Николай Цисляк, автор драматичной штукы “Куда сердце тягне”.

Минувшого 1950 року мні была признана перва надгорода за написание театральной штукы “Куда сердце тягне”. Надгороду выдала специальна комиссия при Головном Правлению Лемко-Союза, в конкурсі, котрый рішил устроити 14-ый Головный Съізд Лемко-Союза в Ансонии. На конкурс было предложено 13 театральных штук, написанных талантливыми лемками. Во всіх написанных представлениях была выражена оригинальность идеи або исторично-традицийный обычай минувшости нашого народа. Но лем трьом найлучшым припала надгорода, а то: Ивану Похна, из Оттавы, Канада, за написание штукы в двох актах “Нашы спорты” — третья надгорода; Ивану Новак, из Вышнього Орлиха на Пряшевщині, за написанье штукы в двох актах “Так то было” — друга надгорода, и Николаю Цисляку, из Кливланд, О., за написанье штукы в трех актах “Куда сердце тягне” — перва надгорода.

Коли конкурсова комиссия вынесла своє рішение, а штука почала печататися в газеті, я получил цілый ряд писем и поздравлений, а тоже личны заявления, што представление читатся с великым интересом, и читатели наслаждаются його содержанием. Гдекотры удивлялися, откаль я взял таку тему и выгрюб тоты замічательны характеры для ней.

На сем місци я хочу пояснити, што ани характеры мном не выгребаны, ани тема не взята из фантазии, а просто из житья, яке я запримічал вокруг себе. Всі сцены и приключения водилися в одной або другой формі, в том або другом місци. В той штукі показане богатство, обыльность и щедрота нашого американского житья, но при том осміяны и тіневы стороны нашого житьевого укладу в Америкі. Окончательно всі тоты отмінны по свому содержанию сцены сводятся к головной темі: там, куда нас сердце тягне, котра взята из одной пригоды, на котру тут укажу.

Уже послі объявления конкурса всю емиграцию удивило дивне рішение 75-літной старушкы Євы Драль. Ани рок не минуло с того часу, як она пришла на велике богатство свойой донькы Анны и зятя Андрея Шкимбы до Канады. Побывши там пару місяцев, она не полюбила тот уклад житья на чужині и воліла вернутися до войном знищенного родного краю, як оставатися на богатой чужині. Мні припало счастье встрітити лично як раз тоту старушку при посадкі на пароход “Баторий” в Нью Йорку и поговорити с ньом. Много другых лемков, приіхавшых к своим дітям в Америку, не полюбили тут житья и вернулися до родного краю. Но рішение Євы Драль ударило мене сильнійше от всіх попередных случайностей, бо история житья той старушкы показалася мні так загадочном, як и єй быстре рішение повернути на родину. И тоту историю варто записати на памятку.

Бывша партизанка Єва Драль, родом из Терстяной, на Лемковщині.

Мні донесли с Канады, што 7 апріля 1949 року через Нью Йорк буде повертати до краю с Канады 75-літна старушка Єва Драль, родом из Терстяной, Сяноцкого повіта, на Лемковині. Я вышол встрітити єй на станцию Гранд Централь в Нью Йорку. Коли она сходила с монтреальского потягу, я вступил в розговор:

— Гдеж вы идете, мамо?

— До краю, дітино, до краю.

— Але вы недавно утекли оттуда аж до Канады.

— То правда, же недавно, але то не было нияке бігство, лем Анціны писма. Лудила мня, же в Канаді добре, мают всього дост, и перешла мні през розум. Далам ся сбаламутити дівці.

— Вам писала, што они богаты, а вы нашли, што они бідны неборакы.

— Не бідны, ніт. Але штож мні по том богатстві на чужині, коли ніт с кым побесідувати? Сиджу под богатыма мурами и жмуркам до солнця очами. То не про мене. Я уж стара, и тоты о статны дни ци рокы я не можу змарніти в Канаді. Я хочу там, где люде будуют нове житье и при том мают счастье.

— Я слышал, што вы даколи интересовалися нашыма лемковскыма народныма справами, ци то правда?

— Правда, але то было давнійше, за молоду.

— А на старость вы перестали тым интересоватися?

— 3а молоду я так дуже не зробила. Выступалам с бесідами — Києві, то всього раз, а так як в Сяноку и другых лемковскых селах и містах, то пару раз. А на старость в остатню войну я партизанила...

— Не повічте мні, же вы были партизанком на вашу старость в остатню войну?

— Былам партизанком и то добром. Я держала коммуникацийну связь меже партизанскыми группами в Карпатах за цілы три рокы войны.

— И ани раз німці вас не арештували?

— Перший раз мня застали дома, але як увиділи мене згорблену старушку, поглупіли, не знали, кого им ту арештуватис. Гдеси стыдалися брати мня. А як приходили другий раз, то мене николи не было дома. Я была в лісі с партизанами. Зато німці подпалили мою хыжу. Партизанска робота легко мні приходила, бо я счезла с оч навет в найменьшой крячині. На мене никто не сподівался, што я, старушка, можу быти така небеспечна. Але раз мене самостійны украинці переслідили, злапали и мало на смерть не убили. Я ледво выгоилася от побою и ран. А мого сына німці в Освенцимі живцом в пецах спалили.

— Вы были и в Совітском Союзі?

— Былам. Я сама организовала переселение Терстяной до Совітского Союза послі войны, но на мене было тяжко, бо мы встрітили там серьозны неудачы.

— Неудачы в Совітском Союзі? Якы, напримір?

— Попали сме меже недобрых людей, котры бурили народну власть. Раз при молочинью я впала в велике непорозуміние. Я виділа, як велику часть омолоченной пшеницы мішали зо земльом, што бы не дати правительству його часть. Як я то увиділа, што они роблят — почала кричати: “Мате так робити, то ліпше нияк не треба робити!” Предсідатель колхоза озрілся на мене, кто то такий кричит, подошол ку мні, взял за плеча и отпровадил в сторону: “Вы — повідат — мамуню, тут новенька, ничого, як світ иде, не знаєте, так для вас краще буде молчати”. Я посмотріла тому звірю в очы и зараз порозуміла, што треба молчати. Я знала, што нас жде, єсли не замолчу. В ночи наша худоба была бы выморена, а наш приділ хліба роскраденый. Того бы никто николи не выслідил, где ся поділо, або кто то зробил. До кого пойдете зо скаргом? То была головна причина, што нашы лемкы верталися в Галичину, ближе ку своим горам и ближе ку собі до купы.

— Але вы знате, што там ище біда, недостаткы, и пошто вам там спішити? Вы розумієте, якы великы трудности там будете мати?

— Я розумію, но там єсть моя отчизна, там мене сердце тягне и там я иду...

За сорок літ мого житья, я николи не встрічал меже Звычайными лемковскыми женщинами такого рішительного характера и с таком славном минувшином. Она знає материальны недостаткы на свойой родині и знає недостаткы счастливости на чужині. Она рішила, што лучше переносити материальны недостаткы на родині и быти счастливом, як жити в богатстві без приятельства и счастья. Єй остатны слова: “ТАМ ЄСТЬ МОЯ ОТЧИЗНА, ТАМ МЕНЕ СЕРДЦЕ ТЯГНЕ И ТАМ ИДУ”, показалися мні ударными от сознания и щирости сердца, и тоты слова я положил в заглавие мойого представления, бо они найяснійше выражают идею темы.