7-го августа был я первый раз на Лемковском пикнику, бо я от лемков далечко. Але я был в Пассайку, и с Пассайку іхали лемкы на окружный пикник до Юнкерс, то мя взяли зо собом. А я з охотом присіл, бо раз, хотіл єм видіти краянов, а друге, хотіл єм видіти нашу будову. Народа на пикнику была масса, и виділ єм краянов, котрых уж єм 15 літ не виділ. Краяне тоты самы, лем пред 15 роками мы были молодиш, а тепер уж добри пристарены. Привитал єм ся с краянами, ходжу помеж народ, смотрю, та и пан Владек ту, сварится там под деревом. Слухам, росходится о Россию. Пан Владек доказує, што Россиом жиды рунуют. Но але не нашол свойой партии на пикнику. Але где ся зыйдете с такым, то все вам повіст: “Я бы любил Россию, абы жиды ньом не рунували, а жиды то злодіє и ошуканці.”

Та то правда, што они злодіє и ошуканці, бо як собі неєден подумат, як то в старом краю хоц-де на лицитации бідному руснакови остатню корову зо стайні выпровадит, то млинец с хыжы вынесе, там зас жид купил корову дораз по теляти и подоил єй три місяцы, дозерал єй добри, кормил — а по трох місяцах корову привюл до руснака, показал му килько корова молока дає, и руснак за корову дорого заплатил, але єй меньше дозерал, и корова уж што-день меньше молока дає, меньше и меньше, — о то значит, што жид ошукал руснака. Там зас руснак купил коня от жида. Веде до стайні, а конь головом вдарил до одвіря. Тогды махат пальцом коньови коло ока, а конь сліпый. Но та ци не ошукал жид руснака?

Другому руснакови ся кобыла не любила, тай выпровадил на ярмак. Купили от него кобылу жиды, и дали руснакови на добрый литкуп. Руснак собі добри подпил, тай пустился помеж коні, бо хоче за кобылу купити коня. А жиды тымчасом уж перепродали його кобылу другым жидам, и тоты жиды кобылі хвист закрутили и подвязали, тай поставили меже коні. И приходит тот руснак, смотрит по конях, а жиды му показуют коня, што то буде добрый конь для него. Руснак позерат на коня и на жидов, думат собі, што тот конь такой серсти, як и його кобыла, но але жиды не тоты, што им продал, а што до серсти, то и он и хлопці тоту барву любят. Тай купил коня, лем же десятку дал веце, як взял за кобылу, додал ище на одомаш, сіл на коня и домив. Аж стал в свойом селі коло корчмы, вязал коня, а сам до корчмы.

— Дай боже добрый вечур — гварит хлопам. А хлопы:

— Дай и тобі Ваню. Но та продал єс кобылу?

— Кобылу єм продал и коня купил. Подте видіти!

Вышли хлопы, позерают:

— Таж то тота сама кобыла, што-с на ярмак провадил!

— Та дебы тота! Таж-то конь, не кобыла!

Але сам собі уж не вірит, бо одомаш уж вывітрил з головы, тай зазерат: А бодай тя волк зіл, та то направду кобыла! Але то не тота, бо я от иншых жидов купил, не от тых, што я им свою кобылу продал.

Та пустте-ле єй саму. — Пустил єй, а кобыла просто до його обыстя. Но ци ту не ошукали жиды руснака?

Там зас руснак мал непорядну корову, што ся все ліпила, веце на ней гною, як серсти. А людскы коровы такы чисты зо стайні выходят, як сылза. Треба нашу продати. Порадился зо женом, и урадили продати. Вывели корову на ярмак и продали жидом за марны грошы. А жиды корову дали до лондри, вымыли и назад з ньом на торговицу. Але то уж иншы жиды. И тот руснак зо женом, як виділи тоту корову, тай дораз ся им сподабала:

— Тота чиста корова, а так выглядат, як наша. Лем наша была залюпана, а тота ся чисто тримат.

И купили назад свою корову, лем-же веце за ню дали. Але як корова єдну ночку переночувала в их стайни, на рано зас зліплена на чудо. И тогды ся доконали, што их жиды ошукали.

Там зас руснак поіднался жидови привезти 5 метров мукы, а жид положил на фуру 10 метров. Руснак ся на вазі не зна, бо котрый ся знає, то го жиды не хотят іднати за фурмана.

