Як Было, а Як Єст — Петро Казимирчик, Peter Casimirchick, Kazymyrchyk

В часах, як мы родилися поверх 50 роков тому назад, то к нашой мамі кликали так звану “бабку”, або ”повивуху“, бо о докторах никто не знал. Така баба одобрала дітину, скупала, помастила маслом и повила до леняных пеленок, дала ручкы на просто, шматами и мотузками завязала. И так мы мали лежати ци сухы, ци мокры. Кромі того, што мати нас плекала своими грудьми, мати то повторяла робити аж до того часу, коли мы были сильны надост сідити. А то робили зато, абы мы были просты. Няньо причинился нам до того, што зробил колыску на мотузах и привязал мотузами до повалы. Так нас колысали зато, абы мы не плакали, коли зме были голодны, мокры або хворы. То было для нашой выгоды дома.

Але, яко газдове, нас брали на поле. То ту няньо зробили колысанку на ножках. Мама выносили нас на поле, с обох концов ножок завязували плахту и нас клали до ней спати. Як было веце дітей в родині, то тоты, котры уж ходили, ишли шнурком за мамом на поле, як гуси и там нас мусіли колысати, коли мама и няньо косили зерно, або грабали сіно, ци што инше на господарці. Як не было веце діти, то лем вітер нас поколысувал, ци зме плакали або ніт. Часом, як мама были близко и чули, як мы плачеме, то приходили ку нам и кормили нас грудью до рока. Часто, того молока было для нас за мало, бо в Карпатах земля камениста, слабо родяща, то на ней треба было робити тяжше, штобы лучше родила. Але гірше было, як мама захворіла, бо єй никто не ратувал, бо доктора не было. Але нашы мамы на тилько были для нас розважны, што покля нас плекали, то в тяж не заходили. С дітей як дакотре захворіло, то так само, никто до доктора с ним не ишол, бо о них никто не чул. Як дакотре померло, пришол сусід, сбил скринечку зо штырьох дощечок, а гробар выбрал гроб, зазвонили, священник почитал и похоронили. Попови и гробарьови няньо заплатили пару корон за роботу и послугу. За землю не платилося нич, бо цмынтарь был громадский.

В хижи зараз полекшало, бо єдны уста меньше треба было кормити, но але єсли дітина была уж така, што помагала, хоц бы лем колысати другу дітину або пасти гуси, то ту отчувалося брак. Всі мусіли його роботу розділити меже себе, но але зато зас лекше, бо єдну дітину треба было меньше вінувати.

Што до хліба, то в нас мало кто мал го доновинкы. Вінувати было тяжко, бо грошей не было, а як была ищи дівка, то єй никто без віна не взял, жебы яка гарда и здорова была, бо хоц єй даякий полюбил, то його родиче не позволили ся с ньом женити. Мог ся оженити, але с тым условиєм, же грунт господарский не запишут му.

С того тяжкого положения люде глядали собі способу ратунку, они выбералися на емиградию до Америкы, Канады, Аргентины. Пішли бы всяды, где лем бы их приняли и где они могли бы заробити дост, штобы купили собі грунт або в остаточной мірі стягнути тоту, котру любит и оженитися с ньом, штобы по великому закону природы заложити семью и оставити по собі потомство, то єст наследников свойой крови. Так, видно было всяди в нас на Лемковині, бо статистика доказує, што половина всіх лемков жиє на емиградии. Так наше здорове лемковске поколіня вымерало ище за малых дітей, бо не было для них того докторского ратунку, яке осягнули перше другы великы народы, або тоты ближе индустриальных центров. Жаль ся выразити, але бывало так, што як дакотре померло, то мама ище потішилася, што буде меньше выдатку в родині, меньше проблем с вінуваньом, а дітина буде собі в небі с ангелами, а выросло бы, согрішило и потом уж бы го нигде не приняли, лем до пекла.

Як мы подросли до сім роков, то мы уж мали обовязок, роботу гуси пасти и до школы ходити, а на осмом року, пасти худобу с рана, в полудне школа, а по школі знов с худобом и так аж до 12 роков.

На тринастом року, то хлопцови ци дівці треба было идти в поле вшытку роботу робити. Не лем до поля, але и до діса, а дома до куделі и до ціп. Ту школа пішла уж на бок. О высшых школах не знали, гварили, та с “нього и так поп не буде”. А як было уж 16 роков, то пожичали грошы, жебы його ци єй до Америкы выправити, бо як піде до Америкы, то и выдаткы отдаст и родичам поможе, бо заробит грошы, то пришле хоц податок заплатити.

