ПЕРША КОСА
(Село Баєровцы — Пряшевска Русь)

Коли мой отец вышол до Америкы, то я, його найстарший сын, мал 14 роков, и я остал уж, яко газда коло мамы и молодшых от мене пятеро дітей, двох братов и трох сестер. Было то в 1908 року, 2-го юня, як мой отец вышол в Америку, так што я уж мусіл думати, як ся до косы брати.

Так найперше треба было добру косу купити. Гварю я мамі:

— Мамо, мі треба добру косу купити, то я мушу идти до Плавец на ярмак выбрати собі косу, бо треба коничину косити.

Мати вывязала зо шматкы грошы, дала мі и я выбрался на ярмак купити добру косу. Пришол я на ярмак, позерам, где продают косы. Смотрю, а там хлопох купа, обступили кошы с косами и собі бренкают. Подхожу я ближе, стаю зо заду, бо наперед мя не пустили, тай призерамся, як они тоты косы выберают. Єден бренкат косом о камень, другий тягат свою по ногтю, третий тягне єй по своих зубах. Я иду ку тому, што косу по зубах тягне, думам, што тот певно найліпше знає выбрати косу, як он тягне по зубах, а не поріже собі язык або варгы. Думам собі, што того ся мі треба тримати, он мі добру косу выбере. А то ище и баровян был. Потягнул я го за рукав и гварю:

— Уйку, може вы бы мі косу выбрали. . .

А он каже:

— Та чом бы ніт, але мі мусиш паленкы купити.

— Най буде и так, уйку, вы мі выберте косу, а я вам кажу палюнкы.

Выберат уйко косу, тягат по ногтю и по зубох и о камин бренкат — выбрал.

— Тота для тебе буде — гварит.

Заплатил я косу и гварю:

— Но та тепер подте уйку до корчмы, то вам кажу палюнкы.

Пришли зме до корчмы, розказал я уйкови погарик палюнкы, але уйко пити не хоче, гварит, где моя палюнка. Мусіл и я собі палюнкы купити. Выпили зме, тай я звідуюся уйка, ци не иде ище дому. А он гварит, што цілый день ярмак, што он не иде, аж буде по ярмаку.

Иду я сам дому, тішуся свойой косі, тягам так по ногтю, як и уйко, бренкам по каминю, пробую и по зубах потягнути, але не можу вызнатися с того, як то мож познати косу, ци она добра, як потягнути по ногтю або по зубах, то лем уйко знає.

Пришол я дому, гварю матери, як то хлопи косы выберают и звідуюся, чом то косу по зубах тягнут. А мати повідат, што они так познают, ци коса мягка, ци тверда. Беру я зас косу, тай пробую зубами, ци она мягка, ци тверда. Мати на мя кричит, што собі гамбу поріжу, або язык отріжу. И правда, уж кров иде з гамбы. Але зато нич. Гварю, што я иду поклепати тоту косу. Мати гварит, што треба попросити даякого хлопа, абы мі косу поклепал, бо я не знам.

— Гей, не знам! Таж я нераз виділ, як няньо косу клепали.

Набил я косу на кися, взял на рамено и иду на поле косити коничину, а все ся озерам, ци то на мене дакто смотрит, што я уж такий хлоп, што иду косити. Вышол ку коничині, збил косу, нашол собі таке деревце, што єм забил до него бабку, збил косу с кисяте, сіл, тай клепу, и от часу до часу позерам, ци дакто не смотрит, як я уж и косу сам клепу.

Но але што ся стало. Я ту бю по той косі, а ту на косі сама лущка, остря покривлене, як несчестя. Взял, набил на кися, вытяг оселку, потягнул по косі, лем раз ся мі оселка зомкла с той покривеной косы, тай я пальцом по косі. Лієся кров с пальца. Але и палец байка, лем жебы дакто не виділ. Озерамся, ци дакто не позерат на мя и не смієся з мене, який я ту косар.

Збил я тоту нову косу, поламал и шмарил, а набил собі стару няньову косу. Аж том старом косом научился я косити, на ней научился клепати, бо стара коса так ся не лущкує, як нова.

