Но остатнима роками Гнат почал ставити и свою кандидатуру, и то на кассиєра. На плейзі был все и до вшыткого кассиєр и з грошми знал нарабяти так, што никто николи му ниякого крутарства доказати не мог, а в кассі все было коротко. Не так коротко было, але все єднако. Николи не было ани страты, ани заробку. И вшыткы были довольны, бо могла быти и страта. Пришла депрессия и вшыткы тоты кассы, в котрых был кассиєром Гнат, повысыхали доцяп. Але книжечкы банковы и книжкы рахунковы были в порядку и на рахунок вшытко было в порядку. А же кеш не было, то Гнат цілком тому виновный не был.

При тых плейзовых кассах Гнат такой практикы набрал, што уж ся чул в силі газдувати великом кассом и почал на остатных запомоговых конвенциях кандидувати на кассиєра. И кто знає, ци бы был не вышол, но деси люде ся цілком зміняют. Не лем делегаты, хоц тоты самы на конвенции приходят, але и на плейзі люде міняютея. Гнат кандидувал на остатной конвенции на кассиєра, и втратился, и зо сильнійшом партиом тримал, а пропал.

А на остатню конвенцию, котра ся недавно отбыла, хоц тримал з моцнійшом партиом и обома духовниками, то ани го делегатом не выбрали. Гнат нияк того не може порозуміти, што то ся діє уж с тым народом. Деси тот народ цілком большевичытся.

А не може Гнат Вюга порозуміти людей зато, бо он вірит, же такий має быти, який уродится, при такых талантах и с том душом має остати, яку му бог дал, и такого обычаю и віры має триматися. Приміром йому бог дал талант кассиєрский и делегатский, никто такого таланту на кассиєра и делегата на плейзі не має, и он свой талант цінит и шанує, не хоче закопати в землю, як тот в святом писмі зробил. Он старался розвити и помножыти свои таланты. Та што робити, коли му люде не дают розвити и помножыти свои таланты, зопсулися тоты люде гет, престают уважати стары законы, міняют свои душы.

Не може Гнат того порозуміти, што душу можна и треба міняти, отсвіжати. И не лем чловек мусит міняти, отсвіжати свою душу, але и цілый народ. При старой душы каждый народ мусит замерти, пропасти.

Сут ищы народы на світи, што не хотят отсвіжати свойой душы, хотят жыти по старому, но тоты народы вымерают. В Тибеті, приміром, жыют ищы монголы, котры дают нам найліпший примір упадку народа, котрый вірит лем в стару душу, вірит, што душы от початку світа лем єдны, от початку світа нияк не міняются. Бог сотворил разом зо світом тоты людскы душы и они переходят з єдного до другого чловека. Така душа выходит при смерти зо старого монгола и глядат новорожденного монгола, штобы до него влізти. И зато тот новорожденный монгол переберат вшыткы таланты того старого монгола. Но часто трафится, што душа старого монгола не може найти новорожденного монгола, и рада не рада, мусит входити до даякой звірины.

Тоты стары душы затримали тых монголов при старых обычаях и при старых порядках. Нич ся там не змінят, вшытко остає по старому, с том рижницом, што людей штораз то менше ся родит, и штораз то веце тых старых душ мусит глядати даякой звірины, жебы до ней войти. И на певно, як уж тепер видно, тот народ совсім вымре, а тоты стары душы вшыткы мусят глядати даякой звірины, жебы до ней войти. И як тот народ не опамятатся, як не зробит даякий порядок с тыма старима душами, то цілком пропаде, а на його місце остане лем звірина зо старыма душами. Але зато зо старыма душами.

Мы, лемкы, не вірили в тото, штобы душы нашых предков переходили до нас, або, боже заваруй звірины. Душы нашых предков шли єдны до неба, другы до пекла, залежало от пана превелебного, где рачыли таку душу выслати. 3 нас каждый доставал нову душу от пана превелебного, але она мусіла быти така сама, як душа предков, жебы могла достатися до неба або до пекла. То уж залежало от пана превелебного, або от батюшкы, як ся чловек с том душом справил, што до всяких податков, якы на него были наложены.

При тых старых нашых душах почали и мы, лемкы, пропадати. Правда, о нас ту не росходилося, росходилося о нашы душы нашым спасителям, штобы они нам не пропали, нашы душы. Но мы постановили инакше: Ліпше змінити стары душы на новы, але и молоды душы, штобы зме дальше жыли, штобы жыл дальше и наш народ.

И тоты молоды нашы душы цілком инакшы, як были нашы стары душы. Старым душам старчыло для спасения: Покора, послух и надежный податок. Новы, молоды нашы душы уж требуют ровности, справедливости и свободы.

Паны превелебны и батюшкы кричат, што то грішны душы, большевицкы душы и тоты душы вшыткы до пекла презначены. Но тоты душы собі с того нич не робят, лем по свому вірят и што раз их веце. Тоты душы роснут уж тепер, як грибы по дощы, в Америкі и в старом краю, по селах и по містах, и выпыхают тоты стары душы.

Гнат зостал при старой душы, повідат, же му при той старой душы ціле жытя ся добри поводило, все был кассиєром и делегатом. А же тепер уж го отсунули, то лем тота большевицка зараза виновата, котра мине и он зас буде делегатом и кассиєром.

А мы повідаме, што тото ся не стане, але Гнат не може того порозуміти, бо не може позбытися свойой старой душы. Она, тота стара його душа приросла до його тіла и разом з ньом го загребут до землі.