Спокойно-преспокойно жилъ собѣ Грицъ М. Свои годины отробилъ, въ субботу выплатили пейду, а въ недѣлю помолилстя Богу, отпочалъ и въ понедѣлокъ засъ шолъ до роботы. . .

Грицъ М. ужъ былъ коло 40 лѣтъ, а ищи не женатый. Бо, гваритъ, нашто мѣ клопоту съ женомъ и съ дѣтми? Пейда невелика, ледво самому старчитъ. А газдыня, у которой былъ на бордѣ, выгодила му лѣпше, якъ жена.

Пришолъ часъ, же и пейду му подвысшили, ужъ и одложити можъ было на чорну годину. И откладалъ Грицъ. Откладалъ и раховалъ: «триста, штыриста, пятьсотъ, шесто. . . Тѣшило го. Не хвалился никому. Але коли ужъ доскладалъ до тысяча, не могъ вытримати. Закликалъ онъ свого найлѣпшого друга, краяна въ салунъ. (Першій разъ Грица нога тамъ ступила). И не можна было удержати той радости. Похвалился, же сложилъ собѣ ужъ до тысячки. Правда, просилъ краяна, жебы никому не вспоминалъ, бо то люде любятъ, жебы имъ помочи, позычити. . . Але коли Грицъ вернулъ до дому, то ужъ ждалъ на него агентъ отъ фармъ. Гречно подалъ руку, стиснулъ, потрясъ, поздоровилъ по русски, по словенски и по польски и гваритъ:

— Я мамъ для васъ, Грицу, «чиккенфарму». . . .

— Но! Нетреба! Я не розумѣю тому. . .

— Ей, Грицу! Та ци то велького розуму треба? Тажъ то куры. Ни доити не треба, ни плекати. Выйде съ яйця и ужъ лѣтатъ, само ѣстъ и ужъ само на себе робитъ, глядатъ, працуе на васъ отъ свѣту до змерку. . .

— Но, нетреба.

— Та вы не мусите, я васъ не змушу, але шкода такого человѣка, спокойного, тверезого, жебы му формены приказовали, штуркали до него, коли вы сами можете быти своимъ «боссомъ». Я лемъ вамъ добра хочу. Вы лемъ рахуйте: Розведете тысячъ куръ. А тысячъ куръ легко розвести. Хоцъ бы сте лемъ подъ куры насадили, то 50 куръ вамъ легко тысячку выведе. А коли купите машину, то безъ всякого клопоту выгрѣете тысячку. И теперь лемъ рахуйте: Мате кусъ паперу? О, смотте: Дайме нато, же лемъ тысячъ куръ выведете, бо можете и веде вывести. Але най буде тысячъ: Кажда кура несе 200 яецъ на рокъ. Сутъ куры, што и 300 несутъ. Лемъ рассовы куры тримайте. Теперь, повѣчте, кельо вамъ гроссеръ рахуе за яйце?

— Пять, часомъ шесть центовъ. . .

— А видите! Рахуйте лемъ, же вы продаете по 4 центы. Выходитъ, же лемъ кура знесе 200 яецъ, по 4 центы, то принесе вамъ $8.00 рочно. А теперь рахуйте 1000 куръ? Тысячу куръ вамъ принесе $8.000, словами осемь тысячъ долларовъ! Най буде, же васъ будутъ стояти кошта $3.000. Хоцъ на што тоты кошта? Але все лѣпше раховати на всякій случай. Такъ што приде вамъ чистого доходу $5.000, (пять тысячъ долларовъ) рочно. . . А теперь повѣчте, гдежъ вы тото заробите? А коли робота заштапуе, то вы центы прожіете, а старость приближается. Я лемъ вамъ хочу добра. Не купите вы, купитъ другій. Фарма такъ туня, што якъ задармо. А вы собѣ дорахуйте до того, што каждый рокъ можете продати 1000 куръ, бо каждый рокъ тыс ячу молодыхъ выведете. А спокойне, безпечне житья. Я васъ не намавлямъ на коньску фарму, або коровью, бо конь може копнути, корова збости и зробитъ съ человѣка калѣку на цѣле житья. Але кура, то птиця божа, ни не копне, ни не збоде, лемъ яичка несе, а вы лемъ въ баксы пакуете и до мѣста, а доллары въ банкъ. . .

— А кельо бы была тота «чикенфарма»? просится Грицъ.

— Тысячъ долларовъ. . .

— О, то вельо. . .

— Але вы платите лемъ триста, а решту на легки раты, на такъ легки, же ани не познате. По двѣста долларовъ будете платити на рокъ.

— А якъ долго?

— Пять лѣтъ. . .

Розраховалъ Грицъ на палцяхъ, выходитъ $1.300.

— То тысячъ триста выходитъ.

— Вы не рахуйте того што выходитъ, а рахуйте доходы. За пять лѣтъ 25.000 долларовъ. Подте до офису. Я васъ ту ошукати не хочу, то велика компанія робитъ. . .

Перешло Грицови черезъ голову: «фармочка, загорода, куры кодкодачутъ, когуты спѣваютъ, дерева, свѣжій воздухъ. . . а ту фабрика, куръ, дымъ, руки все коло машины, форманы смотрятъ, кричатъ. . .