Косил я коничину, а потом я ся лапил лукох косити. Пришло идти косити на горы. Вы знате, што на горах трава тверда, псярка, там треба мати силу и добру косу. Хлопи ся з мене сміют, кажут мі добри притискати. Я пристикам, што мам силы, а коса лем поверху втіче. Но помалу я и на горах привык и косил.

Пришло зерно косити. Ту уж было вельо лекше косити, а з вязаньом было тяжше. Грулі копати зас лекше было. Але як пришло до ліса по дрова идти, то зас было барз тяжко.

Поіхал я раз з матірьом до ліса. Хотіли зме привезти єдного бучака. Но и не дай Боже го высадити на телігу. Пришол ку нам єден хлоп. Мати ся усміхат, што он нам поможе навалити того бучака, тай му гварит:

— Уєчку, мусіл вас ту сам панбог принести.

— Та є, — гварит.

— Но та лем нам поможте того бучака навалити на воз.

А хлоп гварит:

— Ты глупа, та то ани штырме хлопи того бучака не двигнут.

Я повідам матери, што он сам го може двигнути, якбы хотіл, но он не хоче помочи. Такы люде на світі сут, што вам не поможе, он тішится, як на другого біда. Тот хлоп был наймоцнійший в Баровцох. Но але зато нич, гварю, мы собі даяк порадиме. Мати росплакалася, што такий великий хлоп и не хоче помочи.

— Не плачте, мамо. Я виділ раз, як єден хлоп вытягнул дерево на воз с коньми. Спробуєме и мы так.

— Забьеш и коні и сам себе — гварит мама.

Но але я подставил друка под бучака, привадил коня и вытяг на воз. И от того часу уж и мама смотріла на мене, як на хлопа, уж ся так за мене не бояла.

Пришла зима. Но и в зимі было роботы дост, бо было дванаст кусов статку. Може дакто повісти, же чом отец шол до Америкы, як у нас было дванаст кусов статку. Та бо у нас не было урожайного поля, у нас люде лем зо статку жили.

Коли зима перешла, то треба было братися до плуга. Молодший брат поганял, а я ходил за плугом. Я прошу, лем помалы, Николай. А он нароком, як зажене коні, коні скочили, а мой плуг уж вонка. Николай мал с того сміх, што то я не знам за плугом ходити.

По яри пришла знов косьба. Но тот рок вельо ліпше шло, як перший. И так дале рок за роком, аж до 1911 року, коли я уж был тугий паробок.

Того року сталася така пригода зомном. Якоси раз в великом пості взяли хлопці єдному газдови воз, єдны посідали, а другы тягали, и так возилися. А газда пошол на скаргу до пана превелебного. Но он не знал, котры то хлопці. Але якы же иншы, як не тоты, што няньох в Америкі мают. Тай на мене. А мене тогды ани дома не было, бо я был в Липянох с учителем. Прихожу я дому, а мати мі гварит:

— Ци ты знаш, што маш идти на катехизм на фару? И то дораз.

— Та добри, можу идти, як мя треба.

Выпряг я коні з Николайом, тай иду на фару. Пришол на фару, знял калап и кажу: “Слава Исусу Христу”. А мой пан превелебный нич не каже, лем вышол до сіней и вертат назад з бакульом, тай вымахнулся на мене. А я лап за бакульку и звідуюся:

— Пане, та то зашто?

А он кричит:

— А ты битанк таланк!

Потом мі каже, што я іздил того газды возом. Я попросил учителя, учитель посвідчил, высварилися оба по мадьярскы, но нич не помогло. Учитель мі повіл, абы я веце до него на катехизм не ходил. И я не ходил, але он мал все на мене око и все мене непокоил. Но в 1912 року пришли няньо з Америкы и уж мі дал спокой.

Хотіл я іхати до Америкы в 1913 року, но мя не пустили. В 1914 року я уж мал 20 літ. Уж мя до войска взяли. Пан превелебный каже в церкви, што тоты, што до войска идут, абы выступили наперед пред олтар. Но и як зме выступили, то он найперше ку мі и повідат мі при вшиткых, який я планный хлопчиско был, што тераз мене перша куля може убити. И каже дальше, штобы зме били добри тых москальох, бо они погане. . .