Там зас руснак брал от жида на борг: коли соли, коли за грайцар попрю, на паску мішок мукы, по пасці на доновинкы пару кварт панцаков, и жид писал собі до книжны, а руснак до головы. О даякий час жид скаржит руснака до суду за долг. Стают на термин, жид читат своє с паперя, а руснак з головы товче. И сендзя признає жидови, хоц добри знає, што жид тот долг здубельтувал. Бо раз руснак точного рахунку не годен дати, а по-друге не можно вірити, штобы ся в голові вшытко тримало, што за 2 або 3 рокы брал на борг. Но и ци жид не ошукал руснака?

Та и в Америкі того ошуканства дост! Кто хоче купити фарму, то иде до агентов, але частійше сами агенты в місті найдут, так якбы были віщы, котрый має охоту на фарму. Тай возмут чоловіка на фарму, лем так показати, купити не мусит. И покажут шумны и богаты фармы, а цінят их барз мало. И люде наберают охоты и купуют фарму. Агенты их берут до свого лоєра и вырабляют документы, але на иншу фарму, яку тоты люде ани не виділи. Дают грошы без серчу, так насліпо, бо они не знают, што треба серч робити, бо от кого ся мали научити. А коли уж купят, то агент дакого з нима вышле, абы их завюз на тоту фарму, што купили. Но люде смотрят на фарму, а фарма не тота. Тай до корту. Но в корті програли, бо на “диті” пише, што фарма тота, што купили.

В єдной околиці в Нью Джерзи єст чорна земля, але плытка, а сподом тверда. То як мокре літо, то вымокне там, а як сухе, то высхне. Лем як середнє літо, то там фармер сытый. То за якы 3—4 рокы там мусит фармер збанкротувати. То як уж иде на дзяды, то агенты там везут з міста другого и берут мотыку, копают и показуют, яка чорна земля. Но глубоко не копат. И повідат:

— Ци треба тобі чоловіче фабричной трубы слухати, ци треба тобі слухати боса, формана, коли ту чорна урожайна земля, лем треба працувати, то хліба будеш мати дост. Тот фармер, гварит, што продає тоту фарму, то он мал салун — там и там — то собі бріхы зо женом звыпасали, што не могли дыхати. То хотіли идти на свіжый воздух, але робити ся им не хотіло.

И чоловік выслухат таку лекцию, и думат собі: “Та я ся роботы не бою!” И купує фарму. А за пару літ и його агенты “салонистом” зробят. Но и таке жидовске ошуканство.

Ошукали и мене жиды, веце як раз, но я ту лем за єден раз напишу: Пришол я за роботов до Нью Йорку, и зашол на 4-ту стриту до агента. Агент дал мі роботу за “дишвашера" деси на 7-му стриту. Припровадил мя там, а там передный “дишвашер” справлятся зо жидом, бо жид му не хоче выплатит. А мене агент бере до кухні, абы я того не слухал. И я мало увагы нато звертал. Я собі думам: “Як я буду честно робил, то и бос мі буде честно платил”. А продавал там лем айскрим, каву и кексы.

Тай зачал я там робити. Выробил тыжден, прошу плацу, бос дал. Выробил я ище три ночи по 12 годин. Платил по 2 доляры на 12 годин. А мі ся така робота не любит. Я в маннах за 12 годин зароблю 13 доляров. И я задумал вертати назад в майны. Хоц в майнах робота брудна и страшна, але короткы годины и пейда хлопска. И я выробил третю ноч, тай повідам босовой дівці, што я квитую роботу. А она повідат: “Окей, але я ти заплатити не можу. Прид, коли буде мой отец, то ти заплатит!"

Пошол я домив и приду позднійше, тай прошу боса о плацу, а бос мі повідат, што там было 6 лыжок до айскриму, а их неє. Я повідам, што я их не вкрал, бо мі их не треба:

— Я твоих лыжок не хочу, хоц ты бы мі их и в презенті давал, бо то лем добры до айскриму або попу парафиянов причащати. . .

А жид повідат:

— Я ти не повідам, што ты вкрал, бо я не виділ. Але правда, што было 6 лыжок?

— Я их не рахувал, килько было, але были. . .

— Та як будут там, где были, то я тобі заплачу. А покаль не буде лыжок, то я не заплачу. . .

Но и тота плаца ище єст при босі, и певно тоты самы лыжкы крали “дишвашере" и предомном и по мні.

