Яка Ціна Бочкы Золота — В. Бринда, V. Brinda

Коли была Русско-Японска война в 1904-1905 роках, то я ходил лем ище в гаченятах, то єй не памятам, але коли я почал ходити до школы и што я чул меже людьми, осталося мі в памяти на долгы часы. Памятам и таку легенду, котра выглядат на правдивый факт.

Мой тетчаный дідо часто вспоминал тоту войну и повідал, же Россия войну програла, бо Япония достала на помочь от Зборовскых жидов (Бардейовский округ на Пряшевщині) “бочку золота”. Коли я перший раз тото чул, то я не был в силі зрозуміти, же як бочка може воювати. А я знал, што то бочка, бо у нас были дві, што зме до них квасили капусту каждой осени. Але хотячи-нехотячи, мой дідо мі пояснил, а при том и приказал никому о том не говорити, бо могли бы мя жандаре зато забрати до арешту, а и його тоже. Я остро приказ дотримувал и хранился, абы ся мі даколи при даком не вырвало с языка о той бочкі.

Часы минали, здаєся, так скоро, як и днешні. Я лем што покончил мою сельску школу, а о пару тыждней несподівана новина — буде, война, бо сербы забили престолонаслідника Фердинанда. Война охватила в пару днях барже цілу Европу. Австрия бье Сербию, Россия бье Австрию и то бье без пожалунку. Єдного осеннього дня я с моим няньом идеме с поля на піше по стежкі, котра тяглася до села через так звану Закутину. То была мого нонашка півперечина, формы триугольника. С двох сторон была оброснена оріховыма лісками, а в самом куті єдна стара высока черешня. Ту при черешни мой нонашко копал яму. Мы приступаме к ньому и говориме: “Дай Боже счастье”, и он отповіл нам так само, а мой няньо просится нонашка: “Што ту копате, куме”?

Мой нонашко наперед выпростился, вздыхнул глубоко, як бы напуганый и почал оповідати пригоду, яка мала місце вчера вечером, в корчмі. Гварит, што был я вчера там и якийсий подорожный, никому в селі незнаный хлоп там был и повідал, же русский царь заприсягся, што за тоту бочку золота на святый вечер хоче вечеряти разом с 3боровскыма жидами...

Коли я почул вспомины о бочкі золота, то я слухал дуже уважно, хоц єм удавал, же не зевртам увагу на их бесіду, бо мі пришла на мысель дідова заборона, штобы нигде и никому того не говорити.

Мой няньо звідуєся, ци нонашко аж так далеко думат, же русскы ту можут придти? Бо треба знати, што нонашко был при войску, яко штандовый, а он повідат, што то не так легко сперти противника, як он возме перевагу. А видите, повідат, уж сут недалеко Перемышля, Лимберг (Львов), давно взяли, то ту до той ямы на выпадок треба буде дашто сховати. Ту сухо, то можна положити и зерна не лем бандуркы. Може не пошкодит, а и дашто с полотна и лахов.

От того часу каждого дня уж было чути голоснійше в тихы вечеры гуку артилерии и што раз частійше было видно раненых вояков, в руку або ногу, што ище сами ишли до шпыталя и такых, котрых уж лем на марах несли. Вызерало, што всі вагоны на желізной дорогі переладуваны народом, коли легко раненых отсылали в тыл піхотом. Тоже, што раз густійше переходили фурами заможнійшы люде, котры с богатством уступали перед фронтом. Были меже нима поголовно такы, што працували по канцеляриях, маєтку не мали, лем жили с платні як: учители, нотары и т. д. Дакотры утікали лем от огня фронтового, але были и такы, што утікали от “москалей”. У нас ночувала єдна польска фамилия, уступала от Тернополя, молоды обоє были учителями, а мали котреси из них зо собом и свою маму. Тота мама, хоц “москалей” не виділа (бо их не почекала), але зато всьо знала, як козакы воюют, а воюют: “Нєх Бог броні”.