Тому, здавалося не сконченому порядку стала на карк І Світова Война 1914 року. Австро-Угорщина выповіла маленькой Сербии войну. Зробила мобилизацию мужчин до 50 роков старых. Тых ниже 18 роков асентерувала, а решту всьо забрала на форшпан подвозити провизию и материалы на фронт. Людской силы было замало, то брали с каждого дому коня и возы. Потом, як пришли мадяре, то брали коровы. Нам забрали козацку кобылу, што была так выучена, што як няньо сідали на ню, то она приклякала. Она была скалічена, але няньо єй вылічили, так придалася мадярам.

С великим шумом пришла нагонка на москвофилов, што их забрали и с нашого седа. Так скоро нашло мадярского войска, што ишло через наше село на русский фронт. Их было, як шаранчи и они найстрашнійше знущалися над нашыма людьми. На нас они ревади, як звіры “Муска-Рус”.

В половині ноября пришли жандармы с вітом за хлопами и казали, жебы хлопи от 17 до 52 роков ишли дорогу поправляти. Котры пішли, то их загнали до Австрии до Грацу и там их заберали до войска, а котры не были здобны до войска, то гынули от тифу. Я ся сховал, то-м не был.

18 ноября пришол розказ жебы нас вшиткых выгнали з нашого села Тылява, бо єст при фронті близко, коло Дуклянского Перевалу. И кто ищи мал даякого коня, то ладувал необходимый маєток на воз, брал што ся дало, ботреба было ище когоси другого взяти зо сусідов, котрый не мал коня або воза, бо и на нашом возі были дві фамилии с пятеро дробными дітьми а конь єден. Розказ был наглий, за кілька годин: мали змеся выбрати.

Цілу тоту под небо плачущу процесию на возах проводило войско на Комарник до села Гунковец, але до села нас не пустили ночувати, лем в лісі. Ту мы почули стрілянину воєнну. Нам 35 фамелиям удалося скрутити, то мы ночували в лісі коло села Песанов. В том лісі на морозі и в снігах дочекалися русской армии. Вертаме домів. Русскы войска с нами обходятся добрі.

Приходиме до села, а наше села Тылява опалене, лем дві хижы остали зо 170 хыж. То мы ся розышли по другых селах по цілом повіті по жебраню, абы старых и дітей накормити

В 1915 року в апрілю русскы войска отступают так и нас дуже ладовали на воз што могли и идеме с русскыми, як цигане по дорозі. Русскы нас кормят, але от Перемышля мы проходиме под обстрілом. Дальше ишли зме на возах, а худоба, яку кто мал за його возом. Так мы дошли до села Улановкы, коло Житомира.

Аж гдеси в августі дошли зме до німецкых хыж, бо ту жили німці, але были выгнаны. По німцах остали бандуркы на поли, то зме накопали собі на зиму, а и травы накосили на сіно для худобы. Кус помочы доставали зме от державы, а решта то нашы жены поросходилиоя по селах по жебраню. То и так, в том незавидном положению нам ліпше жилося, як тым, котрых забрали до Грацу в Австрии, бо там их в бараках ушы догрызали на смерть. С того и тиф настал, што их дуже погыбло на тоту епидемию и домів, до своих фамелий николи не вернули.

В єдном таком селі нас было 12 фамелий из Тилявы и 5 зо Мшанной. Там мы осталися и на дальше, там господарили, орали, сіяли аж покля німці ся не вернули. Як німцов Петлюра попросил, то нас зараз выгнали. Жен и дітей зладували до товаровых вагонов и их завезли до Коросна, а мы хлопи с возами и худобом пришли позднійше, гдеси аж в маю, што мы ищы сой бандурок посадили.

Нас молодых асентерували и тримали в кошарах коло Тернополя, аж до роспаду Австро-Венгрии.

Настала Польша, а с ньом недостаток и біда, неє што істи, то мы молоды накупили свічок и на плечы на продай до Струпків, 30 кильометров през горы, абы нас финансы не полапали. Там міняли зме за дуган або зерно, и знов лісами домів. Так мы робили зато, штобы голод заспокоити и даяку буду побудувати.

