Мы читаемъ въ исторіи минувшихъ временъ о великихъ пророкахъ к философахъ, о новыхъ религіяхъ, о кровавыхъ революціяхъ, которыи приводили глубокіи перевороты въ жизни человѣчества. Но всѣ тѣ перевороты, совершенныи великими пророками, полководцами и революціонерами минувшихъ временъ, не могутъ идти въ сравненіе съ новой страшной революціей, якую совершаетъ въ нашей жизни. . . машина.

Машина измѣняетъ кореннымъ образомъ жизнь человѣка на землѣ, измѣняетъ самого человѣка, якъ бы создаетъ нового. То страшное вліяніе машины на человѣка начинаютъ уясняти себѣ все лучше люди нашего времени и приходятъ въ ужасъ. Они видятъ, что машина, созданная человѣкомъ, чтобы служила ему для покоренія силъ природы, въ свою очередь создаетъ такія условія жизни, что самъ человѣкъ превращается въ слугу машины.

Во Франціи вышла недавно интересная книга «Ля Мораль де ля Машинъ» (Парижъ 1929), написанная А. Cешъ. Въ той книгѣ авторъ старается заглянути въ положеніе человѣка грядущей культуры, въ которой машина достигнетъ своего полного развитія и могущества. Надъ тѣмъ анализомъ французского писателя невольно задумаешься.

«Машина угрожаетъ небу и ожесточаетъ землю», говоритъ онъ. «Дыханіе машины уничтожаетъ чистую линію горизонта. Она пачкаетъ ясность дня, съѣдаетъ тишину и мракъ ночи. Вездѣ протягиваетъ она свои члены; она въ полѣ, въ лѣсу, на рѣкѣ. Вездѣ она — фабрика со своими слѣпыми стѣнами, зубьями пилъ и дьявольскими печами. Это нового стиля срборъ.

Но не глядайте тутъ мира, молитвъ, родины. Новый «соборъ» не признаетъ ніякихъ сентиментальныхъ чувствъ. Тутъ вездѣ царитъ жестокая, холодная прямая линія и все подчинено необходимости. Строители фабрикъ ніякой эстетической цѣли не преслѣдовали.

Но у фабрики есть своя красота. . . Сила, мощь, о которыхъ она говоритъ своимъ ревомъ, оглушительнымъ шумомъ — вотъ въ чемъ красота фабрики. Вы, захваченный ритмомъ всего того, волей-не-волей отдаетесь во власть этой красотѣ, которую даетъ фабрикѣ машина. О, она здѣсь и царь и Богъ! Фабрика была создана для машины, якъ и рабочій былъ призванъ ею. Ритмъ работы не даетъ отдохнути рабочему, который собственно и не работаетъ здѣсь, а служитъ, совершенно теряючи свою личность, превращаючись въ автоматъ, проводячи годы съ одимъ жестомъ движенія, невѣроятно суживаючи тѣмъ самымъ умственный горизонтъ и морально опустошаючи свою душу.

Машина постепенна творитъ революцію. Она штампуетъ человѣка, создаючи среднюю одинаковость, где совершенно нѣтъ мѣста истинно человѣческому. Машина, по существу холодная, равнодушная, безразличная, ограниченно точная, безчувственная, воспитываетъ тѣ-же качества и у своего слуги — рабочаго. Отсюда политика и мораль фабрики есть политика и мораль машины. И не будетъ ошибкой сказати, что современный міръ организуется по плану фабрики, управляемой машиной.

У Германіи была первая индустрія въ Европѣ. Активность Германіи была активностью машины, требующей большого поля дѣйствія. Имперіализмъ политическій явился въ этомъ случаѣ лишь результатомъ того имперіализма экономического. Германія только послушалась неизмѣнного приказа своей индустріи. Машина опредѣлила катастрофу. На войнѣ она замѣнила человѣка. Солдатъ явился только спеціалистомъ-рабочимъ. Ужасная форма войны была заранѣе предрѣшена моралью машины.

Машина сдѣлала войну научной, т. е. устроила фабрику массового убійства. Въ самомъ дѣлѣ, современная касарня напоминаетъ фабрику, переполненную военными машинами разного рода. Рабочіи революціонеры замѣтили это отношеніе между фабрикой и касарней, и тѣмъ объясняется ихъ антимилитаризмъ. Война 14 года явилась послѣдствіемъ разрыва двухъ моралей, двухъ дѣятельностей: силы консервативной и революціонной, т. е. старого порядка и нового — машинного. Германія, сама того не подозрѣваючи, была силой революціонной. Отсюда помощь ея Ленину. Впервые въ войнѣ 1914 года новая цивилизація аттаковала старую. Побѣдила старая . . . съ помощью лучшей машины, т. е. подтвердивши необходимость эпохи машинизма и ея революціонность.

Правильно говоритъ Уэльсъ, что наше общество съ приходомъ машины совершенно перемѣнилось. Оно насквозь проникло моралью машины съ ея культомъ сильныхъ, презрѣніемъ слабыхъ, признаніемъ только полезного, практического, стремленіемъ къ отбору сильныхъ. Старики и слабые люрди отставляются въ сторону, якъ отбросы. Они не нужны маншнѣ ...».