— Они мают, — повідат, — в єдной рукі долгу піку, а в другой шабли, то піком піпхне, а шабльом голову одрубле — “нєх Бог броні”, а женам то перси отрубуют, а найгоршы сут тоты, што тилько єдно око мают — “нєх Бог броні...”

Она говорила такым несамовитым тоном, як жебы и она уж была “попхнєнта піком”, так, як бы то мал быти конец світа. Але на молодой парі не видно было ниякых страхов, бесіду свойой мамы слухали обоятно, час до часу позерали на себе и посміхалися. Сами мало говорили, лем их мама оповідала тоты страшны подіи, котры мі, хоц я на тоты часы был ище молодым, вызерали на байку. Я окончил шестый класс сельской школы и в географии виділ образкы людей всіх стран світа, виділ білых, як мы и тота польска пані, виділ чорных африканцов, виділ жолтых азиатов, китайцев с заплетеныма волосами, як у нас дівкы, но с єдным оком я в мойой географии не виділ. До того, як то єст, што и наш учитель николи нам о такых людях не говорил.

Святый вечер ище далеко, бо лем што приближался рождественский пост, а русска армия уж на Бескидах и пре на Зборову, а я як дивный Юра, радуюся, же буду виділ русского царя, бо як он хоче быти в Зборові, то през наше село мусит прейти, бо с Петрограду тадый проста дорога. Але царь сам до Зборовы не пришол, послал там лем своих козаков и другы войска.

Коли фронт уж был при нашом селі, то австрийскы офицеры от артилерии, по народности чехы, котры веце, як тыждень часу квартеровали у нас, повідали нам так: “Мы уж от вас пойдеме, а завтра ту будете мати русов, але не бойтеся, они такы люде, як и мы, а так, як ваш дом новый, мурованый, то у вас будут знов лем офицеры”.

То было в субботу рано, а вечером того дня отступили так, што я ани того не зауважил.

В неділю рано в селі тишина, але гнет коло осмой годины чути рідкы выстрілы с карабинов, то мы чымскорше пішли до пивниці, бо там было беспечнійше, як в домі. В пивници мы сідили мало што не цілый день, а русскы солдаты, котрым выпало ступати долов селом, то кажду хижу добрі провірили, ци неє дагде схованых австрияков, то и нас виділи в пивници. Дивно то, што през цілый день австрийска, або ліпше повісти — чешска артилерия сыпала шрапнели, але на цілом нашом хотарі, лем два русскы солдаты были убиты. Напевно, же чехы цілили там, где солдатов не было.

Потом вечером артилерия затихла, а к нам до пивниці приходит єден солдат и кличе нас до хаты, бо они уж вечерю сготовили и про нас.

“Не бойтеся, пули уже тут недосягают, нашы солдаты уже далеко впереди”, — так нас осміляли капраль и другы, а с ними были два рядовы солдаты. Они нагріли воды и помылися, а вечеря была добра, приготовлена с нашых власных гусей. Зарізали єдну, котру зме разом іли всі, а с другой каждый взял собі по доброй порции до свойой торбы. Няньо пішли до стайні призритися, як там худоба и птица, а там уж неє ани єдной гуси, а мали зме да-с осем, и лем пять кур осталося. Но то недивно, солдаты голодны люде, берут тогды, як мают нагоду дашто забрати.

Другого дня русскы забрали Зборову. Зборова, то мале місточко, або векше село на Маковици, числит высше 300 родин. Зборова, то сердце Маковиці. Дорогы там росходятся в пятьох напрямах. В тамты часы в Зборові были: нотарский уряд, почта, жармдарский постерунок и склепы. Жители земледільці, римо-католицкого исповідания, а жидовскых фамилий было 40 до 50, не веце. Понятно, они жили с торговли. Ту и тота загадка, ци направду аж таку велику сумму грошей могли они меже собом собрати? Я ище и днес не вірю, але поровнуючи их бизнесову вартость, на всякий случай собрали много, коли аж сам царь розгнівался на них.

