МИХАИЛ ВОДОПЬЯНОВ

В дни, коли группа правдистов працувала над книжком “Як мы спасали челюскинцев”, мі довелося видіти А. М. Горького. Товды не было ни одного дома в Москві и, здаєся, во всей страні, где не говорили бы о подвигі летчиков, спасавших челюскинцев.

ГЕРОЙ СОВ. СОЮЗА М. И. ВОДОПЬЯНОВ. (Нисший, по лівой рукі, майор И. Т. Спирин).

О одном из тых геройов мы росповідали Горькому. Он усміхнулся счастливым и радостным усміхом и сказал удивительно тепло:

— Самородок.

Самородок. Немож было точнійше опреділити Михаила Водопьянова. Коли смотриш на великого мужественного чоловіка, видиш його беспокойный и в тот сам час ясный взгляд, коли слідиш за його дашто связанными, неторопливыми рухами, то думаш: именно така повадка на землі у сильных и вольных птиц. Вот он выходит на улицу и садится за руль автомобила. Он обходится з машином, як з освоєным покорным звірком. Он веде машину певными и торопливыми рухами, но йому якоси тісно в городі, меж городскыми улицами. Чоловік привык к свободным пространствам, высоко над земльом. “Русскы — прирожденны летчикы — писали недавно в английскых газетах. Водопьянов прирожденный летчик. То русский летчик-самородок, любимый совітскым народом, герой.

Коли прочытуєш написаны непринужденым, простым и чистым языком жытьовы запискы Водопьянова, то розумієш, откаль взялася тота дерзость, смілость и сила. В простых словах, без тіни самохвальства, даже з легкыми посмішками над собом Водопьянов росповідат о том, як он нашол своє призвание:

“. . .Я сиділ наверху, отберал солому, отец подавал. Нараз слышиме шум. Отец говорит:

— О, летит аероплан.

“Я так задер голову, што мало не звалился з даху.”

Хлопец из бідной селянской родины, села Студенкы, Липецкого повіта, захотіл быти летчиком. Он пошол добровольцем в Красну армию, в воздушный флот. Он почал с того, што был фурманом и возил газолину на аеродром. Потом был шофером и лем в 1925 року, на 26-ом року жизни, стал бортмехаником. Подробно, простодушно росповідат о собі Водопьянов. Он травил саранчу в плавнях. Открывал воздушну линию на Сахалин. Был и морскым летчиком. Научился літати ночном пором и во мглі. Возил матрицы “Правды” из Москвы в Ленинград. Літал на розвідку тюленей. Учился в воєнно-воздушной Академии.

“Тото было для мене найтруднійше, — росповідат Водопьянов. — Но лем завдякы Академии я стал добрым летчиком.”

В 1932 року Водопьянов приготовлятся к полету Москва—Петропавловск-на-Камчаткі и назад. Долгота перелета — около 23 тысяч километров — 120 годин лета в воздухі. Из Верхнеудинской желізнодорожной больницы он диктує донесение в Москву: “Потерпіл аварию на Байкалі. Получил незначны поранения. Прошу дати роспоряжение Иркутскому управлению о выданю мі самолета “П-5” для продолжения полета на Камчатку.”

“Незначны поранения” были слідуючы: рана на голові, перелом нижной челюсти при подбородку, выбито сім зубов; велика рана на подбородку. Глубока рана на переломі. Тоты раны были зашиты около 30 швами.

Бортмеханик Серегин был убитый.

Окровавленный, з обмороженными руками, Водопьянов опамятался на леду близко розбитого самолета. Он нашол в собі силу вытягнути из-под обламков убитого Серегина. Люде, подоспівшы к місту аварии, увиділи Водопьянова, бродившого коло самолета. Он попросил розложити огонь и дати закурити. Положил папироску в кишеню и стратил память. Ранения настолько были серьозны, што Водопьянов поправился лем через пару місяцов. В тот же период он диктовал записку о свойой жизни и летной роботі. В тых записках просто и правдиво он описал “главну свою неудачу” — аварию близко Байкала. Описал свою жизнь на землі и в воздухі, росповідал, як летіл в погоню за стратостатом, як летіл из Астрахани Михач-Кала и попал в стаю перелетных птиц. Тысячы перелетных птиц мало не повредили самолет. Они оказалися страшнійшы от мглы. И так же правдиво и просто он описал полет на Сівер, свою участь в спасению челюскинцев.

