Франтишекъ есть польское имя, ба та и человѣкъ, за которого пригадую собѣ съ давнѣйшихъ часовъ, былъ отъ кости родовитый полякъ — мазуръ, на русской дѣвчинѣ женатый и въ русской хатѣ загосподарившійся. Былъ то человѣкъ малого росту, уже въ старшихъ лѣтахъ, бо и сынъ его въ тотъ часъ служилъ въ австрійской арміи, а дочка тоже была доросла и уже готова до отдавки. Больше дѣтей не было.

Старый мазуръ былъ совсѣмъ неграмотный, якъ и много другихъ мазуровъ. Робилъ въ майнѣ, накладалъ тѣ чорны діаманты до возовъ, якъ и всѣ другіи заробники, но былъ такъ тупымъ, что не могъ роспознати хотяй бы лишень тотъ свой номеръ вырытый на блясцѣ, которую онъ каждоденно причеплялъ на свой возъ, заладованный углемъ. У входа въ майну была табличка, где завѣшуются всѣ тѣ номера (лодингъ-чеки). Въ каждое рано каждый углекопъ побираетъ свои чеки съ той таблички и такъ идетъ до роботы. Нашъ мазуръ всегда приходилъ до роботы съ однимъ русскимъ углекопомъ, которого малъ собѣ за вѣрного, и тотъ вышуковалъ ему чеки и повѣдомлялъ его, сколько тоннъ угля ему наважили. Старый мазуръ, чтобы перемудровати публику, что будто онъ самъ спознаетъ свой номеръ, повыверчалъ ножикомъ дырки подъ своими чеками и такимъ способомъ уже самъ отчитывалъ свои номера. Але несчастна доля хотѣла, что на таблицѣ скоро показалися сами дырки, якъ бы тота таблица была поужита къ пробѣ стрѣльной, — и нашъ мазуръ остался снова безграмотнымъ.

Франтишекъ жилъ и столовался у русскихъ галичанъ — въ одной лемковской семьѣ. Польскихъ семействъ тамъ совсѣмъ не было. Дуже любилъ онъ посмѣятися надъ «русінами» и то часто и такими словами, якихъ набрался на своей Мазурщинѣ. А наши лемки терпѣли и лишь посмѣховалися съ такой наганы. Они были призвычаены до такого оскорбленія, и даже отъ старшихъ было заборонено, чтобы никто не посмѣлъ уближати мазура.

Тотъ самый углекопъ, по имени, Андрей, который вышуковалъ мазурови его чеки до роботы, писалъ для него всѣ письма на родину и съ родины всѣ дописи ему читалъ. Бывало, що съ самой Мазурщины похваляли его за то, что такъ хорошо знаетъ по-польски, и такіи файненькіи письма составляетъ.

Одного разу мазуръ досталъ письмо отъ своей жены изъ старого краю. Писала она ему и зараджовалася у него, чи не можъ бы приняти зятя на ихъ господарство до ихъ доньки-одиначки. Писала жена дальше, що трафляется ихъ донькѣ одинъ молодецъ, бѣдный, але дуже честный и господарный, и она маетъ на немъ надѣю, что ихъ донька будетъ съ нимъ дуже счастлива. Донька его дуже любитъ, и потому жена, яко мати, жичила бы собѣ ихъ двое соединити и отдати имъ господарство. Еще дальше писала жена, что сынъ отъ войска пріѣдетъ того самого року, то можно его послати въ Америку.

Кажда мати, а и она изъ тѣхъ, что хотѣли бы про доньку лучше, нежели про сына. А до того и она сама была изъ русской родины и назначенный зять былъ русскій. Маетокъ не былъ великій — пару морговъ земли тай хатина, але что было, то принадлежало ей по ея родичахъ. Франтишекъ присталъ было до ней на господарство.

Андрей читалъ кажде слово письма уважно, голосно и вразумительно. Коли прочиталъ имя жениха, то Франтишекъ поблѣдъ со злости и громко закричалъ:

— Стуй, не читай дальше!

Настала гробовая тишина. Мазуръ почалъ показовати кулаки своей женѣ за моремъ и въ голосъ роскричался: «Іеще то сьенъ нігды нье стало, ані сьенъ нье станье, абы русінъ мойовъ кырвавовъ працовъ жондзівъ. Я мамъ сына Францішка пжи войску, и тенъ бендзье тамъ господаржылъ, а матце іежелі сьенъ нье подоба, то може сьенъ съ цурковъ стамтондъ выньесьць гдзье міендзы русінуфъ».