Польша начала воювати с Петлюром и большевиками, то нас молодых начали лапати до войска, жебы мы за Польшу воювали. Але им ся не удало, бо мы пішли в лісы, другы до Чехословакии, а дуже нас пішло на роботу до поміщиков на ціле літо. Мы там робили коло сіна, бураків и зерно косили за 16-тий сноп. Там нас не рушала польска полиция, бо поміщик мал велике слово в Польші, то нас не позволил брати. А в осени, як зме выкопали бандуркы и омолотили зерно, то нашу частку форнале отвозили до села. То дівкы были в опокою, але хлопи зас мусіли без зиму крытися абы их полиция не нашла и до войны не забрала.

По закончению польской войны мы стали миллионерами, бо за єдного доллара было 5 миллионов марок — то зме ся массово женили, бо зме были “богаты”. Але як міняли маркы на злоты, то зме зышли на дзяды, бо лем 5 злотых давали за доллара, а заробити не было где. До Америкы не пускают, а ту тяжка біда. Но, але же агенты не спят, то нам отворили незнану Канаду. Агенты обіцяли нам великы грошы зарабляти, або 160 акров доброй землі за 10 долляров дати.

Так мы, в 1926 році начали массово идти в Канаду, лем нам треба было 200 долларов на дорогу оплатити. И як кто може, то пожичат тых 200 долларов, але процент треба было от них такой наперед с пожиченой суммы заплатити, а процент был высокий: 8 або и 10 от соткы.

Агенты ищи в Варшаві причепляли нам на груди великы отзнакы и в Канаді отправляли нас до далекой западной провинции Альберта на фармы. Але же фармеры не потребували аж тилько роботников, кілько привезли им агенты то нас уміщали где попало. Там спали зме на підлогах в стодолах, як худоба, без жадных матрасов, без жадного накрывала и без ідла. То там приходили фармере и сой выберали кого любили, так чисто, як купуют худобу. Часто мы ишли робити, лем за ідло и спаня. А як кого брали ліс рубати, то за 12 годин платили 2 доллары и істи. А решта, што не могли достати роботы, то лапали фрейты (тягаровый потяг) и іхали на восток Канады до индустриальных міст Торонта, Монтреалю и другых глядати роботы в фабриках.

И ту зас трафляли ся нам агенты, як неотступна тінь, штобы нас перевозити до Соєдиненых Штатов. Счастливы были тоты, кто там мал даяку родину, бо они прислали грошы на оплату перейти с Канады до Америкы.

Тай так, нас барз мало остало на западі Канады. Ту скорше достали зме роботу и так дожили зме зас до 1930 року, до світового кризиса. В Канаді с огорченом усмішком мы то называли “Бенкетовом Просперитом”, так само, як в Соєдиненых Штатах, то называли “Гуверовом Просперитом”. То были тяжкы часы безроботя. Помимо кризиса, коли мы уж до него привыкли, тоты з нас, котры мали свои фамелии в краю, начали спроваджати до Канады, бо Америка острашившася депресии замкла двери перед емиграциом на ключ. А от депортации никого не треба было страшыти, бо были и такы, особливо самотны, котры сами просили о депортацию, то єст безплатну доставку до краю. Фамелийны выдержували в Канаді, бо єсли дакто мал діти, то мог доставати дост приличие утриманя в натурі и в грошах на рент. Залежала тота запомога от числа дітей в родині. Для самотных по містах были организованы т. зв. “суплайны”, где безроботны ставали в долгий хвост зо свойом лыжком и мисочком, а кухаре подавали им ідло варихами, так само, як в армии.

Позднійше канадске правительство глядячи выхода придумало публичны роботы, будувати дорогу через Канаду. На місяц там платили 5 долл, и істи, а як дакто достал роботу при будові дому, кедь нашолся такий счастливий, то му платили 10 центов на годину. (За 15 центов мог мати обід в реставранті, за 20 центов добрый обід. Комнату мог достати за 4 долл. на місяц). Тоты с нас фамилийных, котры зме были на запомозі, то містецкы власти открыли свои программы для улекшиня безроботя, то на роботі платило нам місто 1 доллара на день за 10 годин роботы. Роботы были переважно копати в земли ямы для проводов воды або електрикы.