А агентъ, якъ бы зналъ, што Грицъ думатъ:

— Я самъ куплю «чикенфарму», ужъ мѣ въ мѣстѣ наскучило: Ту якъ автомобилъ, або стриткара не преѣде, то человѣка обрабуютъ ищи и пристрѣлятъ. . . Або въ шапѣ: Вчера пятьохъ покалѣчило, пальцы, руки одорвало. . . Вы не мусите купити. Ходте до офису, тамъ вамъ тоту фарму покажутъ, а вы, якъ хочете. . . .

Взялъ Гриць капелюшъ и пошолъ:

«Купити не купити, а поторговати можна». . . Такъ собѣ думалъ.

Коли пришолъ до офису, тамъ му показовали штоси на мапѣ, але того Грицъ не розумѣлъ. Потомъ подставили Гркцови паперъ, казали зробити крестикъ, потомъ другій, третій. Душно ся му зробило, але вытрималъ. Немалъ смѣлости повѣсти панамъ, же другій разъ приде. . .

Купилъ нашъ Грицъ «чикенфарму». Просилъ, жебы го тамъ завели. Показали му ищи разъ на мапѣ. . . Ѣздилъ Грицъ съ краяномъ, але не нашли. Просилъ агента и заплатилъ му $10, жебы съ нимъ поѣхалъ. Показалъ му на бережку шанду, котра стояла якъ квочка въ серединѣ ружныхъ шандочокъ меншихъ. Вшитко тото было запустѣле, дюраве, на земляной подлозѣ трава выросла. Зо два акры каменной землички. Посмотрѣлъ Грицъ на агента, але агентъ на него не смотрѣлъ, лемъ собѣ приспѣвовалъ американску нюту. . .

Вернулъ Грицъ до дому и веце на «свою» фарму не поѣхалъ. И тотъ агентъ не пришолъ веце до Грица, а шолъ до другого тоту саму фарму продавати. . .

Счестья, же всѣ гроши съ мене не вытягли! — потѣшался Грицъ, коли пришолъ до дому. — 300 долларовъ есть и нѣтъ! Петро програлъ на рейсахъ 500, а жіе, то и я буду. . .

Не зналъ того Грицъ, же до кого агенты зноровятъ, то пропалъ! А ищи такій мягкій чловекъ, якъ Грицъ.

Грицъ самъ не могъ оповѣсти, якъ и што съ нимъ робили, але купилъ три лоты, старого форда и остало му вшиткого 100 долларовъ.

— Той сотки ужъ никто отъ мене не выдостане! твердо постановилъ Грицъ. Але выдостали. Пришолъ агентъ. Грицъ позналъ заразъ, же то агентъ, тай за капелюшъ и въ двери.

— Не выходте, добрый человѣче, боя пришолъ до васъ въ справѣ вашой смерти. Вы знате, же никто не зна дня и годины своей смерти. Але на каждого она приде.

— Вы може попъ? просится Грицъ.

— Но, я не попъ, але я больше можу зробити въ дѣлѣ вашой смерти, якъ попъ. Бизнееъ нашой компаній приготовити всѣмъ людямъ сухи, чисты, свѣжи гробы. Люде стараются за житья, жебы жили въ чистыхъ, сухихъ домахъ, а тото житья таке коротке! А по смерти житья вѣчне! Тамъ, где человѣка положатъ, муситъ лежати до судного дня. А до того часу бѣдны люде не старалися, где ихъ положатъ по смерти: Ци до болота, ци выкопаютъ, порушаютъ кости другого и прикрыютъ старыми, перегнилыми костьми. . . Наша компанія старатся, жебы такъ бѣдны, якъ богаты лежали въ чистыхъ, сухихъ гробахъ и скупуе велики, сухи проперти въ каждой околицы и каждый купуе собѣ пляцъ для свого гробу. . .

— Та я ищи не думамъ умерати — гваритъ Грицъ.

— Не можете знати дня и годины, якъ говоритъ святе письмо. И вы не можете знати, ци васъ даде не притисне ищи гнеска, або завтра во фабрикѣ, або на улицѣ не наѣдутъ на васъ, або, коли понесете пейду, ци дакто изъ-за мура не пристрѣлитъ васъ. Ту въ Америкѣ найлѣпше можна примѣнити тоты слова святого письма. Ту никто не зна ни дня ни годины. А будете мати сухій, чистый, свѣжій гробъ, то и смерть не страшна. Не будутъ васъ чужи хробаки ѣсти, не будете мокнути въ болотѣ, бо вы человѣкъ мудрый, обеспечилисте собѣ чисте, сухе мѣсточко. А даколи, на судный день, коли други будутъ выходити изъ гробу премокнены, заболочены, будутъ дуситися разомъ, вы изъ своего гробу выйдете чистый, сухій и предстанете, яко образъ и подобіе боже. . .

— А кельо тотъ пляцъ буде стояти? — просится Грицъ.

— Марницу. Лемъ $100. За сто долалровъ выгода на цѣле гробове житья. . .

И такъ нашъ Грицъ купилъ собѣ пляцъ на гробъ. Вынялъ остатню стовочку. Такъ пошла тысячка Грица.

Ужъ больше не складатъ и агенты до него не ходятъ. . .