Былъ себѣ разъ дѣдъ и баба:
Баба Анна, дѣдъ Барнаба.
Душе они стары были:
Онъ скорченый, похиленый.
А она еще старѣйша,
И похильша, и слабѣйша.
Мали хатину маленьку.
Якъ они, стару, низеньку,
Похилену, а притомъ
Съ однимъ входомъ и окномъ.
И такъ жили въ супокою,
Дружно, мирно и счастливо,
Якъ бы въ небѣ — та не диво,
Бо навыкли вже съ собою.
Лишь одна мысль ихъ смутила,
Що и имъ смерть предстоитъ.
Що не бавомъ вже могила
Долгу жизнь ихъ разлучитъ.
Тожь молились щиро все,
Щобы Божіимъ приказомъ,
Если смерть на нихъ прійде,
Взяла ихъ обоихъ разомъ.
«Ктось таки впередъ сконае!»
«Кобы лишь не ты, небоже»,
«Кобы лишь не ты, стара!»
«Я умру передъ тобою»,
Каже баба, — я старѣйша,
И за каждымъ днемъ слабѣйша,
Такъ заплачешь ты за мною!» . .
«Ты за мною, моя Анно.
|
Я такъ кашляю безустанно
И тому земля сырая
Скорше трупъ прикрые мой!»
«Перше мой» — рекла стара,
«Нѣтъ и нѣтъ» — сказалъ старый:
Ты по мнѣ заплачешь, бабо!»
«Чомъ не ты по мнѣ, Барнабо?»
И спорили безъ устанку,
Наконецъ такъ розлютѣли,
Що свою стару землянку
Кинути уже хотѣли. . . .
Ажъ тутъ въ двери - пукъ! поволи.
«Кто тамъ?» — «Отворите-но, прошу,
Смерть, послушна вашей волѣ,
Вѣчный вамъ спокой приношу!»
«Отвори тамъ дверь, стара!»
«Створи ты, я слаба,
Я въ постелю положуся».
Съ страхомъ отрекла бабуся.
Ожъ то! Смерть стоитъ, небога
На дощѣ, тамъ у порога!
«Отворижь ей дверь, дѣдуню»,
«Отвори ей ты, Анно! . . .
Баба къ печи ближе жмеся,
И такъ была бы стояла
Може двѣсти лѣтъ безъ мала:
Но въ концѣ, вже соскучена,
Що такъ долго муситъ ждати,
Хоть незвана, непрошена,
Коминомъ влѣзла до хаты!
|