То было за жидов. А тепер треба дашто вспомнути за руснаков: Ци руснакы ліпшы, як жиды, ци справедливше бы провадили торговлю, як бы были гандлярами-склепарями?

Зо старого краю не маю на тото ниякых доказов, бо в старом краю руснакы занималися лем газдовством на землі. Но и на той землі по селах ошуканства и злодійства было дост, што ошукували и окрадали руснакы руснаков.

Газдове на селі сут богатшы и біднійшы, а сут и безземельны селяне. Богатый иде до бідного поіднати собі слугу, пастуха. А як поіднат, то як ся з ним обходит? Оповідал мі єден руснак, яку мал першу службу у другого руснака:

“Пришол, гварит, до мойой мамы, абы му мама поіднали мене. Обіцал пятку на рок и лахы., А я мал тогды 7 роков. Так я його худобу пас ціле літо. За тото літо я му стратил раз старый міх, и раз кобыла мі втекла на друге село, бо оттамаль была. На другий рок мама мене поіднали инде, и на новый рок мама пришли до старого газды по плацу. А газда им повідат, што паперик сперат за міх, што-м го в літі стратил, а три паперикы за шкоду, што кобыла на другом селі зробила. А цілый єден паперик мамі давал за мою рочну службу, но и лахы, але тоты лахы были курты, то-м их не носил. Мама паперик не взяли, а пошли на тото село довідатися, килько там той шкоды тота кобыла наробила и килько газда за шкоду заплатил. А там мамі повіли, што кобыла нияку шкоду не зробила, ани никто нияку шкоду не платил, што кобыла влетіла межи коні на паствиско и тот был цілый єй гріх.”

Но та повічте, ци жид бы годен горше ошукати?

Другий слуга зышолся зо своим газдом ту в Америкі и читал му лекцию. Газда был уж старый, а слуга якраз полный силы, так што ту уж ся слуга газды нич не боял, тай ся го просит:

— Ци ты газдо памяташ, як мы шли оба до ліса рано? То ты собі поіл, а мі єс повідал, што мы там долго не будеме, то будеме істи, як придеме. А сам єс все знимал за тоньший конец, а мі єс казал знимати за грубший конец . . .

А газда зганял на жену, што то жена казала так робити. А слуга повідат:

— Але ты знал, што я не іл, и ты знал, што я голоден . . .

Но та повічте, ци зробил бы жид горше?

Иншому газдови уж под зиму не треба пастуха, то не лем істи му не хоче дати, але и спати уж нема где, докучат, як може, лем жебы ся го позбыти, жебы му не платил. Та ци жид горьший?

Мой покойный дідо пожичил стивку з Ліска з банку. И дідо помер, а долг зостал, тай банк продавал грунт, а сусід купувал. Но до грунту перша фамилия. Не сусід, а мой отец мог грунт откупити. Но сусід нашол собі агента, котрый мому отцу и мамі радил так:

— Як вы откупите грунт, то потом вашы братя и сестры ся грунтом поділят по ровной части. А як сусід Асафат откупит, то он поділит пол на пол, плат через плат, цілу половину вам отступит, а тогды братов и сестер уж сплачати не будете.

И сусід Асафат гарантирувал и заклинался, што так зробит, лем, гварит, не давайте о собі знати, а я буду повідати в суді, што тота фамелия уж сім літ, як гдеси емигрувала на Венгры. Но и мой отец послухал “доброй рады”, и не зголосился откупити грунт. А єгомосць в церкви кричали, абы никто не отважился тот грунт купувати, бо там дрибны діти. А сусідови Асафатови пожичили єгомосць грошы и дорадили, як має купувати. Но и сусід Асафат грунт купил, но “плат через плат” не поділил, лем цілый грунт собі забрал и на хыжу купцов припровадил, и колыску з дітинов на двир вынюс, и обухом по углах дуркат, показує купцам, што дерево здорове. Але купці (жиды) повіли, што они такой хыжы не хотят, што діти за ньов плачут. И лем з великов просьбов мого отца и под натиском сусідов половинку грунта мому отцу продал, и то з добрым заробком.

Но и повічте, ци зробил бы жид дашто горшого, большу кривду. Жид не годен большу кривду зробити.