Былъ у насъ, на плейзѣ, одинъ молодый парень, по имени, тоже Андрей, которого называли Андреемъ молодшимъ. Тотъ Андрей молодшій не могъ уже того дольше стерпѣти и отозвался въ оборонѣ за своими русскими. Представилъ мазурови, что его жена маетъ право приняти собѣ такого зятя, якого сама желаетъ, и въ русской хатѣ повинны жити русскіи люди, а поляковъ треба прогнати на сто вѣтровъ. «А и ты, мазуре», продолжалъ Андрей, «что и теперь жіешь межи русскими, которы шануютъ тебе, яко старшого человѣка, ты не повиненъ отвдячатися имъ волчею ласкою, бо вѣрь мѳнѣ, я больше того не потерплю». При тѣхъ словахъ такъ ласково поглянулъ на мазура, что тотъ наветъ уже за дверьми не отважился поганити больше «русінуфъ».

Въ домѣ между «бордерами» зайшло до непорозумѣнія. Старшіи, выслуживцы изъ австрійской арміи и польскихъ полковъ, стали по сторонѣ мазура, а всѣ молодшіи стояли при молодомъ Андрею. При многихъ доказательствахъ и великой диспутѣ драки не было. Але Андрей отказалъ мазурови тяжку помету. 

Другого дня рано молодого Андрея пробудилъ старшій Андрей, бо проспалъ было часъ, коли треба было вставати до роботы. Ему снилося, что онъ находится у мазура на весѣлью — въ мѣшаномъ русско-польскомъ селѣ. Люде ему совсѣмъ не знакомы, но честны русскіи люди, и дуже его угощаютъ. Ажъ тутъ среди найлучшей забавы наразъ зачулъ голосъ: «Вставай, ты уже послѣдній до роботы!»

Молодый Андрей былъ парень якихъ 20 лѣтъ житья, досытъ высокого росту и крѣпкого тѣлосложенія. При звукѣ слова: «Вставай!» — онъ выскочилъ, якъ олень со своего ложа, за пару минутъ малъ уже динерку въ рукахъ, и оба Андреи послѣдними выйшли изъ хаты до майны на роботу.

По дорозѣ молодшій Андрей сталъ розсказовати своему другу за сонъ, якъ гулялъ на Мазурщинѣ. Старшій Андрей не любилъ сны, и вѣрилъ, что каждый сонъ маетъ нехороше предзнаменованіе. Длятого и теперь напоминалъ молодшого Андрея : «Будь ооторожнымъ при роботѣ, чтобы случайно камень сь тобою не загулялъ».

Въ майнѣ оба Андреи робили не такъ далеко отъ себе, такъ что часто одинъ приходилъ къ другому. Молодшему Андрею что то не бралось на роботу сегодня. Въ головѣ сновалися всякіи мысли. Онъ началъ ненавидѣти своихъ товарищей, и то односельчанъ, а даже и родину, и ненавидѣлъ ихъ за то, что не умѣютъ постояти сами за собою, за своею народностію, но готовы еще въ кажду минуту станути по сторонѣ ворога. Пригадалъ собѣ и свой сонъ, что гостилъ на русско-мазурскомъ весѣлью, и сказалъ по-тиху: «Пожди-но, я тебе еще проучу».

Молодый Андрей драки николи не любилъ, тожъ и теперь ни въ мысль ему не приходило, чтобы росправитися съ мазуромъ кулачной методой. Онъ придумалъ что-то инше, а именно рѣшилъ доконче того русского парня оженити съ дочкою завзятого мазура. Онъ зналъ, что старшій Андрей уже съ два роки всѣ письма пишетъ и читаетъ мазурови, такъ думалъ, что и теперь онъ, а никто иншій, будетъ писати отвѣтъ его женѣ.

Того дня молодшій Андрей такой ставилъ роботу и вернулся домой. Тутъ не было никого, бо всѣ были на роботѣ, и никто не могъ мати ни малѣйшого подозрѣнія, что приготовлялось. Молодшій Андрей, корыстаючи изъ того, сѣлъ до стола — и писалъ письмо до Франтишковой жены.

Писалъ такъ, что онъ, т. е. Франтишекъ, есть совсѣмъ доволенъ, чтобы тотъ назначенный любимець ихъ доньки съ нею оженился. Маетокъ дѣлите нема что, потому что и того всего дуже маленько, а сынъ, наколи вернется изъ войска, най пріѣзжаетъ въ Америку. На дорогу ему молодой зять и господарь маетъ выплатити шесть сотъ коронъ. Въ Америкѣ они оба приробятъ и заощадятъ столько, что съ часомъ можно будетъ и сынови выглядати отповѣдный кусокъ поля и купити то или приженити его.