Многы жиди не ждали русскых гостей до святого вечера, лем поутікали с дому, але были и такы, што або не мали часу утечи, або думали, же русскы войска не будут их кривдити. Тоты остали дома. Русскы Зборову забрали и потисли австрияков-чехов дальше, а во вторник я и няньо напаваме худобу и видиме людей, нашых селян, што не идут, а прямо летят с зайдками на плечах по дорозі долов селом. В першой хвилі я настрашился, же люде утічут зо села, а няньо идут звідуватися, што таке, и где они летят. Они гварят, же до Зборова и такой кличут няня, бо “москале” повідали им, же в Зборові жидов уж неє, и можут идти и собі брати, кому што треба. Мой няньо не хотіли тому вірити, а они гварят, же то так и спішат в свою сторону. Мы худобу спорядили, а няньо зашли с том новином до кума и ухвалили разом, же коли так, то можна идти и пішли оба. Як там дошли и виділи, же про них уж там нич не лишилося, бо наперед, што найліпше, розобрали домашны жители Зборовы, а так с близкых сусідных сел, то мой няньо гварят: “Куме, правду повідал тот подорожный, што ище лем Богородиче Введение, а цар уж стручкы поіл... А што люде не хотіли брати, то солдаты до болота зметали. Но люде не знали, чого так было поступлено.

Русскы забрали и Бардийов, а там веце жидов, веце склепов и всякых річей у них. Коли люде с дооколичных сел дозналися о том, же Бардиов тоже взятый, то давай и они до Бардийова, а там полно Козаков. Ясно, што жадна армия цивильну особу не пустит близко к фронту, а на вопрос огорожного козаков: “Куда идешь?”, (так як повідали офицеры), же як отвіт был, же до Бардийова, то може бы-м собі там дашто выбрал, бо в Зборові ся мі нич не достало, то царскы козакы роспустили свои нагайкы и понад головы “костумеров” протігати. “То Бардийов, а не Зборова, пошол ты домів, поспіхом,” — начали кричати.

Так закончил русский царь “вечерю” за бочку золота.


—————o—————

Я ту навюл тоты события зато, бо русскы царскы козакы перед Бардийовом доказали, же Зборовскых торговцов знищили не зато, же они были жиды, а за штоси друге. Выглядат так, же у русскых єсть долга память, они хоц зарас не злобятся, але коли им дакто дуже докучит, то они можут дати добру отплату, коли на то прийде отповідный час, або нагода.


—————o—————

Перва Світова война кончилася. В ней пропал русский царь, наставлено новый социалистичный режим в России. Австро-Венгрия тоже роспалася на части. Зборова припала до новосформованой Чехословакии. Неодолга наступат в Европі политичный кризис, бо Гитлер веде німцов на опанование світом. На сам перед наступат на славянскы державы. Роздвоил чехов от Словаков, а Зборова цілом душом за Тисом, а Тиса за Гитлером. А приятельство?

Єден старый отец из сусідного от Зборова села, пише сынови до Канады до словно так:

“Сыну, пишу ти лем так коротко, руснакови и жидови не дай Боже жити. А Гитлер мече зо собом дале, наступат на Польшу и Россию, ликвидує жидов и Зборова остала без них, теперь уж чиста римо-католицка, по середині Маковицы, як серед раю меже руснаками, на котрых смотрятся с погордом, як бы на меньшых, або иншой расы людей, як німцы. Война тягнеся, але и змінятся, теперь русскы наступают, а німцы удерают. Фронт задержаный на Дукли. Повітряном дорогом до Зборовы неє ани 20 километров, а в ней неє ничого веце, як и в другых селах. А да-с за два тыждни часу, што вечера по заході солнца, єден аероплан и то не с тых новых, летит над Зборову, мече му єдну, а часами дві бомбы на вечерю. Полошит не лем Зборову, але и німцов, абы не мали спокойной ночы. За што? Чом лем Зборову так бьют, як св. Петра? Напевно не про то, же там жители, римо-католикы, але про штоси инше. Тот, кто давал приказ на то — знал про што.”


В. Бринда,
Монтреаль, Кве.



[BACK]