О якых 10 роков мой отец помер перед ярьов, коня продали на похорон, а орати ніт чым. Моя мама купили кварту палюнкы и зашли до сусідов просити, штобы пришли орати. Поєдны газдове и палінкы не выпили, а пришли и поорали, што было орати. То такы люде можут ся назвати не лем руснаками, але и християнами. Но ци всі такы руснакы? Нашлися и такы руснакы, што завели в ночы коні до нашого коничу, то до рана скосили до кореня. Та ци жид бы зробил горше? Та як ся найде такий без сумліня жид, то он также до коничу не нажене пса, лем коня. И то не єдна вдова иде с поля плачучи, бо нашла рано конич выпасеный. Бо где єст газда, то там ся боит коні до коничу завести, а вдовы ся не боит. И отец дітом помре, то тото закапане газдовство обстає так, як тепер Чехословакия. Богаты газдове розберают, а бідны не дают розберати.

В Америкі малый процент русскых бизнесменов. Но ци они справедлившы от жидов? Ходиме до штору до русского чоловіка и нераз чуєме, як он нарікат на жидов, што жиды ошукуют. А тот русский шторник записал вам єдну сторону на книжечкі и пише уж на другой, тай дашто на сміх приповіст бабам, бабы ся сміют, а он шмык пенцльом єдинку коло 10 центов на записаной стороні. Баба дома презерат, котра ище знає читати, и ламе собі голову, где ту ся таляр взял, коли я ани раз не набрала на таляра.

Так само и русскы салунисты: Поєдны тримали в салоні бизнес честно, но маєтку великого не збили. Но але были и такы, што як до него с педов зашол, то так ходил коло костумера масно, зараз го представил свойой жені и кухаркі, повідат им, што то найліпший хлоп з його краянов. Хлоп выпил собі єден сам, другий му салониста зафундувал, тай краян каже:

— Дай ище єден, пий сам, тай жені и кухаркі дай. Тай салониста ище зафундує, та и салонистка, с кухарков ся грают, тай краян фундує, уж и рахунок стратил и память, аж на ярді в выходку му память вернула. Пробудился, обзерат кишені, та кишені чисты, ани бы их “тейлор” ліпше не вычистил. Вертат до салону и повідат салонистови, што його кишені чисты, а он мал цілу пейду. А салониста як высяде на краяна: “Та я в твоих кишенях был? Та ты мене до злодіів прикладаш?!” Краян иде по полицмена. Салониста повідат полицменови, што тот чоловік ту пяный пришол и на ярді в выходку спал, што он його не має часу вачувати, “я вачую свого бизнесу”. . . И краянови педа пропала. А салониста за короткий час збил добрый маєток. Та и жид бы дві педы от того краяна не взял, бо лем єдну мал коло себе.

Або русский церкивник иде до церкви и зайде до народного дому, выпє собі и повідат менажерови: “Заплачу, як буду вертати с церкви, бо тепер при собі грошы не маю.” А коли вертат с церкви, пє веце и вытігат грошы и платит. Он знає, што як он богу свічку засвітит, то буде мати счестя найти грошы в церкви. Та ци жид бы так в бужниці зробил? А коли мы складаме на жидов, што лем жиды ошукуют, то лем зато, што жиды мают в руках торговлю и ошукуют руснаков. Но якбы жиды были газдами, а руснакы мали в руках торговлю, то руснакы бы може горше ошукували жидов, як жиды руснаков.

Дальше, такы паны Владекы повідают, што в России зато недобри, бо там не мож мати свого власного маєтку. Я не знаю, якы маєткы має пан Владек, но знаю, што таку бесіду можно почути и от такых, што не мают ниякых маєтков, а росходится им лем о тых, што мают великы маєткы, штобы не потратили.

Помер мой знакомый. Я пришол з роботы пол першой в ночи и зашол посидіти до рана коло мертвеца. Люде, што были, то пошли спати, лем нас трох остало: двох бристольскых и єден с Пассайку, што пришол небощикови на погриб. И мы так политикуєме, то о єдном то о другом, не минули зме и Россию. И тот несчестный чоловік с Пассайку (несчестный, бо без рукы) — повідат, што он бы любил большевиков про вшытко, лем прото єдно не може, бо там не може мати свого маєтку, значит, абы чоловік мог повісти, што тот кавалок поля мой власный. И я собі думал, што тот чоловік дакус заможный, бо уж и старый, то може складал цента до цента, и може достал добры грошы за руку, хоц-то несчестны грошы, але маєток за них мож купити, якбы их дуже было. И може му компания дала стеди роботу, робит и в часі штрайку, то чом бы не мал маєтку. Але слухам дале, та он гавзу свого не мат, та и роботы не мат, та и за руку мало му дали. Повідам му:

— Та як вам за руку мало дали, то роботу вам мали дати до смерти.