Таке письмо приготовилъ молодшій Андрей до посылки Франтишковой женѣ. Вечеромъ поприходли съ роботы и другіи углекопы. По вечерѣ одинъ идетъ на почту, другой что-то направляетъ, а нашъ Франтишекъ выпросилъ собѣ отъ господаря комнату, чтобы никто ему не перешкаджалъ, двери замкнулъ на ключъ и со своимъ давнимъ писаремъ — старшимъ Андреемъ, роспочалъ слово въ слово диктовати до пера письмо до жены. Что строчка или двѣ, то Андрей мусѣлъ ему читати написанное. И всѣ злости мазура не то, чтобы скрывати, но еще больше додавалъ, такъ что то письмо выглядало дѣйствительно дуже злостнымъ на «русінуфъ», что навѣрно ани польскій король Баторы не писали такъ злостно русскому царю Ивану Грозному.

Окончивши письмо, Андрей еще разъ все мазурови прочитали. Тотъ остался дуже доволънымъ и наказалъ ему, чтобы никому, а особливо молодшему Андрею, ничего про то письмо не говорилъ. При очахъ мазура Андрей письмо запечаталъ, написалъ адресъ и отдалъ властителю. Мазуръ вытягнулъ изъ кармана хустину, обвинулъ старательно письмо и положилъ до своего куфра, куферъ замкнулъ, а ключъ сховалъ до табакерки отъ табаку.

На другой день Франтишекъ пришолъ раньше съ роботы, бо треба было письмо занести на почту и власноручно отдати почтарю на рецеписъ.

Якіи дивны чары случилися съ Франтишковымъ письмомъ не буду тутъ оповѣдати. Досыть того, что того самого дня, коли Франтишекъ понесъ письмо на почту и отдалъ его на рецеписъ, того самого дня то письмо оба Андреи читали въ майнѣ и по прочитанью тамъ его сховали подъ великій камень на вѣчны часы.

Цѣлковито заспокоенный, что таке благословеніе заслалъ дочери и женѣ, Франтишекъ нетерпеливо ожидалъ поворотного письма. А на плейзѣ или въ майнѣ можно было почути отъ людей насмѣшки: «Ще ся того не пригодило и того николи не можетъ быти, чтобы «русінъ на польскомъ господарствѣ ржондзілъ».

Франтишекъ, коли такіи насмѣшки почулъ, принималъ ихъ за серьезны и еще гордился и тоже повторялъ: «Нье бендзье ржондзілъ».

Минуло съ два мѣсяцы послѣ засланья письма до жены на рецеписъ, а поворотной отповѣди якъ нема, такъ нема. Франтишекъ представляли собѣ, что жена на него погнѣвалася, потому что и она изъ русской родины походила.

Отъ вчасной осени до весны чтоденно выглядалъ Франтишекъ письма отъ жены, но не приходило. Представлялъ собѣ и такъ, что ктось его письмо укралъ съ почты, и задумалъ снова писати до жены, але старшій Андрей отвѣтилъ, что больше письма ему писати не будетъ, тай еще обѣщалъ кулака за оскорбленіе русиновъ. Мазуръ стягнулъ ненависть самъ на себе; даже и тѣ, что были по его сторонѣ, почали высмѣватися съ него. Казали ему, что жена про него уже не дбаетъ, что она собѣ зятя приняла, якого хотѣла сама. «Про тебе, старый мазуре, — говорили ему: — иншой рады нема, а мусишь и ты быти русиномъ».

Франтишекъ научился молчати. Уже не выскаковалъ на русиновъ, якъ раньше, але что въ его сердцѣ дѣялося, то легко можно было черезъ скору читати. Всю вину складалъ мазуръ на молодшого Андрея. Казалъ, что пока тотъ сюда не пріѣхалъ, то старшій Андрей былъ ему такъ послушнымъ, якъ Якубекъ въ костелѣ, и написалъ ему все, что ему диктовалъ. Тоже и тѣ старшіи дружелюбно относились до него, говорилося все по польски, а теперь тотъ одинъ переговорилъ ихъ всѣхъ на свою сторону — даже письма никто не хочетъ ему написати. Одинъ сказалъ ему даже такъ, что будетъ писати, але по русски. А кто тамъ на Мазурщинѣ будетъ русскіи письма читати?