Так мы бідували от 1926 року и аж гдеси в 1937 року показалися першы признакы поліпшания. Начали рушатися роботы. Кто перший стал до роботы, то найперше пробувал отдати долгы, а так треба было постепенно поліпшувати стан фаміилийного житья и дбати о школу для дітей. Але в нас в тоты часы и за средню школу (гайскул) треба было платити, то тото встримувало тых, котры ище планно зарабляли. Але мы лемкы увидівшы світа и скусившы так много зла за вояку ціну старалися дати школу нашым дітям, яку бы то не было. Переважно мы заохочали их до техничных школ. Тото наше стремление до наукы дало нам добры результаты. Тепер я не знам ани єдно з лемковскых дітей, жебы не посідало высше образование, жебы мусіл остати чорноробочым, якыма мы старша еміиграция были. Нашы всі діти сут механиками або мают свои бизнесы. А котры ходили позднійше до школы, як ся война зачала, то их родиче послали до высшых школ. Позвольте мі подати имена нашых лемковскых дітей, лем зо самого Монтреалю: П. Млинарик, доктор, И. Крупей, Доктор, Д. Писевский, доктор, И. Горович, адвокат, Н. Курдила, астроном, И. Пласкун, др очний спец., В. Млинарик, хим. инженер, М. Ковчак, ц. инженер, Н. Гандяк, х. инженер, И. Березный, х. инженер, Шнайдер, ц. инженер, П. Гойсак, ц. инженер, Й. Курдила, електр. инж., А. Криш, е. инженер, Т. Варна, е. инженер, Хома, е. инженер, М. Саняк, т. инженер, Демчак, т. инженер. И. Млинар, норса, И. Гойсак, коммерс, Р. Михальский, коммерс, Шляхта, коммерс, Ткач, коммерс, Й. Вайон, коммерс, Б. Вайон, коммерс, И. Скимба, коммерс, Галанда, счетовод, Быбель, учиучителька, О. Гойсак, учителька, Митровска, учит., Гомза, учит. Дз. Москва учит., Г. Гойсак, учит., Сопко, профессор, С. Круль, блупринтер, Й. Михальский, механик, П. Брында, механик, Б. Вайон, механик, М. Судья, мех. и музикант, Шевчик, мех. и муз., Брында, мех., Ковчак, техник, Д. Турчик, контрактор, П. Саняк, дезайнер, А. Казимирчик, механик, Гиса, полицман, Й. Митришын, полицман, С. Митришын, специалист до ух, Федорко, властитель гаража, Федорко, рилистейт, М. Судья, механик телев., П. Судья, полицман, А, Судья, аероплан. механик, Т. Ківцьо, аер. мех., М. Брезний, аер. дизайнер, А. Коханик, фотограф, секретарка, М. Лазик, офис-клерк, А. Лазик, учителька, М. Кикцьо, И. Круль, майстер будовл., Ярощакы, двох, електромеханикы.

Так в самом Монтреалю єст 66 молодых лемков, котры або мают высокы школы, або низшы, але мают свои предприятия — бизнесы. Они мают роботы не такы, як мы даколи мали — чорноробочы, або и на безроботью бідували.

Што до нас старшых, то коли часы поправилися, то каждый с нас старался мати дах над головом так, што я не знам, жебы дакто с нашых лемков не мал свого власного дому, а то мают так от двох до кільканадцет фамелий. А молоды, як ся женят, то зараз свой дом купуют, бо мают добры роботы, а хотят жити самотно, то отділяются от родичов абы им не мішати в их приватном житью. То молоды всі мают свои автомобили, а часто и літне “бунгало” — колибу дагде в тихом місци над ріком, або в лісі над озером.

А с нас старых емигрантов, лем дас десят процентов маме свои авта, не зато, же нас не стати, але мы научены обходитися без того. Всім нам поводится не зле, лем починат нам бракувати здоровля и сил, а як уж того брак, то брак и полной веселости, яку мы знали за молодых літ, в котрых мы тилько настрадалися. А коли дождали змеся ліпшых часов, што лем радуватися, то приходит час нам отходити. А дакотры одышли от нас, што николи не дозналися, ани не предвиділи, же на світі так поправится, што люде будут жити счастливше, як жили мы. Лем най сила, котра руководит світом затримат мир на світі, а до того повинни доложити и люде своих сил и розсудку.

Най люде не знают зла, най не знают страха от войны, а жиют счастливо, бо на то они приведены на світ.


Петро Казимирчик
Монтреаль, Канада



[BACK]