А он повідат:

— Та жебым я мал чорне на білім, як другы мают, то бы мя тримали. А я им повірил на слово, што мя будут тримати. . .

И тот несчастный чоловік жиє в таком краю, што мож мати свою власность, свой маєток, и наробился немало, и руку стратил, и болю ся натерпіл, и свойой власности не мат, лем смак має на свою власность, а хотіл бы, абы в России люде ціле житя робили с тым смаком на свою власность, и в таком несчестью и біді померали, як и он.

И от дуже людей мож тото само почути, ход они не мыслят быти богачами. Они думают собі так, што в коллективах в России то може люде ся грызут и бют, и все треба боса слухати, може єден другому доганят до роботы.

Я в России не был и не виділ, як люде жиют в коллективах, а до папіря мож написати, як ся кому любит. Но я виділ в старом краю, як газдуют на меньшых кавалках поля и на большых, и робил я в Америкі на фармах в Линкин дил, Н. Й., в сиротской школі, где было 700 акров поля. Поле было розмаите, и добре и недбре, и ровне и горы, што орали в єден бок, бо в другий бок скиба не легла. И тоты бережкы гноили и садили бандуркы. Хоц дощ прогной змыє под бережок, то шкоды не зробит, бо под берегом тыж их поле. А як орют, то доокола, то другому фармерови або собі зерно коньми не выдопче. Стайня на коровы велика, стояло в ней 104 коровы. А чистота ліпша, як в місті бідны люде мают. Мают майстра, што лем майструє, електришина, што лем з електриков ся занимат, маляра, што лем малює, бос россказує, кто и што має робити, и вшитка робота выходит добра.

У нас в старом краю поле не мож добри обробити и всьо поле хиснувати, хоцбы газда и знал як — бо в дакотром місци выпаде му в березі. То якбы газда хотіл тот берег орати, то за короткий час земля ся згорне на меджу, як на сходы. Гноити тоже не мож, бо дощ змыє прогной под гору на чуже, а без гною нич там не буде рости. Місцами выпадат ровнійше, або цалком ровне поле, то єден платок пооре, засіє и поборонит, и зерно нераз уж посходит, и тогды оре другий платок, и на посходжене зерно выганят коні. Як з єдного так другого конца коні збродят дас 20 футов. А дагде поле иде плат через плат, то треба выганяти єден на другого поле, што нераз не обыйдеся без биткы. Єден газда посіє на свойом платку конич або посадит капусту, а сусіде засіют зерном наоколо и в роботы позберают, а на стерни выганяют худобу и в середині конич або капусту треба оганяти. Бере газда сокиру и рубат молодый ліс на остырвя и городит. А крайова худоба або коні знают, як ся до коничу або до капусты достати. И газда зопсул молодый ліс, котрый бы принюс добры грошы о 10 літ, и стратил час, а конич и так зідженый. Бо як поєдны коні не знают през плит перейти, то им газда в ночи поможе.

А што до молока, то хоц даякий богатший газда має 3—4 коровы, то и так молока брак, як всі тівны, то ани для кота молока ніт. А у другого газды в тот сам час ся всі доят, што молока и свині мают дост.

До того, штобы добри газдувати, каждый мусит знати вшытко, мусит быти добрый менажер, розуміти управу землі, яку худобу тримати, як продати и як купити, штобы ся не дал ошукати. Мусит знати и дашто змайструвати. Та ци розуміют тото всьо газдове на селі, каждый з них? Поєден газда всьо, дашто покус, розуміє, то тот ліпше газдує. Но то му никто не признат, што он зато ліпше газдує, бо ліпше розуміє, а повідают, што такому чорт богатство наганят. Поєдны розуміют коня купити. Коли коня купит, то все на доброго попаде. Другий розумієся на коровах, повідают, што має счастя до коров. Третий добрый майстер, як дашто зробит, то якбы выточил. А сут такы, котры нич не знают, кромі простой роботы, як повідают, ани колок до бороны не заструже. То такий газда бідує сам, й жена и діти, бо за кажду марну річ треба платити.

А коли бы так всі свои способности поскладали до єдного газдовства на селі, то бы ся доробили хліба дост для всіх. Таке вспольне газдовство звеся коллектив, колхоз. Так газдуют селяне в России. И всі доробилися хліба.