошы выдати. . . . .

Таня николи ни от одного комсомольского поручения не отказувалася. И всьо у ней ладится. Лем и слышиш: “Таня, зроб!” “Таня, провір!" “Тото треба Тані Федоровой поручити, она добьеся. . .” И направду, она все добиватся, всяке діло доводит до конца. Такий чоловік велику пользу принесе. Коли єй выдвигли кандидатом, мы всі дуже радувалися, всі говорили: “Вот то правильно!”

Федор Ракитин, шахтер-орденоносец, знає Федорову около штырох літ. Разом метро начали строити. Федорова працувала на шахті № 31—32 бетонщицом, а Ракитин — проходчиком.

— Я тоже єй дуже ціню за подход к чоловіку, — говорит Федор Ракитин. — Вот вам маленький примір. Таня працувала на 31-й шахті. В бригаді были мужчины, а среди них малокультурны люде. Она потрафила так себе поставити, што никто не сміл грубо з ньом поступати, єй всі любили и поважали. И даже побоювалися. Мі подабатся в ней соєдинение серьозности з великом жизнерадостьом. Вот такых дівчат поважат молодеж. . . Таня змучится, но ни за што не покаже, што она змучена: все з усміхом, все жартує. И потом она организатор большевистский! Она замічательно толково уміє росставити силы на свойом участку, где она бы не працувала.

О Татьяні Федоровой, яко о типі новой совітской дівчины, котра достойна приняти участие в управлении державом, особливо горячо и убіжденно говорит Иван Никифорович Калинин.

Иван Никифорович — чоловік старший, за його плечами 26 літ працы робочого. С первых дней строительства метро он працувал под земльом проходчиком. Сейчас он секретар партийного комитета шахты № 55. То чоловік з великым житьовым опытом.

— То, я вам скажу, — говорит Иван Никифорович, — правдивый тип совітской дівчины! Сміла. Скромна. На роботі, єсли єй поручат дашто зробити, то уж зробит. Вот смотте: выбрали єй делегатком на комсомольску конференциюх района. Она от рана до ночы была на засіданиях, а ночом шла в шахту. Никто не хотіл от ней то робити, — не може посидіти, душа неспокойна. И она добилася свого — єй бригада по организации труда найліпша.

А разом с тым задору в ней сколько, різвости, рухливости молодой. . . Пойдут дагде нашы шахтеры, смотриш — Татьяна заспіває, танцує. Ясно, робочы гордятся таком. Она тобі и на самолеті літат, она тобі и танцує, так што и у старых ногы в танец идут. Она первый на роботі чоловік, беззавітно предана партии. Посылали мы єй літом пионеровожатом працувати в Лужникы. Там у нас фамилии метростроєвцев живут. Прекрасно працувала, тепер лем и слышиш просьбы дітей:

— Таню нам пришлийте, Таню Федорову пришлийте!

Діти знают, кого любити. . .

Иван Никифорович закурил папиросу, провюл долоньом по челі, порізаному морщинами.

Молода сміла патриотка. И то наш, именно наш людский материал. Наш птенец, нами выхованый. (Ел. Котенко, “Комс. Правда”, 20 ноября 1937г.).