Треба повісти, што в тот час у Водопьянова была не дуже добра репутация, а то репутация безроссудно смілого летчика. Чоловіка його темперамента и мужества глубоко обижала тота репутация. И длятого он подробно росповідат о одной пригоді при свойом полеті за челюскинцами. Он вспоминат, як вернулся по причині планной погоды в Хабаровск.

— Ку мні подбіжали и звідуются, што сталося зо самолетом. Я отповіл — ничого-ничого, всьо в порядку. А длячого вернулся? Вернулся по причині планной погоды и планной видимости. Не повірили. Коли им подробно об’яснил причину, чом вернулся, товаришы стискали мі руку и говорили:

— Наконец то ты взял себе в рукы. . .

Взял себе в рукы Водопьянов в тот момент, коли телеграфувал с Хабаровска в редакцию “Правды”:

“Вылітуєме в полной певности, што выполниме поставлены нам правительством заданы.”

Он сам говорит о собі, што в тоты минуты чувствувал важность заданы и, обсумуючы каждый свой крок, як бы переродился в том великом полеті.

“Думал лем о том, як певнійше долетіти до челюскинцев и спасти их жизни.”

Но чувство ответственности не погасило отвагы и прирожденной смілости Водопьянова. Он скоротил свой путь на шестьсот километров, перелетівшы через Анадырский хребет.

“Перелетіл и даже перестарался: на 200 километров дальше Ванкарема занело вітром.”

И вот, наконец, Водопьянов увиділ чорный дым з ватры. То был лагер Шмидта.

Разом с Каманиным и Моковым Водопьянов оставлят лагер челюскинцев. Он знимат с кригы Боброва, Иванова и радиста Кренкеля и вертат на материк. Начинатся триумфальный поход геройов-летчиков и челюскинцев в Москву.

Соткы тысяч людей глядают среди летчиков рослу фигуру Водопьянова, знакоме по фотографиям його характерне лице, ледво похилену голову, прижмурены ясны очы. Они знают историю жытя того чоловіка, историю жытя самородка, народного героя, прийшовшого из бідной селянской фамелии и прославившогося на цілый світ подвигом спасения челюскинцев. Водопьянов в Москві. Он досяг всього, о чом може мечтати чоловік.

Однако он не успокоюєся. Страстный и завзятый характер зове го знов в воздух, на Сівер, за полярный круг. То — мечтатель в лучшом смыслі слова. То — беспокойный ум. Його воля и енергия все глядают собі примінения. його призвание борьба з бурями, поєдинок з враждебными чоловіку силами.

Сіверный полюс таинственна точка, привлекавша полярных исслідователей всіх стран. Полюс стоивший жизни не одному исслідователю Сівера. Натурально, што у Водопьянова родится сміла мысль о полеті на полюс. Чоловік, нераз видівший смерть, герой совітской страны, не отступил от той дерзкой мечты. Водопьянов пише книжку о полеті на полюс. Он пише штуку на тоту тему. Он творит диалоги пьесы, он працує над книжком и разом с тым пише доклады, працує над удосконаленьом самолета, студиює путь будущого полета на полюс. Його видят не лем за писменным столом, но и на Московском аеродромі. Он робит глубоки развідкы в Арктикі (Сівері). В 1936 р. он совершил перелет Москва — Земля Франца-Йосифа. Так на практикі он дополнят и коректує свой план.

Остров Рудольфа — самый сіверный кусок Земли Франца-Йосифа. Там опускатся самолет Водопьянова, отталь летчик смотрит на сівер, в сторону попюса. Лем 900 километров отділяют го от таинственной точкы земной кулі. Пят-шист летных годин. Но для того, штобы перелетіти тоты 900 километров, потребны місяцы долгой и уважно продуманой роботы. Водопьянов не безроссудный смільчак. Он не ставит за свою ціль політати над полюсом и улетіти назад. Он хоче тревалой полной побіды. 3 легком ирониом он говорит о полеті адмирала Берда: “Рекламный полет, организованый на грошы Форда.”