Ранней весной, въ одинъ прекрасный недѣльный день, на плейзъ пришелъ молодый человѣкъ съ валѣзкой въ рукахъ. Уже съ того, якъ онъ оглядался по гавзахъ, заразъ можно было познати, что незнакомець есть изъ старого краю и когось глядаетъ. Молодый Андрей приступилъ до него и поспытался, кого ему нужно. Незнакомецъ по польски отповѣлъ, что глядаетъ Франтишка М.

— Франтишекъ М. живетъ вотъ въ томъ бараку. . . ходѣтъ, а я заведу васъ до него, — сказалъ Андрей.

Передъ дверьми незнакомецъ остался на дворѣ, а Андрей вступилъ до середины и просто Франтишкови сказалъ, что его ктось изъ пріятелей глядаетъ.

Франтишекъ открылъ двери, поглянулъ и, якъ бы перестрашенный, цофнулся назадъ до комнаты. Потомъ снова началъ приглядатися ему черезъ отворенныи двери.

Тогда незнайомець отозвался до него тихимъ голосомъ:

— Тату, что ты мене не спознаешь? Тажъ я твой сынъ Франтишекъ . . .

Въ той хвилѣ старый кинулся въ объятія сынови, а по хвилѣ зарыдалъ на голосъ: «Сыну мой, сыну, чогось ты сюда пріѣхалъ?»

Сынъ утихомирилъ старого. По хвильцѣ пытается старый сына:

— Что чувати дома?

— Все есть гораздъ, а что маемо зятя, то ты о томъ знаешь.

— Что, мы зятя маемо? — якъ опаренный выкрикнулъ старый мазуръ. — Та чомужъ ты не запротестовалъ противъ того, чомужъ ты не прогналъ ихъ всѣхъ оттуда?

Сынъ подивился на лица тѣхъ, съ которыми его батько живетъ и которы его приняли, замѣтилъ, что то можетъ выйти уже изъ границъ терпѣнія, и попросилъ батька прекратити тѣ оскорбительны бесѣды. Онъ сказалъ ему прямо, что если еще почуетъ отъ него такіи слова, то сейчасъ его покидаетъ и не хочетъ про него больше знати.

Мы всѣ бордеры, а особенно оба Андреи, терпеливо все то переносили, и были рады дождатися якъ найскорше конца цѣлой исторіи, якъ то русскій парень засѣлъ въ Мазуровой хатѣ. По хвилѣ старый мазуръ пытается уже спокойнѣйше:

— Но якимъ же способомъ та стара мати отважилась зятя приняти въ хату тай грунтъ и все господарство ему записати?

Молодый прошелся по солдатски по хатѣ, засукалъ руками и кажетъ:

— Послухай, тату, я тобѣ розскажу за все. Грунтъ и хатина то была мамина власность по ея родичахъ. До маетку ты малъ тоже право, но ты тоже годился, бо ты прислалъ регистрованне письмо, что ты годишься добровольно, чтобы записати все на зятя, якъ тобѣ писала мама, а менѣ ты приказалъ дати 600 коронъ вѣна, чтобы я за то могъ выѣхати до Америки. Вѣно менѣ мама выплатила и я тоже выписался швагрови и сестрѣ съ той частины. Черезъ тѣ всѣлякіи дѣла мы тобѣ ничего не писали потому, что по уконченью всего я постановилъ ѣхати до тебе и устно тобѣ обо всемъ росповѣсти. Такъ теперь я приношу тобѣ сердечный поцѣлуй отъ нашей мамы, и отъ нашей Ганки, и отъ нашего швагра и зятя.

— То не можетъ быти! — проговорилъ совершенно помѣшанный старый мазуръ. — Ты мене дуришь, бо я матери ніякихъ такихъ писемъ не писалъ. Правда, я послалъ ей было на рецеписъ письмо, але не такое, якъ ты говоришь. Тутъ я маю свѣдка, который его писалъ, и я самъ письмо отнесъ на почту и отдалъ почтареви. Но вы тамъ сами наварили каши, а теперь мене вы всѣ дурите. . . И ты выписался за 600 коронъ, а якійсь тамъ будетъ «мойовъ працовъ ржондзілъ»?. . ., то не можетъ быти!

— Ану, напишемо до мамы по то письмо, а почуешь тогда, что ты ей писалъ. Я вижу, тату, что ты тутъ что-то знедугуешь, длятого успокойся, а все будетъ добре.

Якіи письма писались дальше, то мы уже не могли дознатися, бо писалъ ихъ молодый Франтишекъ самъ, и якъ господарилось молодымъ въ русской, но уже не мазурской хатѣ, тоже насъ то не интересовало. Лишень надолго на нашемъ плейзѣ осталась поговорка, что русинъ будетъ «ржондзіць и ржондзі».