Водопьянов стоит перед малом Арктикы. Москва соєдинена с полюсом двойном синьом линиом. Олувок Водопьянова намітил тот путь, — даже в тых синых выразных штрихах видно смілость замічательного летчика. Просто и обстоятельно он росповідат свой план:

— Март — апріль и початок мая — найбольше подходящий час для полета. В тоты часы там дост суха погода.

“Там” — то на полюсі.

— Гмла и хмарность останутся под самолетом. Температура? Я думам, не буде ниже от 30 градусов. Обледененя? Правду повісти, против обледененя люде ище ничого не придумали.

Потом Водопьянов оповідал о том, як з воздуха будут выберати аеродром, ліпше повісти — місце, котре мож буде перемінити в посадочну площадку, як оставят на полюсі зимовщиков, запас продовольствия на полтора рока и инструменты для научной роботы.

— Єсли первый самолет неудачно сяде, скинеме ладунок и вернеме на базу. Тым часом зимовщикы приговляют аеродром, примірно так, як то робили челюскинцы.

Ту, в Москві, тот поразительный план звучит яко-си звичайно просто. Однако и ту немож не предвидіти трудностей и перешкод, котры чекают експедицию. Но Водопьянов говорит о том дерзком плані так россудно, так певно, што пропадают сомніния, и уж лем больше для порядку звідуєшся, ци были случаи посадкы самолета в такых містах.

Водопьянов напоминає о том, што летчик Бабушкин мал пару примушених посадок и американец Ейльсон сідал на леды. Наконец, Амундсен літал над 88-м градусом и сіл на леды, при чом оден його самолет был розбитый, на другом удалося улетіти.

Но найбольше переконуют його кондовы слова той бесіды:

— Попадеся добрый аеродром — сядеме. Єсли же на полюсі лед поламаный и роздробленый — то політаме и вернемеся на базу.

Так кончится тот розговор, подобный на главу из ненаписанного фантастичного романа. Но то не Жюль Верн. То розговор в квартирі совітского летчика Водопьянова. На його столі — зроблена с алюминия чернильница, подарок завода имени Гольцмана. Тут же рядом с замітками и записями — писмо з родного села. Колхозникы пишут о своих нуждах свойому знаменитому односельчанину Михаилу Водопьянову. Немного позднійше за тым столом ликвидує неграмотность мати Водопьянова. Єй сын показує на выводящу буквы маму и, с усміхом, говорит:

— Тоже достижение Октября (окт. революции).

Джимми Колинс — американский летчик-испытатель, талантливый литератор, оставил печальну повість о жизни американского летчика, його книжка начинатся, як бы стихотворением в прозі, котре бы можна было назвати “Мечта летчика”. Мечта летчика — то свободна, радостна жизнь чоловіка, побідившого стихии. Той мечті Джимми Колинса не суждено было осуществитися. Цілу свою жизнь Колинс служил лакомым и скупым газдам, для них он рисковал собом и в конці концов погиб при пробах нового самолета. Предчувствуючы свой уділ, Колине сам написал собі некролог (посмертну замітку). Невозможно без чувства горечы и гніва чытати книжку о жизни и гибели американского летчика Джимми Колинса. Вот уділ отважного чоловіка в краю, где панує буржуазия.

Мечта совітского летчика Водопьянова воплощена в жизнь. Он мечтал о полеті на полюс, и його страна, його правительство и партия воплотили в жизнь тоту мечту. Он працує, окруженный любовью народа.

Я вспоминаю замічательного смільчака, летчика довоєнного часу Сергея Уточкина. Я виділ, як он проізжал на велосипеді по улицам Одессы и свора гулиганов біжала за ним с криками: “Рыжий Серьожа! Серьожка Рыжий!” И я виділ, як діти на Тверской-Ямской улиці проводили восторженными криками автомобиль Водопьянова.

“Мене рахуют безгранично смілым летчиком. Даже товариш Сталин сказал: “Побольше бы такых смільчаков”. Я не сумашедший-смілый. Я лем такий, як и всі”, — писал о собі Водопьянов в книжкі “Як мы спасали челюскинцев”.

Герой Совітского Союза, народцый герой Водопьянов сказал, што он — сын свого народа. Што он совершат подвигы не для свойой личной выгоды, а для славы и счастья свойой отчизны. И ище он сказал о том, што буде защищати счастье свойой отчизны с том отвагом и смілостьом, за котры го так любит совітский народ.